Она быстро прошла в кабинет и наклонилась, чтобы собрать разбросанные по персидскому ковру бумаги. Из-за растущего живота ее движения были неловкими. Она знала: Джет наблюдает за ней. Почувствовав на себе его взгляд, замерла и подняла глаза. Их взгляды встретились.

В свете фонаря черты его лица казались резкими, донельзя мужественными. Широкий рот был очерчен с точностью скульптора и обрамлен морщинками улыбки, которые с годами углубились. Новыми были и тонкие морщинки, веером разбегавшиеся от синих глаз… Глаз, все еще таких же ясных и пронзительных, как в тот день, когда она уехала из этого городка. И вот теперь они впивались в нее с животной силой, от которой ее колени превращались в желе.

Мьюринн сглотнула. Она знала: он наверняка думает о ее беременности. Знала она и то, что Джет слишком горд, чтобы спрашивать. Они были во многом похожи.

Неловко прижимая бумаги к животу, она встала, и ее щеки вспыхнули. Его глаза стали темнее обычного. В его взгляде появилось нечто такое, от чего она ощутила внутри опасный жар.

— Так вот как Меркьюри попал сюда! — тихо сказала она, пытаясь заполнить взрывоопасное пространство между ними. — Мой кот, — пояснила она и нервно усмехнулась. — Гас купил его для меня, когда мне исполнилось тринадцать. Помнишь?

— Вряд ли этого кота можно назвать твоим, Мьюринн, — резко произнес он. — Ты бросила его. Одиннадцать лет назад.

Намек был ясен. По мнению Джета, у нее не было никаких прав: ни на дом, ни на что-то другое. Даже на кота… Она облизала губы.

Джет внезапно отвернулся, прошел через комнату и посветил фонариком позади стола Гаса.

— Этого ты тоже не видела?

— Боже мой, нет! — сказала Мьюринн, подойдя ближе и увидев на ковре осколки стекла.

Ящики стола были выдвинуты. Под кожаным креслом, в котором она сидела всего несколько часов назад, валялись папки. Системный блок под столом был опрокинут на бок, провода вырваны. Мьюринн стало не по себе.

— Кто-то был здесь, наверху, пока я спала.

Джет отдернул тяжелые шторы.

— Оконное стекло разбито. Тот, кто залез сюда, явно что-то искал в столе Гаса. — Он нахмурился и обвел комнату взглядом. — Должно быть, его спугнул шум мотора моего пикапа.

Мьюринн обхватила руками живот и вздрогнула. Влажный от дождя ветер из разбитого окна щекотал ей кожу.

— Зачем кому-то рыться в вещах Гаса?

— Черт его знает! — сказал Джет, рассматривая половицы под окном. — Но, кто бы это ни был, он явно что-то искал. Он мог попытаться унести системный блок, ведь твоя солнечная батарея отключена. И у него не вышло получить доступ к нужной информации прямо здесь.

— Он?

— Здесь на деревянном полу грязные следы, оставленные ботинком двенадцатого размера. Я бы сказал, что это был мужчина.

От очередного порыва ветра на коже Мьюринн появились мурашки, соски напряглись. Джет взглянул на ее грудь, а затем посмотрел в глаза. Однако быстро отвернулся, потер лоб и тихо выругался.

— Это так трудно, Джет? — прошептала она. — Снова видеть меня?

Он пару секунд не решался на нее смотреть.

— Да, — пробормотал он. — Трудно. Пойдем… — Он коснулся ее локтя и осторожно вывел на площадку. — Мы должны оставить здесь все как есть. Я вызову полицию.

Джет закрыл за собой чердачную дверь. Пространство на узкой лестничной площадке внезапно сжалось, желтый круг света сделался слишком интимным. Да, Джет оказывал все такое же влияние на пространство: оно как будто сжималось вокруг него.

Дело было не только в его физических размерах; он излучал энергию, которая казалась слишком мощной для ограниченного пространства. Его стихией была дикая природа, и именно поэтому он отказался следовать за ней в Лос-Анджелес. Сказал, что город убьет его дух, кем бы он ни стал.

Оглядываясь в прошлое, Мьюринн понимала: он был прав. Многолюдный город с его толпами был тесен для такого вольнолюбивого дикаря, как Джет. Он появился на свет для того, чтобы странствовать на своем самолете по таким местам, как Аляска и тундра. Вот почему такие люди, как он, и жили к северу от шестидесятой параллели.

Лос-Анджелес был бы для него каменной тюрьмой.

Но в то время этот город означал для нее свободу и приключения — пропуск в яркий новый мир.

Тем не менее Джет на некоторое время покинул родной город. Уехал в Лас-Вегас. Где и женился. И это жгло огнем.

А также делало его лицемером.

Он заглянул ей в глаза, и на его лице промелькнуло желание.

— Джет… — тихо сказала она.

Он сглотнул. Напряжение между ними нарастало.

— Накинь на себя что-нибудь потеплее, Мьюринн, — резко сказал он. — Я позвоню в полицию. Затем подключу электроэнергию и останусь здесь с тобой, пока не прибудет кто-нибудь из участка.

Она судорожно выдохнула и кивнула.

— Спасибо тебе!

Он еще мгновение выдержал ее взгляд, а затем, не говоря ни слова, спустился по лестнице.

Стоя в дверном проеме, Джет молча наблюдал, как Мьюринн возится на просторной деревенской кухне Гаса. Она натянула поверх белой ночной рубашки один из объемных свитеров деда и заколола непокорные медные кудри заколкой. Джет ощутил облегчение: тот, другой ее вид сводил его с ума… Или вел прямиком к погибели. Что в случае с Мьюринн О’Доннелл было одним и тем же.

Черт, какой обжигающий огонь, какое пламя разлилось по его телу, когда он увидел, как она, стоя на четвереньках в одной только хлопчатобумажной ночной рубашке, собирает разбросанные по полу бумаги Гаса! Было в ее беременности нечто такое, что сводило его с ума. И погружало в глубокую печаль.

Причиняло боль.

Мьюринн всегда обладала огромной властью над ним, о чем сама даже не догадывалась. И вот теперь в просторном свитере Гаса она выглядела такой маленькой, такой уязвимой! Джет не был уверен, на пользу ли этот вид его здоровью. В нем тотчас пробудились защитные инстинкты — чувства, которые он не хотел испытывать к ней. Это было настоящее потрясение — видеть ее здесь снова без всякого предупреждения. Ему нужно разобраться, что это может означать для его семьи. Для его сына.

Для него самого.

— Эй, — сказала она с мягкой улыбкой, поймав на себе его взгляд.

Его кровь заструилась по жилам быстрее.

Он вошел в кухню, но демонстративно остался по другую сторону массивного деревянного стола.

Мьюринн налила ему чаю из все еще испускавшего пар пузатого медного чайника, который вернула на газовую плиту. Избегая смотреть ей в глаза, Джет сел за стол и принял от нее кружку. Она заварила ему именно такой чай, как он любил: крепкий и сладкий. То, что она это помнила, поразило Джета до глубины души. Впрочем, какое это имеет значение? Увы, имело, и немалое!

В Мьюринн имело значение буквально все.

И вот сейчас он боролся со своими страстями, пытаясь не замечать ее беременность, пытаясь быть джентльменом и не задавать вопросов, но отчаянно желая узнать, кто отец будущего ребенка и где он находится. Почему она здесь одна.

Тот факт, что Мьюринн ждет ребенка, пронзил его подобно кинжалу. Джет тяжело вздохнул. К черту притворную вежливость! Они всегда были выше этого. Как вообще быть вежливым, обсуждая то, что произошло между ними? Никакая светская беседа не поможет преодолеть эту пропасть. И Джет выбрал прямолинейный подход.

— Ты ни разу не навестила Гаса, — тихо сказал он. — Не приехала даже на его похороны. Так почему ты здесь сейчас?

Пару секунд она пристально смотрела на него проницательными кошачьими глазами.

— Я приехала, чтобы возглавить издательство «Сэйв-Харбор», Джет. Вместе с этим домом Гас завещал мне свою фирму.

Джет буквально кожей почувствовал, что побледнел.

— Ты намерена остаться?

Ее лицо на миг исказила боль.

— Может быть. — Она глубоко вздохнула и уперлась руками о спинку стула. — В завещании сказано, что я имею право продать бизнес, но только через год. Это означает, что я или сама буду управлять им в течение двенадцати месяцев, или найму кого-нибудь.

— То есть ты здесь, чтобы кого-то нанять?

— Нет. Я здесь, чтобы управлять им сама.

— Всего один год?

— Послушай, Джет! Я не хочу тебе мешать, понимаешь? Не собираюсь вторгаться в твою жизнь. — Она замешкалась. — Я… я видела тебя утром на паромной пристани вместе с сыном… — Она вновь заколебалась, словно не веря, что сможет произнести следующие слова: — И с женой.

На губе Джета выступила испарина. Он совершил ошибку, начав этот разговор. Поставив кружку, он резко встал и прошествовал в коридор.

— Я подожду детектива Гейджа снаружи.

— Джет! — окликнула она его.

Он уже взялся за дверную ручку, но остановился.

— Как его зовут? Твоего сына?

Его охватило странное чувство, дикое и необузданное. Какая-то его часть отказывалась называть ей имя — отказывалась делиться с ней даже малой частью информации о его дорогом мальчике.

— Трой, — тихо произнес Джек, все еще глядя на дверь. — Его зовут Трой Ратледж.

Она пару мгновений молчала.

— Трой. Так звали моего отца.

— Твой отец был хорошим человеком, Мьюринн. Я был горд назвать сына в его честь.

— Я… просто это меня удивляет.

Он повернулся.

— Почему?

— Половина города — сторонники жесткой линии профсоюзов, включая твоего отца, — ненавидели моего отца за то, что он перешел линию пикета. Они окрестили его предателем, обзывали меня гадкими словами в школе, унижали маму, когда встречали ее в магазине. Они настолько ненавидели отца, что взорвали его и еще одиннадцать человек.