Гвендолин и не ждала от будущего мужа целомудрия.

Она была готова лечь с ним в постель и по возможности скорее забеременеть независимо от его характера или внешности. Если это и раньше не казалось ей ужасным, то вряд ли вызовет неприязнь теперь, когда она хорошо разглядела графа. Раз долгое воздержание (а год для мужчины равен вечности) и мимолетный взгляд на ее ноги уже поколебали решимость графа, она будет только рада.

— Если вы находите меня привлекательной, то мне очень приятно.

— Ты даже не представляешь, что я за человек, — рявкнул он.

— Учитывая конечные результаты этого брака, было бы глупо и неблагодарно осуждать ваши недостатки, — сказала Гвендолин. — Я сама далека от совершенства.

Мною движет корысть, и, как вы уже заметили, я строптива и язвительна. Меня вряд ли назовешь красавицей, к тому же я очень упряма. Может настать время, когда вы сочтете потерю рассудка благом.

— Мисс… мисс… черт, не помню. Конечно, не Трент…

— Меня зовут Адамс. Гвендолин Адамс.

— Мисс Адамс, вы пытаетесь склонить меня к женитьбе или к самоубийству?

— Я просто хочу подчеркнуть, как бессмысленно в наших обстоятельствах говорить о недостатках будущих супругов. И я хочу быть с вами честной.

Но какая-то недостойная часть ее души не желала быть честной. Граф отчаянно боролся с собой, поскольку на его решение влияли мужские инстинкты, а эта ее недостойная часть не только надеялась на победу инстинктов, она уговаривала Гвендолин подстегнуть их с помощью женских уловок.

Это будет несправедливо!

Они свернули к конюшне. Даже за шумом дождя Гвендолин слышала удары своего сердца. Она не собиралась проигрывать, но и выигрывать недостойными методами тоже не хотела.

Так как задранные юбки, выставляющие на обозрение ее ноги (пусть даже из-за отсутствия женского седла и спешки), явно относились к недостойным методам, Гвендолин решила спешиться без посторонней помощи. Но граф опередил ее. Быстро соскочив на землю, он через мгновение был уже рядом, а еще через секунду обхватил ее за талию.

Его руки оказались теплыми, сильными и уверенными. Глядя на мышцы, перекатывающиеся под мокрой одеждой, Гвендолин чувствовала, как тепло этих рук передается ее телу.

Не из боязни, а подчиняясь древнему инстинкту, она обеими руками ухватилась за его широкие плечи.

Граф легко поставил ее на траву, но не отпустил, глядя на нее сверху вниз своими янтарными глазами.

— Придет время, когда я буду не властен над тобой, — хрипло сказал он, — когда мой разум откажется служить мне и я отдамся на твою милость. Что ты сделаешь со мной тогда, маленькая ведьма?

Итак, Гвендолин получила ответ на один из своих невысказанных вопросов: Ронсли понимал грозящую ему опасность, следовательно, был пока в здравом уме.

— Могу догадаться, но это не имеет значения, потому что я остался таким, как прежде. Смертный приговор ничего не меняет. — Руки Дориана Камойза больно сжали ее талию. — Ты должна была оставить меня в зыбучих песках. Отвратительная смерть… Но провидение не всем дарит безболезненную и легкую кончину, хотя я готов был умереть. А ты вытащила меня, и теперь… — Он замолчал и шагнул назад. — Слишком поздно.

Гвендолин поняла, что если он зол на себя и не доверяет своему разуму, то вряд ли поверит ее словам. Он решит, что она лишь успокаивает его, как ребенка.

Поэтому Гвендолин ограничилась деловым кивком:

— По-моему, я услышала «да», хотя вы явно этого не желаете.

— Да, черт побери тебя и всех вас. Я согласен! — прорычал граф.

— Рада слышать.

— Конечно, рада. Тебе нужна больница, и Бог услышал девичьи молитвы. — Дориан отвернулся. — После годичного воздержания я бы согласился жениться и на твоей бабушке.

Он быстро зашагал к дому.

Глава 3

Дориан шел в библиотеку, а рыжеволосая ведьма не отставала от него ни на шаг. Он рывком открыл дверь.

Абонвиль нервно вышагивал перед камином, Женевьева читала книгу, а Берги строил карточный домик.

Услышав, как хлопнула дверь, Абонвиль поднял голову, Женевьева отложила книгу, а Берти вскочил со стула, рассыпав карты.

— Боже всемогущий! — воскликнул он. — Что случилось, Кот?

— Твоя кузина загнала меня в болото, — сухо ответил Дориан, — а потом выудила оттуда. Мы решили пожениться. Сегодня же. Ты можешь быть шафером, Берти.

Ни Абонвиль, ни Женевьева даже бровью не повели.

Только Берти открыл рот, закрыл его и нахмурился.

Дориан перевел взгляд на мисс Адамс, которая встала рядом с ним:

— Есть возражения, мисс Адамс? Или дополнения?

— Разумеется, нет. Церемония пройдет тогда, когда вы пожелаете.

— Как я понял, все уже готово. Если у вас есть поблизости священник, мы можем заключить брачный договор немедленно.

Они считают его помешанным, да он так и выглядит.

Дождь размыл покрывавшую его грязь, и черная вода стекала с одежды на ковер.

Никто не произнес ни слова. Никто не двинулся с места.

За исключением маленькой ведьмы, которая обращала на своих родственников не больше внимания, чем на скульптуры в саду.

— Вам станет лучше, если вы примете ванну, — уверенно заявила она. — Потом еда и сон. Я знаю, вы до смерти устали.

У Дориана болел каждый мускул. Он еле держался на ногах, но упрямо сказал, глядя на притихшую троицу:

— Скоро мне станет лучше. Я хочу жениться. Немедленно.

— Я бы тоже помылась и переоделась. — Гвендолин тронула его за грязный рукав. — Потребуется несколько часов, пока горничная доставит мое платье. Она со священником и адвокатами ждет в гостинице. Вы же понимаете, что адвокаты должны присутствовать, чтобы подписать нужные бумаги. А вы не захотите быть все это время в мокрой одежде.

Дориана охватила паника.

Адвокаты хотят удостовериться, что он дееспособен.

Недавно четырнадцатилетний брак графа Портсмута аннулировали на том основании, что он был невменяем, когда женился. Мисс Адамс явно не собирается рисковать и не желает лишиться прав на его состояние и титул.

Но если они сочтут его сумасшедшим… Дориан вздрогнул от ужаса.

— Посмотрите на себя! — вдруг рассердилась Гвендолин. — У вас зуб на зуб не попадает. Берти, прекрати таращить глаза, как выброшенная на берег рыба, и помоги своему упрямому другу. Отведи его наверх, пока он не потерял сознание, да вели слугам приготовить ему ванну и что-нибудь поесть. Бабушка, пошли в гостиницу за всем необходимым. Абонвиль, я хочу поговорить с вами.

Никто даже не подумал возражать.

Берти поспешил к ошарашенному Дориану, взял его за руку и увел из библиотеки.

Когда они подходили к лестнице, Дориан заметил, как в библиотеку вбежал Хоскинс, и подумал, что рыжая ведьма уже наслала свои чары на всех в этом доме.

— На твоем месте я не стал бы медлить, — предупредил Берти. — Если Гвен увидит, что мы тут болтаемся, с ней случится припадок, как сегодня утром, когда она обнаружила, что ты сбежал. Мне бы этого не хотелось, у меня до сих пор звенит в ушах. Хотя она была права. — Берти потянул его за собой. — Пошли, Кот. Горячая ванна. Здесь Гвен тоже права, черт возьми. Ты выглядишь как драная кошка и, не обижайся, воняешь.

— Она загнала меня в болото. А как должен пахнуть человек после купания в зловонной жиже?

Не желая, чтобы излишне взволнованный друг тащил его, Дориан стряхнул его руку и стал подниматься по лестнице.

— Ну, ей бы не пришлось гнаться за тобой, если бы ты не сбежал, — рассуждал Берти. — Не понимаю, зачем ты это сделал. Я же говорил, она хорошая девушка, совсем не похожа на Джесс. Неужели я позволил бы им отдать тебя на растерзание какой-нибудь отвратительной женщине? Разве мы не друзья? Разве мы не приглядывали друг за другом, когда учились в Итоне? По крайней мере я пытался, хотя ты надолго уехал н не сказал куда.

Ты же не любитель писать письма, а я не умею на них отвечать. Наверно, ты просто не знал, что я вернулся из Парижа. — Когда они поднялись на второй этаж, Берти встревоженно посмотрел на друга. — С тобой все в порядке? Я имею в виду, если ты взглянешь на Гвен за завтраком, тебя не стошнит от отвращения?

Если он взглянет на нее за завтраком, то скорее всего накинется и проглотит ее с потрохами. Он до сих пор удивлялся, как не сделал этого, когда снимал ее с лошади.

Ни одна женщина никогда не смотрела на него так. Под ее взглядом разум, совесть и воля исчезали, оставляя его беззащитным и изнывающим от желания.

— Мне нравятся… ее глаза, — сказал он Берти. — Да и голос у нее довольно приятный. Она, не глупая, не жеманная. Умная и ловкая девушка, — прибавил Дориан, вспомнив, как умело вытащила она его из болота.

Обиженное лицо Берти сразу преобразилось, когда он обаятельно-глуповато улыбнулся. Много лет назад эта улыбка и расположила к нему Дориана.

— Я же знал. Кот. Именно умная. Всегда говорит тебе, как надо поступить, и такими простыми словами, что ее легко понять. А когда обещает, то непременно выполнит. Сказала, что поедет за тобой, а мы должны сидеть дома, не раскрывать рта и не мешать ей, так и сделала. Ты вернулся, женишься, теперь все улажено, правда?

У Дориана было все улажено еще .до их появления.

Он поговорил с Нибонсом, и тот по первому требованию даст ему столько лауданума, чтобы спокойно умереть.

Но сейчас он не так уверен в подобном будущем. Он может сказать невесте о своем желании, однако не может заставить ее выполнить свой приказ. А скоро у него вообще не будет никакой власти над ней.

Пока он не способен думать о будущем, его мозг отказывался забыть нежный взгляд ее зеленых глаз. Его сейчас интересовала только предстоящая ночь и маленькая ведьма.

О Господи, а вдруг его разум откажет и он причинит ей боль? Что тогда?

— Да, Берти, — с наигранной веселостью сказал Дориан, — все улажено, все будут счастливы.

Гвендолин сидела на каменной скамье в саду Графа Ронсли, глядя на красное солнце, медленно уходящее за далекие холмы. Гроза давно кончилась; воздух был прохладный и чистый.

Она вымылась, надела зеленое шелковое платье, которое ей привезла Женевьева, уложила непокорные волосы в некое подобие аккуратной прически, надеясь, что она сохранится до того, как граф Ронсли закончит совещание с адвокатами.

Волосы постоянно отравляли Гвендолин жизнь, поскольку Господь по своей прихоти наградил ее волосами отца, а не матери. Ее раздражал не столько цвет (по крайней мере довольно необычный), сколько бесконечные завитки, каждый из которых обладал своим характером, и к тому же прескверным. Они контрастировали с ее сдержанной, разумной и упорядоченной натурой. Из-за них к ней не могли относиться серьезно, а будучи женщиной, она и так испытывала большие трудности К тому же Гвендолин приходилось выдерживать битву с каждым новым знакомым, чтобы ее воспринимали как личность, а не как легкомысленную девчонку.

Хоть бы в моду опять вошли вуали.

Интересно, на что будет похожа грива Дориана, когда он ее отмоет и расчешет? Может, длинные волосы графа — это странная мужская прихоть или протест, в первую очередь против его деда Протест Гвендолин могла понять, однако он все же не объяснял, почему граф так отличался от своего портрета. Расплывшееся, одутловатое лицо на миниатюре принадлежало, казалось, толстяку, но у человека, которого встретила она, не было ни грамма лишнего веса. Промокшая одежда обрисовывала не складки жира, а сильные мышцы.

Гвендолин смотрела на закат, который окрашивал в розовый цвет сгущающуюся над болотами темноту, и думала о болезнях, связанных с «нервным истощением», как выразился граф. Она как раз вспомнила аневризму, когда на дорожке под чьими-то ногами зашуршал гравий.

Обернувшись, девушка увидела хмурого жениха. В руках он сжимал какую-то бумагу.

Все медицинские гипотезы и прочие мысли сразу исчезли из сознания. Она лишь молча уставилась на Дориана, чувствуя, как сердце отбивает сумасшедший ритм.

Черный элегантный сюртук из тонкой шерсти подчеркивал атлетическую фигуру. Ее взгляд скользнул на прекрасно сшитые брюки и отполированные ботинки.

Лицо, с которого была смыта болотная грязь, казалось белее мрамора. Длинные черные волосы, блестящие словно шелк, рассыпались по широким плечам.

Горящий взгляд желтых глаз встретился с ее взглядом.

Если бы Гвендолин была обычной женщиной, то наверняка упала бы в обморок.

— Боже мой, как вы красивы! — слегка задыхаясь, произнесла она. — Клянусь, я никогда не испытывала ничего подобного. Мой мозг полностью отключился. В следующий раз, милорд, прошу вас предупреждать, когда вы собираетесь подойти ко мне, чтобы я могла должным образом подготовиться.

В янтарных глазах мелькнуло удивление, затем плотно сжатые губы дрогнули:

— Мисс Адамс, у вас очень интересная, даже уникальная манера говорить комплименты.

Его слабая улыбка окончательно вскружила ей голову.

— Необыкновенное ощущение, — призналась Гвендолин. — Не помню, чтобы мозг хоть раз отказывался мне служить, во всяком случае, пока я бодрствую. Хотелось бы описать этот феномен и подумать о его физиологической природе.

Гвендолин с трудом оторвалась от лица жениха и посмотрела на бумагу, которая вернула ее к действительности.

— Выглядит очень официально. Похоже на очередную юридическую дребедень. Я должна поставить здесь подпись?

Дориан оглянулся на дом.

Когда он снова повернулся к ней, полуулыбка уже исчезла, лицо помрачнело:

— Давай немного пройдемся.

Гвендолин послушно встала и молча пошла рядом с женихом по окаймленной розами дорожке. Когда заросли кустарника скрыли их от посторонних взглядов, Дориан сказал:

— Мне объявили, что должен быть назначен опекун, который станет вести мои дела. — Голос Ронсли слегка дрожал. — Абонвиль предложил себя, так как он самый близкий родственник мужского пола. Предложение разумное, и мои адвокаты согласились. Я унаследовал огромное состояние, которое потребует защиты, когда я стану невменяемым.

Гвендолин задохнулась от гнева… Почему именно сегодня нужно беспокоить графа по таким вопросам? От него требуется лишь подписать брачный договор, а не продать свою душу. — Защиты от кого? — спросила она. — От алчных родственников? По словам Абонвиля, от рода Камойзов осталось всего несколько старых дев.

— Речь шла не только об имуществе. — Лицо Дориана превратилось в застывшую маску.

Гвендолин хотелось разгладить суровые морщины, снять напряжение, но это походило бы на жалость. Поэтому она коснулась листа рододендрона и провела по нему пальцем.

— Опекунство включает наблюдение… за мной. Вскоре я буду не способен контролировать свои действия, и на этом основании меня уже сочли несмышленым младенцем.

После возвращения с болот Гвендолин сообщила Абонвилю, что граф Ронсли находится в здравом уме, и прочитанная по этому случаю лекция несколько охладила пыл герцога. Однако вряд ли ее слова полностью успокоили его светлость. «Он действовал из лучших побуждений», — напомнила себе девушка. Герцог считал, что брак станет для нее тяжелым испытанием, и хотел облегчить ей жизнь.

Конечно, будущий муж бабушки не может понять ее характер, если этого не понимали и другие мужчины в семье. Никто из них не принимал всерьез увлечение Гвендолин медициной: с их точки зрения, ее упорный труд был «маленьким хобби Гвен».

— Трудно думать, — продолжал Ронсли тем же неестественно спокойным тоном, — когда над тобой нависают адвокаты и сверхбдительный будущий дед. Не помогло даже молчание Берти, поскольку ему пришлось заткнуть себе рот платком, и он все время чихал. Я вышел в сад немного проветриться… — Дориан отбросил волосы со лба. — Беда в том, что я совершенно не умею держать себя в руках. Мне хочется послать их к черту. Но мой собственный адвокат согласился с ними, и, если я начну возражать, они сочтут меня ненормальным.

«И, возможно, поместят в сумасшедший дом», — мысленно добавила Гвендолин.

— То, что он пришел за советом к ней, было хорошим знаком, но она предпочитала не обольщаться.

Гвендолин подошла к жениху, но тот упрямо смотрел поверх ее головы.

— Милорд, Акт от 1774 года по надзору за домами для умалишенных содержит пункты, защищающие здоровых людей от не правильного диагноза. На данный момент только комиссия из слабоумных или сумасшедших преступников может объявить вас невменяемым. Вы не обязаны подписывать любую глупую бумагу, которую эти надоедливые люди швыряют вам в лицо, лишь бы доказать, что вы здоровы.

— Я обязан доказать это Абонвилю, — пробормотал Дориан. — Если он решит, что я сумасшедший, то увезет тебя отсюда.

По мнению Гвендолин, он вряд ли считал такую перспективу невыносимой. Едва ли за несколько часов граф успел влюбиться в нее без памяти. Видимо, он пришел испытать ее, и если она не выдержит испытания, Ронсли просто откажется от брака.

Ее экзаменовали уже не раз, в том числе и настоящие сумасшедшие, а этот человек был не менее нормальным, чем она сама. Однако и эта проверка окажется не столь легкой или безопасной. С того самого мгновения, как граф бросил на нее горящий взгляд желтых глаз, она считала Дориана опасным и не сомневалась, что он прекрасно знает о действии своего взгляда и умеет им пользоваться.

Подозрения Гвендолин тут же подтвердились, едва граф наконец посмотрел на нее.

— Мисс Адамс, остатки разума говорят мне, что вы ужасно осложните мою жизнь и лучше от вас избавиться.

Однако голос разума не единственный голос, который я слышу… и уж, конечно, не тот, к которому я должен прислушаться, — мрачно закончил он.

Взгляд задержался на ее губах… скользнул ниже. И тело Гвендолин отреагировало мгновенно.

Он пытался смутить ее… У него это отлично получалось.

Но ведь Дориана ждут безумие и смерть, по сравнению с которыми ее собственные тревоги, возможно, ничто.

Когда желтые глаза наконец оторвались от ее груди, Гвендолин удалось собраться с мыслями.

— Сомневаюсь, что голос разума самый верный, — сказала она. — Если Абонвиль вздумает увезти меня отсюда, я закачу ему истерику. Зачем было прилагать столько усилий, чтобы приготовиться к свадьбе? В моих волосах полно шпилек, а горничная так затянула корсет, что даже удивительно, как я еще дышу. Ей потребовался целый час, чтобы надеть на меня платье, и я потеряю не меньше трех, чтобы его снять.

— Я могу сделать это за минуту, — тихо сказал Дориан, — и буду только счастлив. Лучше не искушай меня подобными мыслями.

«Можно подумать, они только сейчас пришли ему в голову»., — фыркнула про себя Гвендолин, ведь, по его признанию, у него давно не было женщин.

И хотя она знала, что граф лишь испытывает ее, но не могла остаться равнодушной. Он выше, чем она. Тяжелее. Сильнее.

На мгновение Гвендолин запаниковала, но тут же взяла себя в руки: он только притворяется сумасшедшим; и позволить себя запугать — не лучший способ завоевать доверие будущего мужа.

— А по-моему, без искушения лучше не будет, — заметила Гвендолин. — Я, не хочу, чтобы вы проявляли ко мне равнодушие.

— Тебе же было бы лучше.

Дориан не шевельнулся, но его хриплый голос и сверкающие глаза буквально давили на нее.

Гвендолин напомнила себе, что Всемогущий создавал всяческие препятствия на ее пути с самого ее рождения, неоднократно сталкивал с мужчинами, которые хотели напугать или унизить ее. Поэтому она достаточно опытна, чтобы справиться с графом.

— Я знаю, что являюсь для вас ужасной обузой, — сказала Гвендолин. — Догадываюсь, что вы чувствуете себя загнанным в угол, понимаю ваше презрение к своим… мужским порывам, которые заставляют вас действовать вопреки логике. Но посмотрите на это с другой точки зрения. Ведь отсутствие подобных желаний связано с потерей здоровья и силы. — Заметив его мимолетное удивление, она продолжала настаивать: