— Им ты можешь заняться позднее. А пока…

— Но кто сделал это со мной? Кто он?

— Мы не знаем, — ответил гость. — У нас нет времени на то, чтобы выяснить это. Забудь о нем. Забудь об изумрудах. Ты никогда не получишь их обратно. Они вернулись в королевское хранилище, и оттуда их уже не извлечь.

— Не-ет! — Выхватив статуэтку Мадонны из шкафа, Марта запустила ее в стену. На лету статуэтка задела спинку стула и разлетелась на мелкие кусочки. — Забыть? Марта Фейзи никогда и ничего не забывает! Он даже колечка мне не оставил. Даже колечка! Ничего! Все забрал — все!

— У нее много драгоценностей, — многозначительно проговорил посланец.

Буря резко прекратилась.

— У миссис Боннард есть сапфиры, жемчуг, рубины и бриллианты, — с ледяным спокойствием промолвил мужчина. И добавил: — И разумеется, изумруды.

— Изумруды? — как зачарованная переспросила Марта. На ее лице появилось довольное выражение — так улыбаются дети, которым дают конфетку.

— Прекрасные изумруды, которые когда-то принадлежали императрице Жозефине, — подтвердил визитер. — Раздобудь письма, и тогда никто не будет возражать против того, чтобы ты заодно с ними прихватила и несколько побрякушек. Если ты в целости и сохранности доставишь письма его светлости, он подарит тебе корону с бриллиантами.

Венеция, вечер, оперный театр

Несмотря на то что сезон еще официально не начался, ложи и партер театра «Ла Фениче» были почти полны. Джеймсу было известно, что причин тому две. Отчасти зрители пришли в театр потому, что давали популярную оперу Россини «Сорока-воровка». А вторая причина заключалась в том, что в оперу пожаловала Франческа Боннард с друзьями и они заняли ряд самых дорогих лож. Так что на Франческу глазело не меньше народу, чем на сцену.

А некоторые — в Италии это дело обычное — не смотрели вообще никуда.

Джеймс знал и то, что итальянские театры коренным образом отличаются от английских. В Италии театры представляли собой нечто вроде клубов для общения. Для того чтобы вместить всех театралов, в театрах делали не только ложи, но и большие комнаты отдыха. До последнего времени гигантские фойе использовали для азартных игр. Теперь, когда азартные игры запретили, театралы были вынуждены развлекать себя нардами.

В сезон люди из общества посещали театр четыре-пять раз в неделю. И поскольку театр для многих становился практически вторым домом, то и обстановка там была соответствующая: огромные ложи обставляли мебелью, как домашние гостиные, да и использовали их в тех же целях. Из некоторых лож сцены было почти не видно.

Во время спектаклей зрители ели, пили и разговаривали. Они играли в карты, флиртовали и соблазняли. Слуги сновали взад-вперед. Для большинства зрителей опера или пьеса составляли лишь своеобразный цветовой и музыкальный фон.

Однако в некоторых важных моментах спектакля — это, например, могло быть начало знаменитой арии — аудитория замолкала и принималась слушать.

Правда, когда Джеймс вошел в ложу Франчески Боннард, подобной тишины не было. Актеры на сцене визжали и мычали, издавали другие звуки, но никто не обращал на них ни малейшего внимания.

Впрочем, и на Джеймса никто даже не взглянул. Он ничем не отличался от других слуг, облаченных в ливреи и парики, которые то и дело вносили в ложи то еду, то вино, то чью-нибудь шаль. Играть роль слуги оказалось совершенно не сложно. Те, кому они прислуживали, совсем не замечали их. Он мог бы перерезать горло кронпринцу Джилении на глазах у десятков свидетелей, и позднее ни один из них не смог бы узнать в нем убийцу. Ни один не вспомнил бы, какая на нем была ливрея, какой парик.

Джеймс был уверен в этом: уже пару раз в подобных условиях ему доводилось именно таким образом избавлять человечество от редкостной мрази.

Лоренцо тут, конечно, ни к чему. Правда, учитывая репутацию леди, можно было ожидать, что мужчина — или несколько мужчин — будет мешать ему, однако Джеймс предпочитал, чтобы «препятствие» было молодым и не слишком умным. Французский граф Маньи, имевший преимущество в виде возраста и опыта (что включало в себя способность не терять голову, причем в годы Террора — в буквальном смысле), мог представлять собой более серьезного противника.

Внимание Джеймса переключилось со златовласого мальчика на сидевшую возле него Франческу. Они занимали места в передней части ложи, причем Лоренцо был удостоен чести сидеть справа от нее. Он повернулся боком, чтобы с обожанием взирать на свою богиню. Она смотрела на сцену и делала вид, что не замечает его восхищения.

Со своего места Джеймс мог видеть ее только сзади, точнее, ее точеную шею и плечи. Цвет ее волос, уложенных в художественном беспорядке, был насыщенно-каштановым. Когда на них падал свет, на отдельных прядях вспыхивали красноватые отблески. Несколько кудряшек выбились из прически, что придавало ее облику легкую небрежность. Однако вид у нее был не такой, будто она только что встала с постели, — скорее, казалось, что она лишь недавно высвободилась из объятий любовника.

Потрясающая женщина!

И такая манящая! Даже Джеймс, искушенный в любовных делах, ощутил волнующее тепло внизу живота; его взгляд оказался прикованным к ней, а в голове начался хаос.

Да уж, должно быть, мужчины действительно сходят по ней с ума, подумал Джеймс, прикидывая, сколько она может стоить.

Его взор опустился ниже.

Ее длинную стройную шею украшало ожерелье из сапфиров и бриллиантов. Капельки таких же камней свешивались из ее изящных ушей, походивших на маленькие морские раковины. Пока Лоренцо шептал что-то ей на ухо, она позволила шали соскользнуть с плеч.

Джеймс замер.

У ее платья практически не было спинки! Должно быть, специально для него ей сшили корсет.

Теперь Джеймс видел ее плечи. На правом темнела родинка нелепой формы.

Джеймс огромным усилием воли вернул глаза в глазницы, а язык — в рот.

Да уж, фантастическая женщина, причем очень смелая, в этом можно не сомневаться. Кое-кто считал, что она достойна всех этих драгоценных камней, а это уже говорило о чем-то. Джеймс не был уверен в том, что когда-либо ему доводилось видеть такие роскошные сапфиры, а он видывал — точнее, воровал — целые горы драгоценностей. По цене они явно превосходили те изумруды, которые он много месяцев назад забрал у Марты Фейзи.

Джеймс с бутылкой в руке шагнул вперед, чтобы наполнить их бокалы.

Лоренцо, наклонившийся к ней так близко, что его золотистые кудри, казалось, вот-вот спутаются с ее каштановыми локонами, замер на мгновение, а затем нахмурился, слегка откинув голову. Вынув лорнет, он стал внимательно рассматривать ее обнаженное плечо.

— Но это же змея, — промолвил он.

Змея?!

Пораженный его словами, Джеймс тоже наклонился, чтобы рассмотреть ее плечо получше. Принц прав. На плече у нее не родинка, а татуировка!

— Да как ты смеешь так глазеть на леди?! — внезапно вскричал Лоренцо. — Нахал! Наглец! Опусти глаза! И впредь смотри, прежде чем…

— Упс! — тихо проговорил Джеймс. И, наклонив бутылку, он забрызгал панталоны принца вином.

Лоренцо ошеломленно наблюдал за тем, как по застежке его панталон на причинном месте расползается темное пятно.

— Прошу прощения, прошу прощения, — забормотал по-итальянски Джеймс, прикидываясь виноватым. — Я такой неловкий, ваше высочество. — Сорвав с руки полотенце, он стал неуклюже и весьма грубо тереть пятно.

Боннард не сводила глаз со сцены, но ее плечи едва заметно затряслись. Откуда-то слева, где сидела еще одна дама, Джеймс услышал сдавленный смешок. Не взглянув туда, он продолжал яростно вытирать пятно.

Наконец покрасневший как помидор принц оттолкнул его руку:

— Хватит! Довольно! Убирайся! Оттар! Где мой слуга? Оттар! — закричал он.

В это мгновение несколько сотен голов одновременно повернулись к ним, и несколько сотен голосов возмущенно прошипели:

— Ш-ш-ш!

Вот-вот должна была начаться ария Нинетты.

— Прошу прощения, извините, — шептал Джеймс на итальянском. — Я такой неловкий, такой неуклюжий. — Продолжая извиняться, он попятился назад, всем видом выказывая готовность повиноваться и страх.

Франческа Боннард наконец повернулась и посмотрела Джеймсу в лицо.

Он должен был подготовиться к этому. Должен был действовать инстинктивно, но почему-то у него не получилось. Он опоздал на одно мгновение. Ее взгляд застал его врасплох, он оцепенел.

Изида! Лорд Байрон назвал ее именем этой египетской богини. Только теперь Джеймс понял почему: странные продолговатые глаза удивительного зеленого цвета… красиво очерченный рот… точеные линии носа, скул и подбородка.

Джеймс тотчас ощутил безграничное обаяние ее женского естества, словно получил солнечный удар. Его охватил жар — сверху донизу, снизу доверху, причем с такой быстротой, что он был поражен.

Все это длилось не больше мгновения — в конце концов, он опытен в делах любви. Джеймс наконец сумел оторвать от нее взгляд. И все же он осознавал — со злостью, с недовольством, — что сделал это слишком медленно.

Джеймс понимал — и тоже был этим недоволен, — что она выбила его из колеи.

Одним взглядом, простым взглядом!

Который она еще не оторвала от него.

Она смотрела на него снизу вверх. Или сверху вниз — он даже не понимал. А потом она наконец отвернулась, ее глаза вновь устремились на сцену.

Но за мгновение до того, как она повернула голову, Джеймс заметил, что на ее лице появилась озорная улыбка.

Глава 2

И день-деньской снует бесшумный рой,

И в час ночной его бы вы застали.

То под Риальто пролетят стрелой,

То отразятся в медленном канале,

То ждут разъезда сумрачной толпой,

И часто смех под обликом печали.

Как в тех каретах скорбных, утаен,

В которых гости едут с похорон.

Лорд Байрон, «Беппо»

Две женщины смеялись, как школьницы, пока их гондола пробиралась сквозь скопление других лодок, заполненных разряженными в меха дамами, у задней двери театра «Ла Фениче».

— О-ох! — простонала Джульетта. — А ты заметила, какое лицо было у Лоренцо, когда он вернулся в ложу и увидел, что его место занято русским графом? Он был похож на маленького мальчика с милыми светлыми кудряшками. Ха-ха-ха! Он так и замер на месте, разинув рот! — Она изобразила изумленного принца с открытым ртом. — Бедный мальчик! Он был так расстроен.

— Да уж, именно мальчик, — кивнула Франческа. — На щенка похож. Не уверена, что у меня хватит терпения возиться с ним.

— Но молодые мужчины просто переполнены энергией, — заметила Джульетта. — Правда, они часто бывают чересчур неуклюжи.

— А еще они слишком торопятся, — добавила Франческа. — Не понимают, что нужно женщине. Но все равно он очень мил.

— Да к тому же — принц, — проговорила Джульетта. — И у него огромное состояние и щедрая натура.

— Да, это был бы удачный ход, — согласилась Франческа.

— И ты все еще раздумываешь, — посетовала Джульетта. — Или ты медлишь из-за графа Маньи?

— Вовсе нет, — возразила Франческа.

— Так ты все еще на него сердишься?

— Я покончила с мужчинами, которые указывают мне, что делать, — промолвила Франческа. — А он к тому же имел наглость советовать мне, как выбирать любовников. Он даже возражал против маркиза.

— Беллачи? — удивилась Джульетта. — А что в нем ему не нравится? Когда я вспоминаю, каким количеством бриллиантов он тебя осыпал, мне даже не верится, что ты могла оставить его.

— Полутора лет общения с одним мужчиной вполне достаточно, — сказала Франческа.

Чем дольше длится связь, тем больше опасность привязаться к человеку надолго. Она больше никогда себе этого не позволит.

— Надеюсь, ты не скучаешь по нему? По этому красавчику маркизу? — улыбнулась Джульетта.

— Когда мужчины уходят, я всегда радуюсь этому, — заявила Франческа. Это утверждение касалось и тех двух мужчин в ее жизни, которых она по-настоящему любила: отца и мужа. — Да, я признаю, что Лоренцо не хватает их находчивости и выдержки. Если бы слуга пролил вино на Беллачи, например, он непременно сделал бы какое-нибудь язвительное замечание. А Лоренцо лишь смутился и промолчал.

— Он смутился, потому что это произошло у тебя на глазах, — заметила Джульетта. — Мне было его жаль, хотя я едва сдерживала смех. А как искусно слуга пролил вино! Честно говоря, я подумала, что он сделал это нарочно.

— У меня сложилось такое же впечатление, — кивнула Франческа. — Кстати, ты не знаешь, чей это был слуга?

— Понятия не имею, — пожала плечами Джульетта. — А ты успела заметить, какая у него осанка? Боже правый! — Несмотря на то что после дождливого дня ночь была прохладной, она принялась обмахиваться веером. — А ноги?

— Да… — согласилась Франческа. — Я заметила.

Да уж, она успела разглядеть, что слуга был просто великолепно сложен. Франческа разглядела и широкие плечи, и длинные мускулистые ноги, обтянутые ливрейными бриджами и чулками. А еще она увидела, как он двигается — изящно и грациозно, как кошка. В тот момент Франческа еще сказала себе: «В его фигуре нет ни одного изъяна». Будь у нее возможность, она увидела бы куда больше. Но такой возможности ей так и не представилось.

— Жаль, я так и не увидела его лица, — сказала она. — Ложи ведь ярко не освещают.

— Нет-нет, этого никогда не делают, — проговорила Джульетта. — В ложах должен царить полумрак, там сгущаются тени, чтобы распалять чувственность, чтобы можно было обмениваться двусмысленными фразами, соблазнять, отпускать… м-м-м… фривольные шутки. Жаль, что он больше не вернулся, а то мы смогли бы получше рассмотреть его. Кстати, я предпочла бы изучать его не глазами, а руками. И скорее всего еще ртом.

— А если бы он оказался уродом, ты могла бы прикрыть его лицо полотенцем, — улыбнулась Франческа. — Хотя уродлив он или нет — не важно. Жаль, что он не вернулся. Думаю, его ждал бы самый теплый прием.

— И почему только аристократы обычно так не выглядят? — спросила Джульетта.

— Потому что им не приходится нагружать свои мышцы физической работой, — сказала Франческа.

— Я бы позволила ему накачивать свои мышцы, тренируясь на мне, — промурлыкала Джульетта. — Знаешь, для того, чтобы его тело оставалось твердым и упругим.

Франческа представила себе, как мускулистое тело слуги переплетается с ее телом в пароксизме страсти. Ее охватил жар.

— Ты просто сама доброта, — сказала она, обмахиваясь веером. — У тебя такое чуткое сердце, полное сочувствия к близкому, что тебе бы монашкой стать.

— Да, это было бы неплохо, — согласилась Джульетта, делая вид, что не замечает сарказма в голосе подруги, — только у меня появилось бы слишком много обязанностей. К тому же долго молиться я не смогу — это плохо повлияет на мои колени. Нет-нет, это мне не подходит. Я рождена для того, чтобы стать шлюхой.

— Я тоже, — кивнула Франческа. Решительно отогнав от себя мысли о чрезмерно привлекательных слугах, она взмахнула рукой. — Ты только посмотри на меня. Не будь я шлюхой, я бы не оказалась здесь, не веселилась бы сейчас в компании своей лучшей подруги.

После полуночи, когда в театрах заканчивались спектакли и начинались вечеринки, отражение огней сотен гондол плясало на водной глади каналов, а в окнах дворцов зажигались свечи. Здесь не было слышно ни цокота копыт, ни шума колес, ни окриков возниц, и тишину нарушали лишь приглушенные голоса. Голоса то приближались, становясь громче, то удалялись, уносимые течением. Стоило закрыть глаза, и казалось, что находишься в большой гостиной.

Хотя нет, тут гораздо лучше, чем в гостиной, подумала Франческа. Не надо притворяться, не надо делать вид, что участвуешь в скучной светской беседе. Можно спокойно скользить по водной поверхности в гондоле, откинувшись на подушки, и в безоблачную ночь вроде этой спокойно наблюдать за звездами. Можно было, как она, слушать отдаленное пение и мучительные рыдания скрипки. Подумать только: даже оживленная, Венеция казалась куда более спокойным городом, чем многие другие.

Какой-то черный силуэт внезапно появился из тени, прыгнул в гондолу и очутился у ног Уливы, гондольера, стоявшего на носу лодки.

Это произошло так неожиданно, что перепуганная Франческа даже не успела закричать. Улива отреагировал быстрее. Но как только он и Думини, гондольер, стоявший на корме, прекратили грести, готовясь дать отпор незваному гостю, раздался его сдавленный крик:

— Именем Господа Бога, молю вас, сжальтесь надо мной!

Силуэт встал на четвереньки. Оказалось, что это мужчина в плаще и широкополой шляпе. В зыбком свете фонаря Франческа не могла разглядеть черт его лица, наполовину скрытого длинными закрученными усами и остроконечной бородкой. Почему-то незнакомец напомнил ей портрет вельможи семнадцатого века, который она где-то видела.

В Лондоне? Во Флоренции? В палаццо Манфрини? Сейчас редко встретишь европейского мужчину с растительностью на лице, к тому же еще такой диковинной.

— Смиренно молю вас, господа гондольеры, не выдавайте меня, — произнес незнакомец с сильным акцентом. — Прошу вас, я не причиню вам никакого вреда. — Сдвинув на затылок шляпу, он воздел руки к небу. — Смотрите, у меня нет оружия: ни кинжала, ни пистолета.

Тут он, казалось, впервые заметил двух женщин, глазеющих на него.

— Удивительный вы избрали способ привлечь наше внимание, — спокойным тоном проговорила Франческа, хотя ее сердце было готово вырваться из груди от волнения. — Как в романе!..

Венеция была одним из самых безопасных городов в мире. Однако, как ей было известно, женщина нигде не может чувствовать себя в полной безопасности. Франческа вспомнила свою встречу с лордом Квентином в Мире, особенно то, что произошло потом, и ее волнение усилилось.

— Слава Богу, вы говорите по-английски! — воскликнул незнакомец, с легкостью переходя на этот язык. Впрочем, в его исполнении английский звучал столь же неуклюже, как и итальянский. — Мой диалект далек от совершенства. Тысяча извинений, синьориты! Синьорины. Ладно, пусть будут леди, так мне проще. У меня небольшая неприятность, вот и все. — И, взглянув на Уливу, он продолжил: — Не могли бы гондольеры грести побыстрее? — Он изобразил руками движения гребцов. — Чтобы лодка уплыла отсюда подальше, прежде чем произойдет большая беда.

Огромный Улива с каменным выражением на лице взирал на него. Стоявший за каютой Думини ждал сигнала от своего напарника. Улива мог с легкостью столкнуть незнакомца в канал или оглушить его веслом. Однако поскольку никто не мог определить социального положения незваного гостя, говорившего с таким странным акцентом, Улива медлил, полагая, что тот может оказаться важным господином.

Впрочем, это не означало, что гондольеры ему поверили. Они просто выжидали.

Незнакомец обратился к Франческе.

— Я понимаю, что мое неожиданное появление кажется вам странным. Но я готов объяснить причину: я был у дамы с прекрасным бюстом. — Он взмахнул руками, изображая женскую грудь. — Она живет вот в этом доме. Но увы, тут вернулся ее… Как… это слово?..

— Муж? — подсказала Франческа.

— Да-да, именно муж, — кивнул незнакомец. — Он вернулся домой раньше времени, потому что… ну как это говорят, когда люди кричат друг на друга? Потому что у него была ругань с его любовницей.

— Вы хотите сказать, ссора? — предположила Джульетта. Она посмотрела на Франческу, еле сдерживая смех.

— Именно так, ссора, — кивнул незнакомец. — А потом он делает ссору… — мужчина постучал себя кулаком в грудь, — со мной он делает ссору. А что я-то сделал? Он почти не дал мне времени надеть панталоны. Как вы их называете? Ну вот эти штаны, которые сейчас есть на моих ногах? — Он указал на свои лодыжки. — Этот ее эспозо… то есть муж… он кричит на меня, — с возмущением проговорил он. — И еще грозит мне ножом — очень большим!