— Невил, что вы делаете?! Вы не можете бросить меня здесь, — закричала в панике Дорис, когда он оттолкнулся от лодки и поплыл к берегу.

Смайлз на секунду остановился и повернул к ней голову.

— Но это ваш выбор, Дорис, — сказал он.

Ее выбор! Ее выбор — оказаться в одиночестве здесь, посередине ледяного озера, глубину которого знал лишь бог!

Невил уже находился в нескольких ярдах от нее и, похоже, не намеревался поворачивать обратно.

Дорис буквально онемела от страха, но гордость не позволила бы ей позвать Смайлза ни за что на свете. Одно весло все еще соблазнительно плавало неподалеку. Помогая себе руками, девушка подтолкнула лодку к веслу и потянулась за ним, но все же оказалась недостаточно близко. Она высунулась слишком далеко. Байдарка перевернулась, и чувство, которое испытала Дорис, очутившись в ледяной воде, даже отчасти не напоминало страх перед Бобби — теперь это был истинный смертельный ужас.

Вопреки рассудку девушка сделала все, что делать не следовало: сначала она закричала и при этом наглоталась воды, потом вместо того, чтобы ненадолго неподвижно задержаться на воде, суматошно забарахталась, уже считая свою гибель неизбежной.

Осознание, что байдарка снова выпрямилась, что девушка больше не болтается в холодной воде и что еще более важно — Невил приплылобратно и уже сидит в лодке впереди нее, — принесло огромное облегчение. Однако оно мгновенно сменилось яростью пополам с унижением, Злость была настолько сильной, что заставила Дорис задрожать всем телом и даже потерять дар речи, но ненадолго.

Как только Смайлз причалил байдарку к пирсу, Дорис выбралась на берег и, дождавшись, когда мужчина присоединится к ней, обрушилась на него с гневными упреками.

— Вы сделали это намеренно! Вы пытались утопить меня!

— Нет, Дорис. Вы запаниковали и перевернули байдарку, но вам не угрожала опасность утонуть.

— Это вы так говорите. Но что, черт возьми, вы пытались сделать?

— Я пытался показать выгоды, которые вы получили бы, если бы позволили себе доверять другому.

— И наказать меня, когда я отказалась, напугав до смерти.

— Вы сами наказали себя. Вам нечего было бояться.

— Это только на словах! Теперь я понимаю вашу тактику, — заявила Дорис, отказываясь выслушивать любые доводы. — Если вы не можете склонить людей к добровольному согласию, вы заставляете их силой и угрозами. Со мной такое не пройдет, Невил. На мой взгляд, вы не кто иной, как жестокий, безответственный…

К своему ужасу, Дорис обнаружила, что не может больше говорить. Зубы застучали, ноги подкосились, и лишь сила воли не дала ей упасть. Откуда-то издалека до ее сознания донеслись резкие слова Смайлза:

— Неужели вам никогда не приходило в голову, что те же самые прилагательные подошли бы и к вам, Дорис? О боже, что с вами?

Она услышала, как изменился вдруг его голос, упрек уступил место беспокойству. Внезапно оказавшись у Смайлза на руках, Дорис почувствовала не новый прилив злости, а приятное тепло и покой.

Купание в озере оказало на нее куда большее действие, чем она предполагала, поняла Дорис пять минут спустя, когда с неожиданным для себя послушанием встала под теплый дождик душа в лодочном домике и позволила Невилу стянуть с нее непромокаемый костюм.

— Все хорошо, Дорис. Сейчас с вами все будет в порядке. Вы просто в шоке, — услышала она, когда Смайлз выключил воду и закутал ее в полотенце. Его глаза потемнели, прежде чем он решительно отвел их от ее обнаженного тела, его руки вздрогнули, когда он коснулся ее.

Невзирая на потрясение, все еще заставлявшее зубы стучать, а тело трястись мелкой дрожью, Дорис ощутила прилив женской гордости от сознания, что вид ее обнаженного тела так поразил Смайлза — поразил как мужчину, — что он почти боялся взглянуть или дотронуться до нее. Дорис не могла не торжествовать, когда видела, что не она одна испытывала желание, хотя Невил быстро скрыл свое чувство за отстраненностью человека, всего лишь оказывающего помощь.

Как только он удостоверился, что спутница достаточно оправилась от пережитого шока, Смайлз оставил ее, чтобы переодеться самому. Но если бы он вместо этого еще раз взглянул на нее, дотронулся… Дорис испытала буквально потрясение от ощущения, пронзившего тело, особенно сейчас, когда мысли и чувства путались от новой волны яростного гнева.

Полчаса спустя, сидя рядом с Невилом в «лендровере», катившемся обратно на ферму, Дорис продолжала дуться и на себя, и на Смайлза. Почему она так запаниковала, дав ему возможность… сделать что? Заставить ее еще острее почувствовать то влияние, которое он на нее оказывал?

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. Только позвольте обойтись без всяких благодарностей за вашу помощь, — сухо ответила Дорис и тут же, не сдержав переполнявшей ее злости, добавила яростно: — Один бог знает, что вы пытались доказать, но…

— Я ничего не пытался доказывать, — кратко оборвал ее Невил.

Дорис ясно видела гнев в его глазах, слышала тот же гнев в голосе, но вместо удовольствия, оттого что сломила профессиональную сдержанность Смайлза, она вдруг почувствовала, что в горле застрял комок.

— Никогда не встречал человека, так упрямо державшегося за свои заблуждения, как вы, Дорис. Чего вы так боитесь?

— Знаете, если вам не удается изменить мой строй мыслей или убеждения, то это совсем не означает, что я боюсь. Все не так, — упрямо ответила Дорис, в глубине души понимая, что на самом деле не до конца откровенна. Она не могла долго выдержать взгляд Невила, а он упорно не отводил глаз.

Отвернувшись, Дорис почувствовала, как краска начинает заливать ей лицо.

— А что вы, кстати, ожидали? — агрессивно продолжала она, стараясь прикрыть свою уязвимость. — Что та короткая лекция на середине озера заставит меня кинуться в ваши объятия и заявить о своем несокрушимом доверии к вам?

Еще не договорив, Дорис поняла, как далеко зашла. Она целиком выдала себя этой глупой тирадой. Ситуация теперь приобрела более личный оттенок, который Невил как профессионал не мог истолковать неправильно, невзирая на звучавшее в ее голосе презрение.

— Такого театрального жеста я действительно не ожидал, — услышала она твердый ответ. — Все, что я от вас хотел, Дорис, — это простое открытое желание выслушать меня без предубеждения, но с таким же успехом я мог бы попросить у вас луну, правда? — с горечью заключил он и с такой силой нажал на тормоза на крутом повороте, что Дорис отбросило к водителю. От запаха его кожи, чистой и немного душистой, все внутри всколыхнулось, и ей пришлось вонзить ногти в ладони, чтобы не выдать себя.

Как могла она оказаться такой чувственно отзывчивой по отношению к нему? Этот вопрос терзал ее остаток дня, и тайное, молчаливое беспокойство заставило Невила, наблюдавшего за ней, нахмуриться.

Купание в озере не планировалось, но теоретически, раз первоначальный шок прошел, Дорис хватило физических и моральных сил быстро преодолеть его последствия. К тому же ее подкрепляла злость на Смайлза.

Но вопреки его ожиданиям, вместо того чтобы обрушиться на него, она как-то странно притихла и замкнулась в себе.

— Дорис, вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

— А что? — усмехнулась она. — Боитесь, что я могу умереть от воспаления легких или еще чего-нибудь?

Быстрый словесный удар успокоил его, в глазах блеснуло веселье, когда Невил ласково произнес:

— Я знаю, как решительно вы настроены дискредитировать мою работу, но почему-то сомневаюсь, что вы захотите зайти так далеко…

— Не рассчитывайте на это, — по-детски бурно отреагировала Дорис. — Иногда стоит идти до конца.

— Что это? Что случилось?

Дорис насторожилась, когда Невил внезапно прервал на середине свои объяснения по поводу теорий и методов обучения и обескуражил ее этим вопросом.

Они сидели в кабинете — теплой гостеприимной комнате, декорированной насыщенным терракотовым и мягкими зелеными оттенками, вдоль стен тянулись полки, заставленные множеством книг, удивительно разнообразных по тематике, в камине весело пылал огонь, и все в этой комнате располагало расслабиться. Но только не сейчас, когда Невил, закончив подбрасывать дрова в огонь, вернулся, продолжая объяснения, не на свое место, а остановился рядом с Дорис, сидевшей за письменным столом и изучавшей бумаги, которые он дал.

Теперь он склонился над нею, опершись рукой на спинку ее стула, а другую положив на стол всего в нескольких дюймах от ее руки. Дорис почувствовала, как разгорается в теле жар, а вместе с ним поднимается паника, заставляющая сердце бешено колотиться, а кровь стучать в ушах.

Она так остро чувствовала присутствие Невила, что даже улавливала его запах. Ощущение его близости делало румянец гуще, а дрожь в теле заметнее.

Даже теперь неудержимо растущая паника не оказалась достаточно сильной, чтобы остановить вереницу образов, с быстротой молнии проносившихся перед мысленным взором: Невил, бережно поднимающий ее на руки, Невил, обнаженный, прикасается к ней, ласкает ее, Невил, окутанный мужским ароматом желания и возбуждения, проникающим во все поры ее податливого тела. Ее тела, остро жаждущего откликнуться, ответить мужчине взаимностью…

Тут-то и прозвучал его вопрос. И еще:

— Дорис, что с вами? У вас горит лицо…

Дорис не могла с точностью определить, кто из них был потрясен больше тем, как она вскрикнула и сжалась, когда Невил прикоснулся к ней.

— Со мной все в порядке… Ничего. Здесь просто очень жарко, — соврала она. — Я стояла возле камина, пока вы выходили, — так же неубедительно добавила она, сдерживая порывистое дыхание. Только бы Невил не уличил ее во лжи! Однако он, похоже, поверил подобному объяснению, хотя все еще продолжал хмуриться.

— Для женщины, которая ясно дала понять, что считает все наши старания пустыми и бесцельными, вы сегодня удивительно покладисты, — хмуро заметил Смайлз.

— Но уж, конечно, не потому, что изменила свои взгляды, — заверила Дорис, в этом вопросе она чувствовала себя в безопасности. — В теории все ваши слова звучат замечательно, — признала она, слегка скривив губы в насмешливой улыбке. — Очень возвышенно и альтруистично.

— Но на деле вы их не принимаете за таковые, — закончил за нее Невил.

Он пристально смотрел на девушку. Слишком пристально, отметила Дорис. Ему необходимо ответить, но все сказанное ею раньше нисколько не трогало Смайлза.

— Почему? — требовательно спросил он.

— Почему? — повторила Дорис.

Мысли ее метнулись от обсуждаемого предмета к ее беззащитности перед Невилом и к проблемам, которые ставила перед ней собственная уязвимость. Проблемам, среди которых далеко не последнее место занимала странная боль в сердце и неодолимое желание протянуть руку и прикоснуться к Невилу.

Что же должно было произойти с человеком, чтобы его поведение и эмоции изменились до полной противоположности, да еще за такой короткий промежуток времени? Безумие — имя случившемуся, резко сказала себе Дорис, поспешно собираясь с мыслями, осознав, что Невил все еще ждет ее ответа.

— Да, почему вы не хотите поверить в альтруистичность моих мотивов?

— А как же плата, которую вы берете за прохождение курсов? — сухо напомнила Дорис. — Это вряд ли походит на альтруизм, не так ли?

— Вероятно, так, но деньги лишь покрывают расходы на управление подобным предприятием, на обеспечение высококвалифицированного, профессионального обучения.

— И на извлечение солидной выгоды из сделок, — добавила Дорис.

Теперь она точно рассердила Смайлза.

— Вы действительно так обо мне думаете? — тихо спросил он, тем самым прорвав оборону и перенеся вопрос из сферы публичных обсуждений в область чисто личных отношений с такой скоростью, что у Дорис будто выбили почву из-под ног.

— Это не имеет ничего общего с тем, что я думаю о вас как о человеке, — начала защищаться Дорис.

— Имеет, — категорически возразил Невил. — Когда вас что-то эмоционально возбуждает, у вас полностью меняется даже голос. Я совершенно отчетливо различаю неприязнь и упрек в вашем голосе. И еще страх, — сообщил он.

Когда что-то эмоционально ее возбуждает? А когда кто-то делает то же самое? Неужели она точно так же выдает себя?

Неожиданно Дорис по-новому осознала профессию Смайлза, его подготовленность, его гораздо более глубокое, чем она предполагала, представление о реакциях людей, их подлинном смысле.

— Что это, Дорис? — продолжал настаивать Невил. — Что вы находите во мне настолько болезненного, что порождает в вас такое противодействие? Я сам или моя работа?

— Ни то, ни другое, — быстро выпалила Дорис. Слишком быстро, догадалась она, заметив, как сузились глаза мужчины, почувствовав, с каким пристальным вниманием он ждет настоящего ответа. — Я… Мне просто претит обман людей, нечестность по отношению к ним, оскорбление их чувств.

Дорис слегка спотыкалась на словах, сожалея, что вступила в этот разговор, и стремясь поскорее его закончить. Но как это сделать, не выдав себя Невилу еще больше?

— И вы полагаете, я способен на такое?

Отрицание почти сорвалось с ее губ, но Дорис подавила его с усилием, заставившим горло сжаться.

— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы вынести суждение подобного рода, — выдавила она дрогнувшим голосом.

К ее удивлению, губы Смайлза неожиданно тронула едва заметная улыбка.

— А вы стойкая, не могу не признать.

— Разве вы хотели, чтобы я не соглашалась с вами? — уставилась на него Дорис.

— Не совсем, но существует определенная польза в обсуждении различных вопросов с кем-то, кто хорошо знает свои взгляды и не боится высказать свое мнение. Это привносит энергию… реакцию в дискуссию, несколько похожую на ту, которая возникает между двумя людьми, испытывающими сильное сексуальное влечение друг к другу, — мягко объяснил Невил.

Словно в трансе, Дорис застыла, лишь следя за собеседником глазами, которые, вопреки ее воле, не могли оторваться от его лица.

— Я не хочу сказать, будто не согласен с вами, — продолжал он так ровно и гладко, словно и не упоминал только что о сексуальной реакции, словно не бросал этих слов так провокационно, что их эхо до сих пор опасно откликалось во всем теле Дорис. — Но такой человек, такая женщина, которая отвергает все услышанное просто с целью облегчить себе жизнь… — Он слегка пожал плечами.

— Но мужчины не любят женщин, которые с ними спорят, которые слишком независимы, — быстро возразила Дорис.

— Разве? — мягко парировал Невил. — Это миф, который, я думаю, уже давно и справедливо опровергнут. Умные мужчины чувствуют одно и то же по отношению как к женщинам, пассивно принимающим каждое их слово за закон, так и к женщинам, пассивно поддающимся их ведущей роли в сексе.

Дорис ничего не могла с собой поделать: буря, вызванная его словами, яростно бушевала во всем теле.

— В сексе, в занятиях любовью, — продолжал Невил, — как в хорошей дискуссии, должно присутствовать одинаковое участие, взаимная вовлеченность, взаимное желание разделить происходящее. Вы не согласны?

— Секс ради секса меня не интересует, — ответила Дорис, пытаясь придать голосу холодности и пренебрежения.

— Да, — согласился он. — Меня тоже. Назовите меня как угодно, но я не вижу удовольствия в физической близости, если она по-настоящему не увлекает. Причем не только не увлекает, но подчас даже отталкивает. То же самое с близостью интеллектуальной и эмоциональной. Это, вероятно, объясняет, почему я, похоже, сам того не желая, принял своего рода обет безбрачия, — горестно добавил он.

Обет безбрачия? Этот человек? Сердце Дорис дернулось в груди так сильно, что ей показалось, будто Невил мог воочию увидеть, как оно колотится.

— Что случилось? — услышала девушка его голос.

— Ничего, — ответила Дорис, а потом быстро добавила: — Просто мужчины… многие мужчины ни за что не скажут… не раскроют своих… — Она запнулась, тряхнув головой от натиска сбивчивых мыслей.

— Вероятно, потому, что они усвоили тяжкий урок, который им преподали женщины, далеко не всегда желающие их выслушать, — вставил Невил, очевидно догадавшись, что она пыталась сказать. — Некоторые женщины находят мужские эмоции, мужскую уязвимость чем-то ненормальным. Их учили ожидать от мужчин совсем другого. Понаблюдайте за маленьким мальчиком и его матерью, обратите внимание на ее манеру общаться с ним в отличие от его сестры, манеру, фактически диктуемую обществом. По достижении определенного возраста мальчиков активно отучают открывать свои эмоциональные потребности, но ведь они не исчезают. То же самое и с мужчинами. А каковы ваши эмоциональные потребности, Дорис? — вдруг спросил он, застав ее врасплох.

Она лишь взглянула на него, заливаясь краской от такого неожиданного вопроса.

— Я… я не хочу говорить об этом, — наконец выдавила она и пояснила: — Я не для этого здесь нахожусь.

— Да, вы приехали проверить эффективность нашей работы, по крайней мере, на первый взгляд. Но существует нечто большее, ведь правда, Дорис? Что-то глубоко внутри вас. Это, возможно, не совсем страх и, конечно, не навязчивая идея. Но это «что-то» держит вас мертвой хваткой.

Дорис порывисто встала.

— Прекратите, — потребовала она. — Я не обязана слушать все это, слушать вас, я…

— Дорис…

Она почти дошла до двери — до свободы, — но Невил догнал ее как раз в тот момент, когда Дорис уже собиралась ускользнуть. Он загородил дорогу и крепко схватил ее, так же как в первый раз. Но она уловила едва заметную разницу: ощущалось, что мужчина, державший ее, уже знает особенности ее фигуры. Точно так же она знала, когда протянула руку оттолкнуть его, что хочет еще раз услышать биение его сердца под своими ладонями, ощутить жар его тела, легкую жесткость волос под рубашкой, она хочет испытать все это снова с жадностью, ставшей уже опасной.

— Простите. Простите… Я не хотел обидеть вас. Я лишь хотел…

Услышав тихий шепот, Дорис инстинктивно взглянула на него. И совершила роковую ошибку, потому что во рту у нее пересохло, сердце бешено заколотилось. Охватившее ее желание обвить Невила руками, прижаться к нему всем телом, притянуть его голову и коснуться его губ своими повергло Дорис в шок.

Из груди вырвался робкий звук отказа. Она закрыла глаза, чтобы не видеть его. Но усилия были напрасны. Дорис не видела его больше, но тогда обострились другие чувства. Она слышала дыхание Невила, чувствовала быстрые удары сердца.

Когда она открыла глаза, он в упор смотрел на нее.

— Дорис…

Как только он выдохнул ее имя прямо ей в губы, Дорис сдалась, признавая поражение, не в силах дольше противостоять желанию. Его приглушенное «Разомкните губы, дайте мне как следует поцеловать вас» пробудило в ней такую бурю, что Дорис пришлось прижаться к нему, чтобы не упасть. Прижаться и подчиниться просьбе, но не только потому, что он попросил, а потому, что ее собственному желанию испытать чувственное движение его языка у себя во рту оказалось невозможно противостоять.

Противостоять! Если бы Невил не заговорил, наверное, она сама осыпала бы его губы яростными короткими поцелуями, молчаливо умоляя его быстрыми, нежными прикосновениями языка сделать именно то, что он делал сейчас.

Как сквозь сон Дорис услышала тихий призыв Невила ответить на его ласку. Он целовал ее с такой чувственностью, какой Дорис ни разу не доводилось испытывать. Руки Невила скользили по ее телу, поглаживая и лаская, доводя до сладкой боли и освобождая от одежды, которая стала сейчас единственной преградой между ними.