Но в тот момент, когда он наконец испустил вздох облегчения, прямо над его головой раздался тот же свист. Волосы на голове надзирателя встали дыбом. Ему показалось, что корень каждого волоска раскалился докрасна.

Что-то длинное, тонкое, не толще бутылочного горла, медленно соскользнуло с потолочной жерди с сухим шуршанием встопорщенных чешуек.

Он поднял голову и едва не рухнул навзничь, увидев в нескольких сантиметрах от своего носа змею, которая, раскрыв пасть и уцепившись хвостом за балку, грозила свалиться на него и впиться в его лицо своими ядовитыми зубами.

Вне себя от ужаса, он отскочил назад, обрушив с размаху удар сабли на жуткое пресмыкающееся. К счастью для надзирателя, клинок прошел сверху вниз и начисто снес голову змеи, тотчас рухнувшей на пол хижины.

— Граж, — завопил надзиратель, — это граж!

Дверь была прямо позади него, он проскочил сквозь дверной проем с ловкостью акробата, прыгающего через бумажный обруч, едва не споткнувшись о третью змею, которая, ползая, издавала трескучий звук ороговевшей погремушкой на кончике хвоста.

Все эти события заняли не более минуты. Второй надзиратель, встревоженный криками индейца, оторопел при виде своего товарища, бледного, мокрого от пота, с перекошенным лицом, почти что на грани обморока.

— Ну что там? — резко спросил он. — Говори же!

— Там… там… полно змей, — с трудом выдавил тот.

В это время из хижины вышел негр, двигаясь так быстро, как позволяла его искалеченная проказой нога.

— Ах да, муше, змеи. Да, много, полная дом.

— Так ты что же, в нем не живешь?

— Нет же, муше, малость живу.

— Так почему же он кишит змеями? Обычно они лезут только в заброшенные дома.

— Не могу знай.

— Не могу знать! А что ты вообще знаешь? Сдается мне, ты много чего знаешь, да только притворяешься дурачком.

— Да я ведь не сам сажай туда змей.

— Тут я тебе, конечно, поверю. И чтобы с тобой ночью не случилось чего нехорошего, подпалю-ка я сейчас твою хибару, уж больно опасные там соседи.

Старый негр задрожал от ужаса. Если хижина сгорит, его гость тоже погибнет. И он с подлинной мукой в голосе стал умолять надсмотрщиков о пощаде. Он всего лишь бедный человек, старый и больной. Он никогда никому не делал ничего плохого, хижина — его единственное богатство. Где ему жить, если она сгорит? Его немощные руки не смогут построить новое жилье.

— Он прав, если рассудить, — сказал тот, что попытался войти в хижину. Он был счастлив, что легко отделался, и желал лишь одного: убраться отсюда поскорее. — Готов биться об заклад, что наш беглец не станет делить свою постель с такими товарищами. Индеец провел нас, тут одно из двух: Робен либо очень далеко отсюда, либо уже подох где-нибудь.

— Клянусь, ты прав. Мы в любом случае сделали все, что могли.

— Если ты не против, не станем тут задерживаться.

— Само собой. Пусть черномазый сам разбирается со своими жильцами, нам уже пора.

— Да, кстати, а где наш индеец?

— Индеец надул нас, как первогодков, и давно смылся.

— Ну попадись он мне только, я с него шкуру спущу, будь уверен…

И надзиратели, вполне философски восприняв свою неудачу, отправились восвояси.

Старый Казимир, глядя им вслед, заходился поистине дьявольским хохотом:

— Ох-ах!.. Змея ай-ай… змея граж… боисиненга… Эта змейки — моя друзья, да.

Он вернулся в хижину и тихо засвистел. Травяное ложе едва заметно зашевелилось, затем все затихло.

О том, что здесь только что были змеи, говорил лишь характерный для них сильный запах мускуса.

— Компе, — весело сказал старик. — Вы там как?

Из вороха листьев и трав показалось бледное лицо беглеца. Робен с трудом выбрался из укрытия, где он только что провел мучительные и тревожные четверть часа.

— Они все же ушли?

— Да, компе, уходить… Очень злые и бояться, шибко бояться!

— Но как ты сумел обратить их в бегство? Я слышал, как они орали от ужаса… Да еще этот мускусный запах.

И прокаженный рассказал своему гостю о том, что он умеет заклинать змей. Он знает, как заставить их явиться на его зов, он может не только безнаказанно их трогать, но и не боится их укусов, в том случае, если опасный гость случайно заденет его ядовитым зубом. Ему не страшна не только боисиненга, или каскавелла, но и куда более опасный граж и даже смертоносная ай-ай, названная так потому, что укушенный ею только и успевает, что испустить этот крик, перед тем как умрет.

Что касается иммунитета Казимира, он объяснялся тем, что его «вымыл» от змей «муше» Олета, белый врач, хорошо известный в Гвиане. Он знал, как с помощью настоек и прививок сделать безвредным укус абсолютно любой змеи.

— Я зови змей, когда приходить белые. Они не быть «вымытый» от змеи, вот и убегай прочь.

— А если бы одна из них меня укусила?

— О, нет опасно. Моя клади трава вокруг вас. Змеи не любить эта траву [Мне рассказывали множество подобных историй люди, заслуживающие всяческого доверия. Одну из них поведал один из самых высокопоставленных чиновников Гвианы, который видел все своими глазами в Кайенне. Кто-то поймал живьем двух огромных гражей. Поблизости оказался месье Олета, о котором шла речь выше. Он воспользовался прекрасной возможностью продемонстрировать эффективность своих снадобий и велел привести пару собак среднего размера. Змеям дали укусить их обеих. // — Какую собаку мне спасти? — спросил месье Олета. // Ему указали на одно из животных. Он немедленно влил ей в пасть свое лекарство, впрыснул под кожу несколько капель другого, и через пятнадцать минут собака убежала совершенно здоровой, в то время как ее товарка испускала дух в ужасных конвульсиях. Это было еще не все. Олета дал себя укусить одной из змей, также выбранной наугад, и с ним ничего не случилось. При этом опыте на улице Шуазель присутствовало по меньшей мере сто пятьдесят человек. Месье Олета умер лет десять назад, оставив рецепт своему сыну, с которым я познакомился в Ремире. У меня еще будет случай рассказать о нем. — Примеч. автора.], они не полезть. Но пока сидите тут, не ходить из дома. Калинья уйти в лес. Но он злая, теперь без награда, не мочь купи тафия. Он следи за нами.

Добрый старик не ошибся. Не прошло и шести часов после неожиданного прибытия стражников и их поспешного бегства, как Атука вернулся и принялся нагло шнырять вокруг хижины.

— Ты плохой, — заявил он. — Не дай поймать белый тигр.

— Иди прочь, злой калинья, — ответил ему Казимир, презрительно сплюнув, — здесь для тебя ничего нет! Если суй нос в моя хижина, вот увидишь, старый кокобе навести на тебя пиай!

Услышав слово «пиай», означающее порчу, индеец, суеверный, как все его соплеменники, мгновенно скрылся в чаще, стремительнее, чем кариаку, бегущий от ягуара.

Глава IV

Дерзкие, но осуществимые планы. — Проказа не так уж заразна. — Изготовление лодки. — «Надежда». — Признательность отверженного. — Записная книжка каторжника. — Жемчужина в грязи. — Письмо из Франции. — Слишком поздно! — За работу! — Что происходило 1 января 185… года в мансарде на улице Сен-Жак. — Семья изгнанника. — Трогательный подарок парижского рабочего. — Нищета и гордость. — Дети, которые плачут по-мужски. — Воспоминание о ссыльном. — Пожелания на Новый год. — Беспокойство, тревога и тайна. — Гвианские робинзоны.

Во время своего беспорядочного бегства со всеми его превратностями Робен не слишком отклонился от изначально намеченного направления.

Он стремился держаться реки Марони, которая представляет собой естественную границу между Французской и Голландской Гвианами и в нижнем течении, от пятого градуса северной широты до устья, течет на северо-восток, и беглецу в целом удалось сохранить направление движения вдоль ее русла, то есть к юго-западу.

У него не было никаких измерительных инструментов, так что он мог лишь приблизительно оценить пройденное расстояние и установить место, где теперь находился. Самым важным для него было оставаться поближе к Марони, большой судоходной реке, которая рано или поздно станет для него дорогой в цивилизованный мир.

Новый товарищ не мог снабдить его нужными сведениями. Бедняге было все равно, где он оказался, главным было обеспечить свое жалкое существование. Он примерно знал, что река находится в трех или четырех днях пути на запад, и на этом все. Ему даже было неизвестно, как назывался ручей, который орошал его плодородную долину.

Робен предположил, что это мог быть ручей Спаруин. Если эта догадка была верна, его пребывание у прокаженного было небезопасным. Администрация колонии только что устроила у устья этого ручья лесорубочный участок. Там постоянно находилась бригада каторжников. Один из его прежних товарищей, а то и надзиратель, мог случайно выйти на поляну в любой момент.

К нему вернулись прежние силы, а вместе с ними несокрушимое стремление любой ценой сохранить свободу, купленную столь тяжкими страданиями.

Прошел уже месяц с того дня, как его врагов обратила в бегство змеиная армия, которой командовал Казимир. Беглец быстро привык к этой спокойной жизни, ее безмятежность исцелила его тело и душу от каторжного ада.

Его также не оставляли мысли о близких. Каждый день, каждый час он возвращался к ним в печальных и нежных воспоминаниях. Каждую ночь он видел их в дорогих сердцу, но порой тревожных снах.

Как дать им знать о том, что час его освобождения пробил? Как снова их увидеть? Как послать им простую весточку о том, что он жив, не подвергая себя жестокой опасности?

В его голове теснились самые безумные идеи, самые невозможные проекты. Некоторое время он размышлял о том, чтобы достичь голландского берега Марони, пересечь всю соседнюю колонию и добраться до Демерары, столицы Британской Гвианы. Там он мог бы найти работу, чтобы обеспечить себя на первое время, а затем попытаться наняться матросом на судно, отплывающее в Европу.

Но рассуждения Казимира сразу же свели на нет эту утопическую затею. Голландцы непременно арестуют его, а даже если и нет, у белого друга все равно нет никаких шансов добраться до английской колонии, не связанной с Францией договором об экстрадиции.

— А что, если мне подняться вверх по течению Марони? Судя по картам Леблона, ее главный приток Лава вытекает из бассейна Амазонки. Может быть, у меня получится добраться до Бразилии по реке Жари или какой-то другой?