Было шесть часов утра. Солнце как огромный фейерверк взошло над мангровыми зарослями вдоль речных берегов.

Удаляющийся город, вода, бурлящая под форштевнем, мангровые деревья, неподвижные на пьедесталах из переплетения корней, — все словно вспыхнуло под яркими лучами.

Птицы, будто застигнутые врасплох этой вспышкой, взвились в воздух. Цапли с плюмажами, одиночки-саваку, говоруны-попугаи, фламинго с розово-алым оперением, крикливые чайки, быстрые фрегаты кружили над судном, словно провожая его и желая доброго пути на разные лады во всех октавах.

Исчез из виду форт Амстердам с его покрытыми газоном брустверами и мрачными пушками, вытянувшимися в траве, как большие ящерицы. Один за другим мимо проплывали поселки с высокими фабричными трубами, увенчанными клубами плотного дыма. По обоим берегам раскинулись плантации сахарного тростника, ровные, как бильярдный стол, необыкновенно приятного нежно-зеленого цвета. Негры, совсем крохотные с палубы судна, смотрели на «Тропическую птицу» и походили на большие восклицательные знаки.

Вот «Решимость», великолепная плантация, на которой трудятся пять сотен рабов. Вот «Лайтшип», плавучий маяк с его черной командой и мачтой, увенчанной мощным прожектором. Лоцман вышел на палубу, он должен наблюдать, как проходит судно, пока оно не скроется из виду. Вот, наконец, океан с его желтовато-грязными водами, полными водорослей, и короткими крутыми волнами, по которым тендер пустился вскачь.

Путешествие из Французской Гвианы в Голландскую не представляет никаких затруднений благодаря мощному прибрежному течению с востока на северо-запад, которое естественным образом выносит суда из экваториальной зоны. Переход вдоль океанского берега от устья реки Марони к реке Суринам часто совершается всего за сутки. Не составит труда догадаться, что это же течение затрудняет движение в обратную сторону. Случалось, что в отсутствие попутного ветра суда проводили в море по восемь-десять дней, не имея возможности продвинуться ни на метр.

Вот какая заминка грозила нашим пассажирам. Скорость течения составляет полтора узла, то есть две тысячи семьсот семьдесят восемь метров в час, притом что узел составляет одну тысячу восемьсот пятьдесят два метра.

К счастью, вскоре после отплытия подул бриз, причем кормовой, — случай совершенно исключительный! — и это позволило «Тропической птице» развить скорость около четырех узлов и преодолеть течение.

Жена изгнанника устроилась вместе с детьми на корме под тентом и безучастно смотрела на пенный след из-под киля судна, не обращая внимания ни на качку, ни даже на палящее солнце, считая минуты и мысленно преодолевая пространство, отделяющее их от пункта прибытия. Ее сыновьям качка тоже, казалось, была нипочем.

В отличие от бедного Николя. Бледный как смерть, без кровинки на лице, он распластался на свернутом в бухту канате, зажав ноздри в безуспешной попытке справиться с морской болезнью.

Легкое судно с раздутыми парусами шло, увы, не плавно, но переваливаясь с одной короткой волны на другую, и парижанину, которого выворачивало при каждом толчке, ежеминутно казалось, что он вот-вот отдаст богу душу.

Внезапно чей-то голос нарушил задумчивое состояние мадам Робен. Это был капитан. Он подошел прямо к ней, держа в руке фуражку с белым чехлом на тулье и выражая всем своим видом самое глубокое уважение.

— Мадам, вы приносите счастье «Тропической птице». Никогда еще наше плавание не начиналось так гладко.

— Так вы француз? — спросила она, одинаково удивленная правильно построенной фразой, и акцентом, с которым ее произнесли.

— Я капитан голландского судна, — заявил моряк, избегая, впрочем, ответа на вопрос. — В нашем деле нужно знать несколько языков. Хотя в том, что я владею языком вашей страны, нет никакой моей заслуги: родители были французы.

— О, месье, в таком случае позвольте мне считать вас соотечественником! И поскольку я уже много дней вслепую двигаюсь по таинственно начертанному пути, не откажите мне в просьбе рассказать хотя бы что-то… Скажите мне, как я смогу увидеть того, чей удел я оплакиваю, и кому я обязана этим счастьем? Что еще мне предстоит сделать? И куда вы нас везете?

— Мадам, мне неизвестно, от кого исходят приказы, которым я имею честь повиноваться. У меня, разумеется, есть некоторые предположения, но я оставлю их при себе, это не моя тайна. Вам, храброй супруге изгнанника, я могу сказать только то, что я командую здесь не просто так, а ваш муж — не первый политический заключенный, который бежал с каторги. К несчастью, голландское правительство, прежде смотревшее на такие побеги сквозь пальцы, нынче — из опасения дипломатических осложнений, конечно, — не различает уголовных преступников и политических ссыльных и возвращает французской администрации всех без разбора. Поэтому нам придется действовать чрезвычайно осмотрительно и принимать все необходимые и многочисленные меры предосторожности. Ваш муж, мадам, давно уже должен быть в Парамарибо, а вам с детьми предстоит подняться вверх по течению Марони подальше от цивилизованных поселений и дожидаться там его прибытия в не самых комфортабельных условиях.

— О, лишения меня не пугают. У меня достаточно сил, чтобы вынести все. У моих детей больше нет родины, они обретут новую рядом со своим отцом. Уж лучше жить здесь, в этой нищей стране, чем во Франции, которая преследует нас и которую я была вынуждена покинуть, хоть и со слезами на глазах.

— Помимо прочих необходимых предосторожностей, — добавил капитан несколько смущенно, явно взволнованный вопреки его холодной сдержанности, — я просил бы вас, мадам, прибегнуть к одной уловке, чтобы обвести вокруг пальца ваших соотечественников, исключительно на тот случай, если нам придется пристать к французскому берегу.

— Скажите, что я должна делать? Говорите же, я готова!

— Если вас увидят одну, то есть с детьми, но без мужа, в таком месте, это немедленно и вполне резонно повлечет за собой ненужные вопросы… Вы бы не стали возражать, если бы я сыграл роль их отца… на какое-то время?.. Кстати, вы говорите по-английски?

— Как на родном языке.

— Великолепно. Не произносите ни слова по-французски. Если кто-то заговорит с вами или вдруг спросит о чем-то, отвечайте только по-английски. Теперь дети… ваш старший сын тоже владеет английским?

— Вполне.

— Хорошо, постараемся сделать так, чтобы остальных мальчиков вовсе никто не увидел. Мое судно сделает остановку в Альбине, возле фактории, основанной голландским купцом. Под предлогом семейной увеселительной прогулки, предположим к порогам Эрмина, я препоручу вас людям из моего экипажа, двум чернокожим, в которых я полностью уверен. Они высадят вас на небольшом островке в трех четвертях часа пути от перекатов, снабдят всем необходимым и останутся в вашем распоряжении. Я не двинусь с места до тех пор, пока они не вернутся с письменным подтверждением вашей благополучной встречи с мужем.

— Хорошо, месье. Я безусловно согласна на все. Что бы ни случилось, я выстою. Я давно уже попрощалась с цивилизованной жизнью. Цивилизация лишила меня счастья. Может быть, первобытная жизнь принесет нам облегчение, успокоит нашу боль и восполнит наши утраты. В любом случае, месье, прошу наших неизвестных благодетелей в вашем лице принять мои уверения в самой глубокой и неизменной признательности. Где бы вы ни были, какую бы судьбу нам всем ни уготовило будущее, тот, кто страдает и ждет, будет благословлять вас, и эти маленькие бедные изгнанники всегда будут благодарить вас вместе с ним.

Лишенные родины пассажиры и вправду, как сказал таинственный капитан, принесли удачу «Тропической птице». На памяти гвианских матросов подобное плавание никогда еще не совершалось так быстро. Тендер шел с такой скоростью, что через тридцать шесть часов после того, как он вышел из устья реки Суринам, вахтенный увидел остров Клодильды, расположенный близ мыса Галиби, формирующего левый берег устья Марони.

Ширина реки здесь такова, что французский берег едва различим. Судно с поднятым на корме флагом вошло в фарватер, благополучно преодолело отмель и, держась поближе к голландскому берегу, бросило якорь у поста Альбина, миновав причал французской исправительной колонии.

Избежав этой опасности, капитан тут же занялся поисками туземной лодки. Найдя подходящую, он немедленно нанял ее, велел соорудить над средней частью навес из пальмовых листьев, чтобы защитить пассажиров от палящего солнца, и щедро нагрузил ее припасами. К счастью, в поселке оказался негр бони, который собирался вернуться в свою деревню, расположенную в двух неделях плавания на веслах вверх по течению Марони. За несколько безделушек он согласился присоединиться к паре матросов. Такое подспорье в лице человека с опытом речных путешествий стало еще одной неожиданной удачей. С таким везением до порогов Эрмина можно будет добраться за двенадцать часов вместо двадцати.

Для пущей безопасности было решено отправиться ночью, и путешествие прошло так же гладко, как и предыдущее плавание.