Лил дождь. В центре Орласко зажгли фонари. И на фоне их бледного сияния, дрожащего на ветру, показался профиль колокольни.

Она стала ближе.

— Да! Да, черт возьми! — воскликнул Серджио и тут же пожалел об этом: тело пронзила молния боли.

Ничего не оставалось, кроме как идти вперед. Упрямо тащиться в направлении колокольни и мерцающих огней городка.

Он включил подсветку часов, загорелся циферблат.

Позади семнадцать километров. Почти полумарафон, подумал он, и расхохотался неестественным, зловещим смехом.

Полвосьмого.

Уже совсем стемнело, только вдалеке виднелся электрический свет фонарей. Маяк в ночи. Полярная звезда в океане смятения.

Снова послышался зловещий собачий лай. Казалось, он стал ближе.

Но Серджио упрямо шел вперед.

* * *

Ничего не видя в темноте. По полям. Под проливным дождем. Запинаясь о корни или траву и с помощью костыля пытаясь удержать равновесие. В боку сильно болело. Когда он несколько раз кашлянул, из легких вырвался какой-то пугающий звук.

Может, я сломал ребро, и оно пробило какой-нибудь орган. Может, я умираю.

Он почувствовал соленый привкус во рту и не мог сказать наверняка, мокрота это или кровь. Страх начал размывать плотину надежды.

Потеряться вот так?! Невозможно, просто невозможно! Это ночной кошмар. Один из тех жутких кошмаров, которые никогда не заканчиваются, а повторяются снова и снова. Из-за которых ты весь следующий день чувствуешь себя разбитым и подавленным.

Его мучила жажда. Он вымок до нитки, хотел есть. Руки и ноги окоченели. Зубы дробно стучали, словно укушенная тарантулом девушка играла на кастаньетах.

Жажда. Он подумал о вине. О просекко…

Голод. Лазанья в духовке, жареная картошка, грибы в панировке, тирамису, груда савоярди в маскарпоне…

Холод. Мать в детстве сушила его волосы феном, а самого укутывала в полотенце, снятое с батареи.

Усталость. В постели обнаженная Кьяра прижимает его к себе.

Низко опустив голову, Серджио побрел дальше. Он совершенно выбился из сил, но воспоминания немного успокаивали. Время от времени он бросал взгляд на колокольню.

Вдруг прямо перед ним из темноты возник куст ежевики. Огромный, черный, с густо разросшимися ветками. Почти живой. Шипы вцепились в толстовку, шорты, оцарапали руки. Серджио отступил. Штанина зацепилась за шип и порвалась до самого низа. Он автоматически стащил шорты и бросил на землю. Потом поднял голову.

Колокольня уже совсем рядом. Километрах в двух-трех. Воспряв духом, Серджио с проклятиями принялся лупить по ежевике палкой-костылем, пытаясь пробиться сквозь ветви, словно браконьер, расчищающий путь в джунглях с помощью мачете.

Но куст ежевики был неприступен.

Сил у Серджио не осталось.

У него болели плечи, как будто он нес тяжеленный рюкзак, и дрожали ноги. Молочная кислота. Враг всех спортсменов, она проникала в мышцы, ткани, плоть. Серджио представил себе эту токсичную жидкость, вырабатываемую собственным организмом, которая порабощала тело, как инфекция, эту белую вязкую сыворотку, которая впрыскивалась в клетки, поднималась по ногам, вверх, все выше, пока не добиралась до мозга, чтобы парализовать его, превратив в белую безжизненную губку. Он потряс головой, пытаясь избавиться от жуткой картинки.

«А молочная кислота действительно белого цвета?» — задумался он, и этот дурацкий вопрос, казалось, привел его в чувство.

Придется обходить куст. Пробраться сквозь него он не сможет — просто застрянет внутри, а через несколько месяцев кто-нибудь обнаружит его скелет в одних трусах и толстовке Miami Dolphins. Нет, нужно искать обход.

Он посмотрел направо и налево, чтобы выбрать, куда идти, и понял, что это не просто куст.

А настоящая стена.

Дорогу ему преграждала крепость из ежевики, простиравшаяся так далеко, куда только хватало глаз, уже привыкших к темноте. Колючая, неприступная стена несуществующего форта.

Творилось что-то странное, отрицать этого он больше не мог. В тот вечер творилось что-то странное, что-то ужасно неправильное, а у него уже не было сил, чтобы это исправить. А может, он бы и не сумел, может, все зависело не от него.

Дождь внезапно прекратился, словно в небе кто-то закрыл гигантский кран. Облака расступились, и желтая, как гной, луна вылезла из рваных кусков тумана, немного осветив округу.

Серджио, в одних трусах, с костылем в руке, рухнул в грязь. И разрыдался. Ему стало стыдно, но лишь на мгновение. Наплевать, как это выглядит, — у него больше нет сил, и он не знает, что делать. Остается только сесть вот тут и заплакать. Он просто не мог иначе.

Сначала Серджио тихо всхлипывал, потом отчаяние сдавило грудь, он зарыдал во весь голос и закричал: «Помогите! Кто-нибудь, помогите мне! Мама! Папа! Мама! Ау, кто-нибудь меня слышит? Я заблудился, черт подери! Помоги-и-и-и-и-ите!»

Страх прорвал плотину надежды. Сидя в грязи, Серджио выл, как бродячая собака. Потом затих и попытался прокрутить в голове события этого вечера, но ничего не вышло. Его охватила тоска, завладевшая каждой клеточкой тела, как сыворотка, как молочная кислота.

Все вокруг стало другим. И он сам. То, что произошло за последние два с половиной часа, перевернуло его жизнь. Может, это было бы смешно, если бы не было так ужасно.

Сквозь пелену слез он посмотрел на часы.

Восемь вечера. Дома, наверное, уже волнуются.

Да! Точно! Они подождут еще чуть-чуть, потом попытаются дозвониться на мобильник и в конце концов вызовут карабинеров!

Нужно выбраться на дорогу. Все равно на какую. Просто встать на дороге и ждать. В худшем случае придется переночевать тут, а помощи искать уже завтра утром. Снова взойдет солнце, от его лучей на землю лягут тени, наступит новый день, город проснется, и люди выйдут на улицу, чтобы заниматься привычными делами, пахать поля и бегать. И все снова будет так, как должно быть.

Что со мной происходит?? Голова вообще перестала соображать. Вообще!

Он поднялся, подобрал мокрые рваные шорты и завязал их шнурком на поясе. Член совсем съежился и висел как мокрый, грязный кусок кожи.

Покачиваясь, словно пьяный бродяга, Серджио поднял глаза и увидел свет. Вдалеке в воздухе висел желтый прямоугольник. Окно. Окно деревенского дома.

Застонав от боли в боку, он наклонился из последних сил, подобрал палку-костыль и захромал в сторону света. Луна тускло освещала поля, но было слишком холодно. Неестественно холодно для конца октября. Пальцы на правой руке совсем онемели и едва держали костыль.

Он шел целую вечность, пока, наконец, не добрался до дороги. Время от времени оборачивался и, прищурившись, пытался разглядеть силуэт колокольни. Несмотря на лунный свет, ее не было видно.

Он добрел до конца поля. Там начиналась грунтовая дорожка, вся в жидкой грязи и лужах, в которых отражался бледный свет червивой луны. До освещенного окна оставалось метров триста. Казалось, дорога ведет именно туда.

Слава богу. Господи. Спасибо, спасибо Тебе.

Шагов через сто, каждый из которых был мукой, Серджио увидел пятно света недалеко от старого кривого платана. А подойдя ближе, понял, что перед ним — маленькая деревенская часовенка, где обычно стоит статуя Мадонны или какого-нибудь святого.

Серджио дошел до ограды часовни, освещенной парой фонарей, и ненадолго остановился, чтобы собраться с силами. При каждом вздохе в груди что-то царапало и скрежетало.

Да, перед ним была маленькая статуя Мадонны, а вокруг — несколько ваз с увядшими цветами.

Серджио облокотился на калитку, закрыл глаза. И непроизвольно пробормотал молитву, хотя не делал этого уже давно.

Потом открыл глаза, внимательно посмотрел на статую и отшатнулся.

У Мадонны не было ни рук, ни головы. Точнее, голова была, но чужая. Какой-то сумасшедший, а может, дети, приставили ей голову куклы. Без глаз, без волос, с широко раскрытым ртом, застывшем в вечном пластиковом крике. В темноте — совсем как мертвый ребенок.

Какое-то издевательство, дьявольская насмешка…

Серджио стиснул зубы и пошел дальше к домику. Спрашивая себя: что подумают его обитатели, когда увидят человека почти без одежды, вымокшего до нитки и… немного не в себе?

Да какая разница? Лишь бы согреться, убедиться, что ему окажут помощь, и обнять близких.

Кьяру.

Папу.

Маму.

Он добрался до забора, потом прошел еще метров сто и оказался перед дверью.

Внутри по-прежнему горел свет, просачивающийся наружу сквозь белые шторы. Это был обычный старый фермерский дом, в деревушках Пьемонта таких много. Часто казалось, что их хозяева отстают от жизни на несколько десятилетий, хотя они вполне обеспечивали себя, обрабатывая землю и держа домашний скот. Их презрительно называли «баротти».

Но Серджио не было дела до того, что их считают грубыми и неразговорчивыми. Ему просто нужен телефон, одеяло и какая-нибудь еда. Он позвонит Кьяре, скажет, что с ним все в порядке. Потом спросит адрес дома и вызовет скорую помощь. Во рту по-прежнему чувствовался привкус железа. А в боку, которым он ударился в камень, что-то царапало… изнутри.