Чарли, впрочем, нимало не смутился.

— Понимаешь, дорогая, я пока не определился с занятием и служу украшением семьи. Среди нас должен быть хоть один настоящий джентльмен, и эта роль мне прекрасно подходит! — ответил Чарли, принимая крайне солидный вид, который портили лишь хитро поблескивающие глаза.

— В нашей семье все джентльмены! — заносчиво возразила Роза — при ней никто не смел нелестно отзываться о Кэмпбеллах.

— Конечно-конечно! Я имел в виду джентльмена, который не работает. Видишь ли, надрываться, как Арчи, не в моих правилах. Какой смысл? Денег полно, живи и радуйся! Ведь жизнерадостные люди просто необходимы нашему скорбному миру!

Трудно было возразить, глядя на симпатичного молодого человека — воплощение счастья и здоровья, сидящего с обворожительной улыбкой, небрежно закинув руку на спинку дивана. Роза прекрасно понимала, что начинать жизнь, вдохновляясь идеями Эпикура [Эпикур — древнегреческий философ, согласно учению которого высшим благом считается наслаждение жизнью.], неправильно, однако с Чарли невозможно было спорить, он мастерски избегал серьезных тем и всегда пребывал в чудесном настроении, неся радость в скорбный мир — кто же осмелится этому мешать?

— Ты так поворачиваешь разговор, что я не нахожу аргументов, хоть и знаю, что права, — растерянно заметила Роза. — Мак, например, любит свободу не меньше тебя, однако понимает, что неразумно попусту тратить время. Он мудрый молодой человек и намерен обучаться делу, хотя предпочел бы мирно жить в обществе любимых книг и посвящать все время увлечениям.

— Ну и прекрасно, он все равно не показывается на людях, какая разница: изучать медицину или шататься по лесам, набив карманы трудами устаревших философов и старомодных поэтов? — ответил Чарли, пренебрежительно пожимая плечами, — он явно был невысокого мнения о Маке.

— Устаревшие философы, как Сократ и Аристотель, и старомодные поэты, как Шекспир и Мильтон, — более подходящая компания, чем некоторые из современных молодых людей, с которыми ты водишь дружбу, — укоризненно промолвила Роза, вспомнив неосторожное замечание Джейми насчет дикого овса и того, что выросло.

В детстве она временами была строга с мальчишками, любила наставлять их и с удовольствием продолжила бы отчитывать Чарли, однако тот искусно сменил тему беседы, притворно встревожившись:

— Да ты вылитая тетушка Джейн, она так же ворчит при любом удобном случае! Не бери с нее пример, умоляю! Она добрая женщина, но слишком сварлива!..

Нет большего страха для девушки, чем прослыть сварливой, и хитрый Чарли это прекрасно понимал. Роза попалась на уловку, поскольку, несмотря на глубокое уважение, не желала походить на тетушку Джейн.

— Ты забросил живопись? — спросила она, взяв в руки златокудрого ангела кисти Фра Анджелико [Фра Беато Анджелико — святой католической церкви, итальянский художник эпохи Раннего Возрождения.].

— Какое милое лицо, а глаза похожи на твои, правда? — заметил Чарли, который, как настоящий янки, любил отвечать вопросом на вопрос.

— Мне нужен ответ, а не комплимент! — как можно строже ответила Роза, быстро откладывая картину.

— Забросил ли я живопись? О нет! Малюю маслом, балуюсь акварелью, изредка черкаю карандашом и наведываюсь в мастерские, когда находит вдохновение.

— А музыка?

— С музыкой еще лучше. Я не часто упражняюсь, зато много пою в гостях. Прошлым летом обзавелся гитарой и гастролировал напропалую. Развлекал девушек и веселил друзей.

— Ты чему-нибудь учишься?

— У меня на столе лежат учебники по праву — добротные внушительные книженции, я в них заглядываю иногда, когда развлечения приедаются или родственники докучают. В этом году узнал, что такое алиби, ну и хватит, пожалуй.

Глаза Чарли хитро блестели, наводя на мысль, что этот юридический термин он освоил на практике.

— А что же ты делаешь?

— Радуюсь жизни, прекрасная моралистка! Сейчас вошел в моду домашний театр, и я снискал такую славу, что всерьез подумываю о подмостках.

— Неужели? — встревожилась Роза.

— Почему бы нет? Если я должен избрать профессию, почему не быть актером?

— Для актерства нужен талант, которым, боюсь, ты не обладаешь… С настоящим талантом можно сыграть любую роль, а без него — лучше держаться от сцены подальше.

— Я, между прочим, ведущий исполнитель в нашем театре! У Мака, например, нет ни проблеска таланта, а ты восхищаешься его попытками стать доктором! — воскликнул задетый за живое Чарли.

— Во всяком случае, это достойная профессия, и лучше быть посредственным врачом, чем посредственным актером. Но ты ведь шутишь, правда?

— Шучу, угадала! Я всегда завожу разговор о театре, когда мне читают нотации, — прекрасно работает! Дядюшка Мак бледнеет, тетушки в священном ужасе воздевают руки, и поднимается всеобщая паника. Тогда я великодушно обещаю не позорить семью, и милые родственники в порыве благодарности делают все, что я захочу. Таким образом, мир восстанавливается, а я живу себе дальше.

— А раньше грозил сбежать и наняться в матросы, когда мама не выполняла твои прихоти… В этом ты совершенно не изменился — не то что в других вещах! Чарли, у тебя когда-то были замыслы и большие планы на будущее, а сейчас ты решил хватать по верхам, ни во что не углубляясь.

— Я был наивен! С возрастом помудрел и не вижу смысла привязываться к одному делу и пахать год за годом. Люди одной идеи чертовски ограничены и скучны — невыносимые зануды! Нужно охватывать широкий спектр знаний — это приятней в обучении, полезней для жизни и всегда приводит к успеху! Лично я так считаю и буду следовать своим убеждениям!

С этим заявлением Чарли перестал хмуриться и, заложив руки за голову, стал тихо напевать отрывок из студенческой песни, который как нельзя лучше отражал его взгляды на жизнь:

«Смелей, друзья, наполним чаши,
Выпьем их до дна!
Пока свежи ланиты наши,
Смерть нам не страшна!» [Отрывок из стихотворения ирландского поэта Томаса Мура (1779–1852).]

— Многие святые были верны одному делу и, хоть и не считались успешными при жизни, любимы и канонизированы после смерти, — возразила Роза, листая пачку фотографий в поисках изображения святого Франциска.

— Мне больше по душе другой святой! Истощенные, мертвенно-бледные старцы нагоняют тоску. А он выглядит, как джентльмен, не портит другим настроение, обличая в грехах, и не стонет по поводу собственных ошибок! — Чарли выложил красивого святого Мартина [Святой Мартин — епископ Тура, один из самых почитаемых во Франции святых. Еще будучи военачальником однажды зимой он разорвал свой плащ и отдал его половину совершенно раздетому человеку.] рядом с монахом в коричневой рясе.

Посмотрев на оба изображения, Роза поняла, почему кузену ближе мужественный образ с мечом вместо распятья. Святой Мартин восседал на коне в роскошном сиреневом камзоле, в окружении гончих и оруженосцев, а святой Франциск молился за покойных и умирающих в лепрозории. Контраст был разительным, и взгляд девушки невольно задержался на рыцаре, однако она задумчиво произнесла:

— Да, твой святой, конечно, выглядит более привлекательно, однако что-то я не слышала о его благодеяниях — разве что поделился плащом с нищим, а святой Франциск полностью посвятил себя благим делам, презрев многочисленные соблазны, и годами служил Богу, не прося награды. Он стар, беден и нищ, однако его я не отдам — можешь забирать своего веселого святого Мартина, если хочешь.

— Нет, спасибо, святые не по моей части, а вот златокудрого ангела в голубом платье я бы взял, с твоего позволения. Этой Мадонне я буду молиться, как преданный католик! — ответил Чарли, рассматривая изображение девушки с глубоким взглядом и букетом лилий.

— Охотно дарю! Забирай любую из моих фотографий. Передай маме привет от меня.

Чарли с Розой еще около часа рассматривали снимки и приятно беседовали. А когда молодые люди ушли на обед, внимательный наблюдатель, вероятно, обратил бы внимание на одну незначительную деталь: старый добрый Франциск завалился за диван, а святой Мартин красовался на каминной полке.