— Мне совсем не хочется сбегать, мадам. — Нат с довольным вздохом протянул чумазые ручонки к уютному пламени.

— Вот и славно! Уж я тебя прожарю на совесть и постараюсь избавить от этого мерзкого кашля. Давно он у тебя, милый? — спросила миссис Баэр, роясь в большой корзинке в поисках куска фланели.

— Всю зиму. Я простудился, и он все не проходит.

— Ну еще бы, если жить в сыром подвале, а под спинку-то и рогожку не подложат! — тихо произнесла миссис Баэр, обращаясь к мужу. Тот смотрел на мальчика вдумчивыми глазами, тут же подметившими впалые виски и обметанные лихорадкой губы, равно как и хриплый голос, и постоянные приступы кашля, которые сотрясали сгорбленные плечики под заплатанным пиджачком.

— Робин, будь паинькой, сбегай к Нянюшке, попроси у нее микстуру и мазь от кашля, — произнес мистер Баэр, взглядом послав телеграмму жене.

Ната эти приготовления несколько взволновали, однако страхи сменились искренним смехом, когда миссис Баэр прошептала ему озабоченно:

— Вот увидишь, мой проказник Тедди сейчас будет кашлять понарошку. В сироп, которым я собираюсь тебя поить, добавлен мед, он тоже хочет полакомиться.

Когда пузырек принесли, малыш Тед уже покраснел от натуги, пытаясь выдавить из себя кашель, — ему разрешили облизать ложку после того, как Нат мужественно проглотил свою дозу, а также позволил завязать себе горло фланелью.

Едва были предприняты эти первые шаги к излечению, как громко прозвонил колокольчик, и оглушительный топот в коридоре возвестил о приближении ужина. Застенчивый Нат слегка оробел при мысли, что сейчас увидит множество незнакомых мальчиков, однако миссис Баэр протянула ему руку, а Роб покровительственно произнес:

— Не бойся, я тебя защитю.

Двенадцать мальчиков — по шесть с каждой стороны — стояли за спинками своих стульев, приплясывая от нетерпения, а долговязый юнец, до того игравший на флейте, пытался обуздать их пыл. Впрочем, никто не садился, пока миссис Баэр не заняла свое место у чайника — слева от нее сидел Тедди, а справа — Нат.

— Это наш новенький, Нат Блейк. После ужина можете с ним поздороваться. Тихо, мальчики, тихо.

При этих словах все уставились на Ната, а потом принялись усаживаться, пытаясь делать это чинно — впрочем, безо всякого успеха. Баэры очень старались, чтобы за едой их воспитанники вели себя подобающе, и, как правило, преуспевали, ибо правила были просты и немногочисленны, а мальчики, понимая, что им идут навстречу, изо всех сил старались им следовать. Но случалось, что голодных сорванцов было не приструнить без резкого слова, а вечер субботы, после свободной от занятий половины дня, был именно таким моментом.

— Славные мои малыши, надо же им хоть один день в неделю поорать, пошуметь и порезвиться в свое удовольствие. Выходной не выходной без радости и свободы, так что пусть хоть разок в неделю отведут душу, — говаривала миссис Баэр, когда люди строгого нрава интересовались, почему в некогда почтенных стенах Пламфилда дозволено спускаться по перилам, драться подушками и затевать иные буйные игры.

Порой действительно казалось, что упомянутые стены того и гляди рухнут, однако они не рушились, ибо одно слово папы Баэра разом смиряло стихию, а мальчики давно усвоили, что вольностями не следует злоупотреблять. Соответственно, вопреки всем мрачным предсказаниям школа процветала, ученикам прививали высокую нравственность и хорошие манеры, хотя сами мальчики плохо понимали, как именно.

Нат очень славно устроился за высокими кувшинами — Томми Бэнгс сидел неподалеку, а миссис Баэр совсем рядом, наполняя его тарелку и кружку, едва он успевал их опустошить.

— А кто этот мальчик рядом с девочкой на другом конце? — шепотом осведомился Нат у своего юного соседа, воспользовавшись взрывом смеха как прикрытием.

— Деми Брук. Мистер Баэр — его дядя.

— Ну и странное имечко!

— На самом-то деле его зовут Джон, но его прозвали Демиджон, то есть Полуджон, потому что папу его тоже зовут Джоном. Шутка такая, понимаешь? — любезно пояснил Томми.

Нат не понял, однако вежливо улыбнулся и заинтересованно спросил:

— Он очень милый, да?

— Да уж, это точно, чего только не знает и читает без остановки.

— А этот толстячок с ним рядом?

— Это Тюфяк Коул. Его настоящее имя — Джордж, но мы зовем его Тюфяком, потому что он страшный обжора. Малыш рядом с папой Баэром — его сын Роб, потом сидит большой Франц, его племянник, он кое-какие уроки ведет и вроде как за нами присматривает.

— И на флейте играет, да? — уточнил Нат, но Томми временно лишился дара речи, потому что запихал в рот печеное яблоко целиком.

Томми кивнул, а потом добавил — причем быстрее, чем, казалось бы, это возможно при таких обстоятельствах:

— Да, еще как! Мы иногда танцуем под музыку или занимаемся гимнастикой. Мне лично нравится барабан, если получится, обязательно научусь на нем играть.

— А я больше всего люблю скрипку и даже играю на ней, — сказал Нат, почувствовав себя увереннее в беседе о знакомых вещах.

— Правда? — Томми уставился на него круглыми глазами поверх ободка своей чашки. — У мистера Баэра есть старая скрипка, если захочешь, он тебе ее даст.

— А можно? Мне бы просто ужасно этого хотелось. Понимаешь, я раньше ходил с отцом и еще с одним человеком по улицам и играл на скрипке, но потом папа умер.

— Небось здорово было? — поинтересовался Томми, явно впечатленный.

— Нет, просто ужасно: зимой — холод, летом — жара. Я уставал, а еще они на меня иногда сердились и есть давали совсем мало. — Нат сделал паузу и откусил здоровенный кусок пряника, как бы убеждая себя в том, что дурные времена позади, потом с сожалением добавил: — А вот скрипочку свою я любил и очень по ней скучаю. Николо ее взял себе после папиной смерти и мне больше не давал, потому что я заболел.

— Будешь хорошо играть — тебя в оркестр возьмут. Вот увидишь.

— А у вас тут оркестр есть? — Глаза у Ната блеснули.

— Еще бы! Отличный оркестр, одни мальчики, концерты дают и все такое. Вот подожди, завтра вечером увидишь.

После этого завлекательного сообщения Томми вернулся к еде, а Нат погрузился в сладостные мечты, сидя над полной тарелкой.

Миссис Баэр слышала этот разговор, хотя на первый взгляд была занята тем, что наполняла кружки и следила за маленьким Тедом, который засыпал на ходу, — попал ложкой в глаз, склонил, точно мак, головку и наконец засопел, прижавшись щекой к мягкой булочке. Миссис Баэр специально посадила Ната рядом с Томми — маленький непоседа обладал открытым и общительным нравом, который так располагает к себе людей застенчивых. Нат это почувствовал и прямо за ужином сделал несколько небольших признаний, которые помогли миссис Баэр разобраться в характере новенького куда лучше, чем если бы она решила поговорить с ним сама.

В письме, которое мистер Лоренс прислал с Натом, было сказано:

Дорогая Джо, история прямо специально для тебя. Этот бедняжка осиротел, болен и неприкаян. Он был уличным музыкантом, я отыскал его в подвале — он скорбел по умершему отцу и отобранной скрипке. Мне кажется, в нем что-то есть, и у меня возникло ощущение, что совместными усилиями мы с тобой его вытащим. Ты излечишь его изможденное тельце, Фриц займется душой, которой часто пренебрегали, а когда придет время, я проверю, кто перед нами: гений или всего лишь мальчик, способный своим талантом зарабатывать на жизнь. Дай ему этот шанс ради твоего

Тедди.

— Дадим, разумеется! — вскричала миссис Баэр, прочитав письмо, а когда она увидела Ната, то сразу почувствовала, что ей не важно, гений он или нет, перед ней был брошенный больной ребенок, которому нужно было то, что у нее как раз имелось, — дом и материнская забота. Они с мистером Баэром исподтишка наблюдали за Натом, и сквозь изношенную одежду, неловкость манер и грязь на лице видели многое, что им очень понравилось. Нат был худым и бледным двенадцатилетним мальчиком с голубыми глазами и высоким лбом под лохматыми нечесаными волосами; на личике порой появлялись страх и тревога — он будто ждал жестоких слов или побоев; нежные губы вздрагивали при каждом добром взгляде, а от ласковых слов на лице появлялось располагающее выражение благодарности. «Ах, бедолажка, да пусть, если хочет, хоть целыми днями играет на скрипке», — подумала про себя миссис Баэр, увидев, какая радость и заинтересованность появились у Ната на лице, когда Томми заговорил про оркестр.

А потому после ужина, когда мальчики стайкой отправились в класс, чтобы «еще порезвиться», миссис Джо принесла скрипку и, переговорив с мужем, подошла к Нату — тот сидел в уголке, наблюдая за чужими шалостями с пристальным вниманием.

— Давай, дружок, сыграй нам что-нибудь. Нам в оркестре нужна скрипка, уверена, ты отлично справишься.

Миссис Баэр ждала колебаний, но Нат тотчас же схватил старенькую скрипку и огладил ее с такой нежностью и заботой, что сразу же стало ясно: музыка — его страсть.

— Я буду изо всех сил стараться, мадам. — Вот и все, что Нат произнес, а потом провел смычком по струнам, будто бы ему не терпелось вновь услышать родные звуки.

В комнате стоял страшный гам, но Нат, похоже, сделался глух ко всему, кроме тех звуков, которые производил сам; он тихо заиграл, будто бы только для себя, и, видимо, от восторга забыл обо всем на свете. Это была всего лишь простенькая негритянская мелодия, из тех, которые любят уличные музыканты, но она тут же зачаровала всех мальчиков, они замерли, слушая с изумлением и восторгом. Музыка лилась, они придвигались все ближе и ближе, подошел и мистер Баэр, чтобы рассмотреть музыканта, а Нат, будто бы оказавшись в родной стихии, играл, не замечая никого вокруг, — глаза его сияли, щеки разрумянились, а тонкие пальцы так и порхали: он сжимал старую скрипочку и заставлял ее говорить со всеми сердцами на языке, который сам очень любил.