Глава VII

Таинственный ключ

— Скажите, Бедфорд, леди Тревлин дома? — спросил Пол, явившись назавтра в ранний час. Все мускулы в его лице были напряжены, отчего он выглядел десятью годами старше.

— Нет, сэр, миледи и мисс Лиллиан изволили уехать в свое поместье еще вчера вечером, сэр.

— Надеюсь, причина не в дурных вестях? — Глаза молодого человека сверкнули, как будто он чуял близкую развязку.

— Сэр, про дурные вести я ничего не знаю. Это каприз нашей барышни — чтобы, значит, непременно в поместье уехать. Миледи была против, потому что, сэр, в эту пору она чем дальше от Холла, тем ей, сердешной, лучше. Но мисс Лиллиан она все-таки одну не пустила. Словом, сэр, вместе они уехали.

— А письма для меня они не оставили, Бедфорд?

— Как же, сэр! Имеется письмо! У нас тут весь дом вверх дном — собираемся, а до будуара мисс Лиллиан еще руки не дошли.

Бедфорд повел Пола в будуар, вручил ему письмо и удалился. Оказалось, письмо написала миледи. Состояло оно из нескольких сумбурных строк: сожаление по поводу внезапного отъезда — но без объяснения причины; надежда на возобновление знакомства в следующем сезоне — но никаких приглашений в Холл; благодарность и привет от Лиллиан — но без упоминания Елены; да еще пара комплиментов. Усмехнувшись, Пол швырнул письмо в камин и пробормотал:

— Бедная женщина воображает, что бегством спаслась от опасности! А Лиллиан пытается скрыть от меня свои затруднения. Нежное сердечко, скоро, скоро я утешу тебя.

Пол оглядел элегантную комнату, полную примет недавнего присутствия Лиллиан. Крышку пианино не опустили; на пюпитре были раскрытые ноты, в рабочей корзинке, рядом с миниатюрным наперстком, лежала неоконченная вышивка. На столе остались записки, рисунки и бальные книжки, перчатка жемчужного оттенка валялась на ковре, а в нише увядали цветы, принесенные Полом два дня назад. Пока его взгляд блуждал по будуару, продолжалось дивное сновидение; увы, слишком скоро его нарушили резкие голоса слуг, которые спешили заколотить особняк. Пол все медлил возле стола, желая найти некую вещь, имеющую отношение к нему самому.

«Нет, довольно возни с отмычками и прочих ухищрений. Ради нее я с ними завязываю. Вот это будет последняя моя кража; впрочем, вреда она никому не причинит и никаких тайн не откроет».

И, подхватив перчатку, Пол удалился.

— Елена, время пришло. Ты готова? — спросил он через час, входя в комнату.

— Я готова.

Елена поднялась, простерла к нему руку. Выражение гордости на ее лице мучительно контрастировало с беспомощностью этого жеста.

— Они уехали в Холл, и мы должны следовать за ними. Нет смысла тянуть долее, мы ничего не выиграем. Предъявлять свои права нам придется, основываясь на тех доказательствах, которые уже добыты. Либо, выжидая случая получить последнее звено этой цепи, мы неминуемо проиграем. Маскарад меня утомил. Я хочу быть самим собой и наслаждаться тем, что завоевал — пока не утратил обретенного.

— Что бы ни случилось, Пол, не забывай: мы должны держаться вместе, делить на двоих удачу и невезенье, как всегда и было. Без тебя мне не жить, ведь ты составляешь для меня весь мир. Не бросай меня, Пол.

Елена приблизилась к нему неуверенной походкой и почти повисла на его сильной руке; казалось, расцепи она пальцы — и неминуемо упадет. Пол обнял ее и, в задумчивости гладя в незрячее лицо, что прижалось к его плечу, заговорил:

— Mia cara [Моя дорогая (итал.).], ответь: твое сердце и впрямь будет разбито, если в последний момент я сдамся и не произнесу роковых слов? Боюсь, как бы мужество не подвело меня, да и в целом, я был бы рад оставить их в покое и простить им наши с тобой прежние невзгоды.

— Нет, нет, не отступайся! — вскричала Елена почти с яростью, и ее лицо вспыхнуло, ибо пробудилась от дремы пылкая натура южанки. — Ты так долго этого ждал, столько сделал, столько выстрадал… Неужели ты теперь упустишь свою награду? Ты дал мне обещание, и ты должен его сдержать.

— Простив их, мы явим величие наших душ! Это так прекрасно — заменить проклятие благословением. Давай позабудем о старой вражде, давай исправим прежнюю ошибку. Ведь они непричастны к нашим бедствиям, и разве не жестоко будет свалить грехи давно почившего человека на их невинные головы? Миледи и так уже настрадалась, а Лиллиан — почти дитя, беззаботное, не готовое противостоять буре. Поверь, Елена, милосердие превыше справедливости!

Пол говорил с глубоким чувством, и Елена, казалось, уже готова была сдаться, но имя Лиллиан произвело в ней внезапную перемену. Лицо побледнело, темные глаза вспыхнули недобрым огнем, в голосе зазвенела беспощадность, в то время как хрупкие руки обнимали Пола все крепче.

— Я не позволю тебе отступить! Мы с тобой тоже ни в чем не виноваты, а страдали больше, чем они. Мы заслуживаем того, что наше по праву, а касательно грехов — их нет на нас, нам нечего искупать. Продолжай наше дело, Пол, и забудь сентиментальный вздор, который не достоин мужчины.

Нечто в ее словах больно кольнуло, даже ранило молодого человека. Пол помрачнел, отстранил от себя Елену и бросил:

— Да будет так. Уезжаем через час.

В тот же день, вечером, леди Тревлин и ее дочь находились вдвоем в восьмиугольной гостиной своего поместья. Спускались сумерки. Свечей еще не принесли, но в большом камине пылал веселый огонь, и в его красноватых отблесках белокурые волосы Лиллиан отливали золотом, а на щеках миледи розовел слабый румянец. Лиллиан сидела в низком кресле возле камина; взор ее был устремлен на угли, а где витали мысли — оставалось только догадываться. Миледи лежала в нише на кушетке и пытливо смотрела на дочь, юное личико которой носило теперь печать тоски, что крайне беспокоило леди Тревлин.

— Ты сама не своя, дорогая, — наконец не выдержала миледи, нарушив долгое молчание. Заговорить ее вынудил невольный вздох Лиллиан, которая вдобавок вся как-то обмякла в своем кресле.

— Да, мама, ты не ошиблась.

— Что с тобой? Тебе нездоровится?

— Нет, очевидно, бурная светская жизнь мне пока не по годам. Ты предупреждала меня, что Лондон утомителен, и вот я сама убедилась в твоей правоте.

— Значит, ты бледна и подавлена только из-за усталости? Значит, по этой причине мы так скоропалительно вернулись домой?

Лиллиан, правдивая душа, помедлила всего мгновение, прежде чем ответить:

— Нет, мама, есть и другие причины, которые меня волнуют. Только не спрашивай о них, пожалуйста.

— Как же не спрашивать? Откройся мне, доченька. Тебе встретился какой-то человек? Может быть, ты получала письма, или тебе досаждали иными способами?

Леди Тревлин говорила с нехарактерной для себя энергичностью, она даже приподнялась на локте, и в ее глазах явственно читались подозрение и тревога.

— Нет, ничего такого. Проблемы касаются моих чувств, — молвила Лиллиан, с удивлением взглянув на мать, причем при последних словах, которые она произнесла как бы нехотя, ее личико выразило девичью стыдливость.

— Значит, это всего лишь влюбленность, так, милая? Слава богу!

И миледи снова легла, испытывая явное облегчение.

— Поделись со мной, доченька. Поверь, нет лучшей конфидентки, чем родная мать.

— Ты такая добрая, мамочка! Может статься, ты и впрямь исцелишь мое сердце… А все же мне очень стыдно, — прошептала Лиллиан. Затем, поддавшись неодолимому импульсу поискать сочувствия и помощи, она едва слышно добавила: — Я настояла на отъезде, чтобы не видеться с Полом.

— Потому что он любит тебя, Лиллиан? — уточнила миледи, хмурясь и в то же время невольно улыбаясь.

— Нет. Потому что он меня не любит.

Бедняжка закрыла руками свои пылающие щечки, смущенная до крайности — ведь она невольно призналась, что безответно влюблена.

— Быть такого не может, доченька. Сама я бы только радовалась, если бы Пол не любил тебя; с другой стороны, мне больно видеть, как ты страдаешь от этой мысли. Однако помни, Лиллиан: Пол тебе не пара, и выброси из головы эту привязанность, ибо она преходяща и выросла исключительно из прежних твоих отношений с этим человеком.

— Но ведь он благородного происхождения, а теперь еще и ровня мне, поскольку добыл состояние. А что до ума и душевных качеств, Пол одарен куда щедрее, чем я, — вздохнула Лиллиан, все еще не открывая лица, ибо слезинки сочились меж тонких пальчиков.

— Допустим. И все же этот человек окутан тайной, и я чувствую к нему неприязнь, хотя вроде бы знала его с лучшей стороны. Уверена ли ты, милая, что Пол не влюблен в тебя? На его лице я не раз читала совсем противоположное, а когда ты взмолилась об отъезде из Лондона, я подумала, что и ты догадалась о его любви и из милосердия решила избавить его от страданий.

— Нет, мама, это бегство — ради меня самой. Пол любит Елену и женится на ней, даром что она слепая. Он так сказал, и выражение его лица не оставило мне надежды. Потому-то я и сбежала, желая скрыть свое горе, — всхлипнула бедняжка Лиллиан в полном отчаянии.

Леди Тревлин поднялась, подошла к дочери и, устроив ее головку на своей груди, стала гладить золотистые волосы.