— А письмо? Что было в письме? — принялся допытываться юноша, когда Эстер умолкла, заново переживая трагедию.

— Этого никто не знает — одна только миледи.

— Стало быть, миледи уничтожила письмо?

— Я и сама так думала, а потом взялся у меня нотариус выспрашивать насчет письма-то, вот и пришлось миледи побеспокоить. Она в ту пору хворала. Только я ей про письмо — она как глянет на меня — век не забуду ее очей — и говорит: «Нет, оно не сожжено, но никто и никогда его не прочтет». Я как язык проглотила. Наверное, спрятала миледи письмо в надежном месте, чтобы достать, если нужда будет. Это ее личные с сэром Ричардом дела, так я думаю.

— А что насчет визитера?

— Пропал! Как явился будто снег на голову, так и сгинул без следа. Странная история, сынок. Ты смотри, помалкивай.

— Не волнуйтесь, я не болтлив, — заверил юноша, надраивая медные накладки на переплете книги. Хитрая улыбка не сходила с его уст.

— Зачем тебе этот чудесный белый воск? — спросила назавтра Лиллиан, обнаружив своего грума в саду, в укромном уголке, поглощенным неким таинственным занятием.

Мановение руки — и Пол уничтожил свою работу, стер с лица недовольство и ответил обычным почтительным тоном, берясь ваять новую фигурку:

— Я леплю для вас олененка, мисс Лиллиан. Вот, смотрите, кролик уже есть, а скоро и олененок будет готов.

— Ах, как красиво! Сколько разных вещей ты умеешь делать, Пол! И как ты угадываешь, когда мне хочется чего-то новенького?! Значит, ты сегодня рано утром ездил именно за воском?

— Да, мисс Лиллиан. Мне было велено дать разминку вашему пони, и я решил: пусть он не просто так скачет, а с пользой для дела. Желаете лепить? Попробуйте, это совсем нетрудно.

Лиллиан загорелась, и в течение нескольких дней лепка из воска была ее любимым развлечением. Когда лепить ей наскучило, Пол придумал новую забаву, а восковые фигурки смял и выбросил, улыбаясь своей необъяснимой улыбкой.

— Что-то ты осунулся, Пол. Хотя оно и понятно — который вечер засиживаешься допоздна. Хотя бы сегодня ложись пораньше, — сказала Эстер спустя неделю, и в ее голосе слышалась поистине материнская забота. Бледный, похудевший Пол попался ей в коридоре.

Пол живо перешел в наступление.

— Откуда вам известно, что я поздно ложусь?

— В последние дни миледи нездоровится, и я нахожусь с ней, пока она не заснет, а потом иду к себе мимо твоей комнаты. И всякий раз у тебя лампа горит. Вчера я даже к двери подошла, хотела потолковать с тобой, а потом думаю: нет, не стоит, обидишься, чего доброго. Но ты меня все ж послушай, сынок: нехорошо так поздно ложиться, упаси боже, захвораешь.

— Ничего, скоро я закончу реставрировать книгу, тогда и отосплюсь. Я вас не слишком беспокою? Приходится смешивать краски, а это занятие довольно шумное.

Объясняясь, Пол не сводил глаз с лица Эстер. Горничная, кажется, ничего не заподозрила. У нее были свои дела, и она только сказала без тени недовольства:

— Ну да, шум я слышу — странные такие звуки. Они мне не мешают, так что трудись дальше. Твоя правда — чем скорей закончишь, тем скорей отдохнешь.

Морщинка меж его бровей — признак тревоги — тотчас разгладилась; удаляясь от Эстер, Пол со вздохом облегчения пробормотал:

— Ох, еле выкрутился. Правильно я делаю, что запираю дверь изнутри.

Больше в комнате Пола свет по ночам не горел, и Эстер успокоилась. Впрочем, ненадолго. Возвращаясь однажды к себе поздним вечером, она заметила странное: в одном из боковых коридорчиков, что расходились из главного коридора, возникла тень. Некто высокий и худой быстро удалялся по коридору. На мгновение Эстер застыла, но, будучи женщиной отважной, собралась с духом и на цыпочках последовала за призраком, который почти сразу растворился в сумраке холла.

«Если бы в доме обитало привидение, я бы сказала, это оно и есть. Но привидений у нас отродясь не водилось, стало быть, сюда проник злоумышленник. Зайду-ка я к Полу, наверное, он еще не спит. Пол — юноша храбрый и смышленый; вместе мы обшарим весь дом».

С этим намерением Эстер, тревожась сильнее, чем она готова была признать, постучалась к Полу. Никто не отозвался, зато дверь оказалась не заперта, и Эстер вошла, причем так поспешно, что сквозняк задул ее свечу. Вскрикнув в досаде на собственную неосторожность, Эстер шагнула к кровати, отдернула полог и хотела коснуться спящего, однако ее рука нащупала только подушку. Стоя в тени полога, Эстер озиралась — темнота не была кромешной, ведь в окошко лился свет молодого месяца.

«Спаси меня Господь! Что затеял этот мальчишка? Кого, как не Пола, я сейчас видела в…»

Додумать мысль Эстер не успела — послышались легкие шаги, и она скользнула к изножию кровати. Через несколько мгновений появился Пол в плаще — бледный, ни дать ни взять привидение; растрепанный и с диким взглядом. Пол сбросил верхнюю одежду, рухнул на кровать и тотчас заснул.

Эстер не сразу овладела собой, когда же ей это удалось, она принялась трясти юношу за плечи и шепотом звать по имени.

— В чем дело? — Пол сел на постели, моргая сонными глазами.

— Не вздумай дурачить меня! Отвечай, зачем рыщешь по дому в такое время, да еще в таком виде?

— Это вы, Эстер? — усмехнулся юноша, стряхивая с плеча руку горничной и смотря ей прямо в глаза.

— Да, это я — к счастью. Окажись на моем месте любая из этих глупых девчонок, весь дом был бы вверх дном. Что ты затеял, Пол? Зачем встал с постели и бродишь, словно привидение, по коридорам?

— Это я-то встал с постели? Да за последние два часа я не шелохнулся — спал как убитый. Что вы такое выдумали, Эстер?

Горничная зажгла свечу и, не переставая смотреть Полу в лицо, рассказала про свое приключение. Пол с минуту молчал, затем принял пристыженный вид и начал:

— Теперь понятно. Что ж, я рад, что попался на глаза только вам, Эстер. Дело в том, что я — сомнамбула. То есть раньше у меня бывали приступы, и я бродил во сне. Потом это прошло — я надеялся, что навсегда. К сожалению, недуг вернулся. Но не тревожьтесь. Во время приступов я совершенно безобиден; никому не причиняю вреда, включая себя самого. Встану, пройдусь по комнатам и обратно в постель. Я напугал вас, Эстер?

— Немножко. Бедный мой мальчик, надо бы подселить к тебе кого-нибудь из лакеев. А лучше бы вовсе запирать тебя на ночь. Не годится, чтобы человек вот так разгуливал по дому, — покачала головой Эстер.

— Приступы скоро пройдут. Вот покончу с реставрацией, буду больше работать физически, и сон станет крепче и здоровее. Никому не говорите, прошу вас, Эстер, не то меня на смех поднимут. Вас-то я не стесняюсь, вы мне почти как родная матушка, печетесь обо мне, за что я вам сердечно благодарен.

Пол протянул руку, и под его взглядом горничная растаяла. Теперь она помнила только одно: что Пол — бедный сиротка. С мыслью о собственном покойном сыне Эстер отвела со смуглого лба темные кудри и запечатлела на нем материнский поцелуй.

— Спокойной ночи, милый. Я никому ничего не скажу, а тебе дам снадобье, от которого ты будешь спать спокойно и крепко.

И Эстер вышла.

От ее умиротворения не осталось бы и следа, задержись она за дверью. Ибо Полом овладело мальчишеское веселье, и он, оставшись один, хохотал до слез над доверчивостью сердобольной горничной.