Глава IV

Исчезновение

— Красивый юноша, такого любой женщине не зазорно сыном назвать, — говорила Эстер дородному дворецкому по фамилии Бедфорд. Они задержались на пороге холла. Было осеннее утро, и им хотелось посмотреть, как юная барышня выезжает на ежедневную прогулку.

— Вы правы, миссис Эстер, хорош собой… Вот смотришь на него — настоящий грум, иного леди и пожелать не может. Только мне все кажется, будто он не для такой службы родился, — отвечал Бедфорд, одобрительно качая головой.

Бедфорд не преувеличивал: Пол выглядел как истинный джентльмен, хотя в этот самый момент, как пристало груму, держал за поводья белого пони своей маленькой госпожи. И такое впечатление он производил всегда, чем бы ни занимался и во что бы ни был одет.

Сейчас на юноше красовался синий камзол с серебряными пуговицами, тулью его шляпы обвивала лента, расшитая серебряными нитями, бриджи сияли белизной, шпоры так и сверкали, перчатки были без единого пятнышка, а пояс туго повязан вокруг тонкого стана. Этот костюм как нельзя лучше оттенял смуглое лицо. При встрече с Полом краснели и жеманились все без исключения молоденькие легкомысленные служанки. Джентльмен Пол — такое прозвище юноша получил от слуг. В их компании он держался несколько надменно и не вступал в разговоры, однако ему симпатизировали, ведь Эстер приподняла завесу тайны над его происхождением, и вокруг нового грума возник романтический флер. Теперь, погруженный в свои мысли, Пол облокотился на спину послушного пони и словно не замечал, что за ним наблюдают и о нем шепчутся. Впрочем, едва появилась Лиллиан, Пол взялся за исполнение обязанностей грума с таким видом, будто находил в этом радость. По главной аллее он ехал след в след за своей госпожой. Потом Лиллиан свернула на тенистую тропу, оглянулась и велела в характерной для себя, не допускающей возражений манере:

— Поезжай рядом. Я хочу поговорить.

Пол повиновался и некоторое время — пока всадники не достигли зарослей орешника — развлекал госпожу веселой болтовней. В орешнике он бросил поводья, ловко спешился и набрал спелых орехов для Лиллиан.

— Как мило. Остановимся здесь, передохнем. Я полакомлюсь орешками, а ты нарви цветов. Хочу собрать букет для мамы, ведь полевые цветы она предпочитает садовым.

Пока Лиллиан угощалась орехами, Пол принес ей целую охапку поздних цветов. Эти цветы он держал перед нею на вытянутых руках, и Лиллиан не спеша, со вкусом взялась составлять букет.

— В Парке каждый грум, сопровождающий леди, носит бутоньерку, — заговорила девочка. — Значит, тебя тоже надо украсить.

И она вдела алый мак в петлицу темно-синего камзола.

— Благодарю вас, мисс Лиллиан. Ваш цветок я буду носить с сердечной радостью, тем более что сегодня — день моего рождения.

И взгляд пронзительно-синих глаз, поднятый на прелестное личико, сделался непривычно мягок и нежен.

— Вот как? Выходит, тебе исполнилось семнадцать? Ты теперь почти мужчина, да?

— Да, хвала небесам, — отвечал Пол приглушенным голосом, в большей степени себе самому.

— Хорошо бы мне тоже было семнадцать. Но мне и тринадцати нет, только через пару месяцев исполнится. А тебе полагается подарок, ведь ты так умело меня развлекаешь. Что бы тебе подарить?

Девочка протянула руку, и столько искреннего расположения было в ее жесте, что Пол растрогался. Забываясь, он порой вел себя как чужеземец; вот и сейчас он вдруг приник губами к маленькой ручке и выпалил:

— Бесценная моя госпожа, мне не нужно иных даров, кроме вашей милости… и вашего прощения, — добавил он едва слышно.

— Милость у тебя уже есть, Пол, но одной милости мало… А это что такое?

Лиллиан говорила о миниатюрном медальоне, который выскользнул из-за воротника, когда Пол почтительно наклонил голову. Щеки юноши вспыхнули, и он торопливо вернул медальон на место, однако поздно: Лиллиан, язвительно усмехнувшись, молвила:

— Знаю-знаю, в нем портрет твоей возлюбленной? Бесси, моя горничная, говорила Эстер, что у тебя наверняка есть возлюбленная, иначе почему ты не обратил внимание ни на кого из местных девушек? Я своими ушами слышала. Дай мне взглянуть на нее. Она хорошенькая?

— Очень хорошенькая, — отвечал Пол, не показывая медальона.

— И она тебе очень нравится? — продолжала Лиллиан, в которой постепенно пробуждался интерес к романтике.

— Да, очень, — подтвердил Пол, опустив темные ресницы.

— И ты готов умереть за нее, как поется в старинных балладах о любви? — допытывалась девочка, увлеченная драмой.

— Да, мисс Лиллиан. А еще я живу ради нее, что намного труднее.

— Боже, как, наверное, приятно быть любимой! — простодушно воскликнула Лиллиан. — Полюбит ли меня кто-нибудь такой любовью?

Вместо ответа Пол пропел:

       Любовь найдет тебя в свой срок — Так заповедал Бог, Чтоб каждой квочке — петушок, Девице — женишок.

Этот куплет он слышал от Эстер и теперь полагал, что успешно отвлек мысли госпожи от своей персоны.

— И ты женишься на своей возлюбленной, да, Пол? — продолжала Лиллиан, причем взгляд ее сделался очень задумчивым.

— Возможно.

— А поглядеть на тебя — так всякие «возможно» исключаются, — возразила девочка, живо подметив, как затуманились глаза и как смягчился голос юноши.

— Она еще совсем дитя. Я должен ждать, пока она подрастет, а за это время мало ли что случится.

— Она — леди?

— Да, благородная, очаровательная юная леди, на которой я женюсь, если так будет угодно судьбе.

Пол говорил с решимостью, голову держал высоко и гордо поднятой — совсем не так подобает вести себя тому, чей облик отмечен печатью лакейства. Лиллиан почувствовала несоответствие, внезапно смутилась и произнесла:

— Ты ведь и сам джентльмен. Значит, можешь жениться на леди, даже не имея богатства.

— Откуда вы знаете про меня? — быстро спросил юноша.

— Я подслушала разговор Эстер с экономкой. Она утверждала, что ты не тот, кем кажешься; а еще она выразила надежду, что однажды ты займешь подобающее место. Я спросила об этом у мамы, а она знаешь, что ответила? Что не позволила бы мне столько времени проводить с тобой, не будь ты подходящим для меня компаньоном. Вдобавок — хоть мне и не следует открывать этого — мама к тебе благоволит и намерена постепенно вывести тебя в люди.

— Неужели?

Юноша коротко, язвительно усмехнулся. Звук этот задел Лиллиан и заставил ее сказать с упреком:

— Знаю, что ты гордец, но не отвергай нашу помощь, ведь мы искренни в своем желании. Тем более, что брата у меня нет, и капиталом поделиться не с кем.

— А вам хотелось бы иметь брата или сестру? — спросил Пол, глядя прямо в лицо Лиллиан.

— О да, очень хотелось бы! Тогда меня любили бы такой любовью, какую не даст и родная мать.

— Но с братьями и сестрами надо делиться. Пожалуй, вам пришлось бы отдать немало ценных вещей, которыми вы сейчас владеете единолично. Вас это не пугает?

— Ничуть. Если я полюблю кого-нибудь по-настоящему, я ничего не пожалею для этого человека. Честное слово, Пол, верь мне, прошу тебя.

Лиллиан говорила с жаром и даже оперлась на плечо Пола, как бы для усиления своих слов. Невольно крепкая рука обвила хрупкую фигурку в седле, и великолепная улыбка осветила смуглое лицо, когда юноша ответил с не меньшим пылом:

— Я верю вам, дорогая, и счастлив слышать вашу речь. Не страшитесь, я вам ровня. И все же до тех пор, пока не превращусь из грума в джентльмена, я буду твердо помнить, что вы — моя маленькая госпожа.

На последней фразе он убрал руку, ибо Лиллиан напряглась и покраснела — от удивления, а не от недовольства этой первой брешью в доселе безупречно почтительном поведении своего грума. С минуту оба молчали — Пол потупил взгляд, а Лиллиан перебирала цветы. Наконец, вполне довольная готовым букетом, она заговорила:

— Букет придется маме по вкусу, надеюсь, с его помощью я заглажу свою вчерашнюю вину. Я, знаешь ли, сильно обидела маму одной выходкой — тайком открыла медальон, с которым она не расстается. Мама задремала; я была с ней рядом. Во сне она взялась за медальон и зашептала про какое-то письмо, связанное с папой. Мне давно хочется увидеть папино лицо — я ведь даже не представляю, как он выглядел, потому что его портрета нет в галерее среди изображений моих предков. Ну вот я и заглянула под крышечку медальона, едва мама выпустила его из рук. Да только портрета в нем не было. Только какой-то ключ.

— Ключ! Что за ключ? — в большом волнении спросил Пол.

— Такой маленький серебряный ключик, вроде того, которым запирают мое пианино или черный секретер. Мама проснулась и очень рассердилась.

— От какого замка этот ключ? — не отставал Пол.

— От замка на маминой шкатулке с драгоценностями. Так мама сказала, да только я про эту шкатулку впервые слышу, и где она находится, не представляю. А расспрашивать я не решилась. Вечно я маму огорчаю — не одним, так другим.

Со вздохом раскаяния Лиллиан перевязала букет ленточкой и едва не вздрогнула, передавая цветы Полу — так изменился в лице ее грум.

— Ты будто вмиг повзрослел, и какой же ты стал мрачный! — воскликнула она. — Неужели мои слова так тебя расстроили?