— Зачем он лжет? — спросила Рейн-Мари.

— Ваши дети тоже, наверное, приходили к вам с выдумками, — сказала Мирна.

— Да, случалось, но никогда ничего столь серьезного…

— И столь образного, — заметила Антуанетта. — Он умеет дорого продать свои выдумки.

— Может быть, он просто хочет привлечь к себе внимание, — сказала Мирна.

— О господи, разве ты не ненавидишь таких людей? — пробормотал Габри.

Он пристроил морковку себе на нос и пытался удержать ее там.

— Тут один тюлень напрашивается, чтобы его забили дубинкой, — сказала Мирна.

Рут прыснула со смеху, потом уставилась на Мирну:

— А ты разве не должна быть в кухне?

— А ты разве не должна вырезать дырки в простыне? — парировала Мирна.

— Слушай, мне нравится мальчишка, но давай смотреть правде в глаза, — сказала Рут. — Он был обречен с момента зачатия.

— Что вы имеете в виду? — спросила Рейн-Мари.

— Да ты посмотри на его родителей.

— На Ала и Ивлин? — уточнил Арман. — Мне они нравятся. Кстати, вспомнил. — Он пошел к дверям и поднял с пола полотняную хозяйственную сумку. — Это мне Ал дал.

— Боже мой, — сказала Антуанетта. — Только не говорите мне…

— Яблоки.

Арман взвесил сумку в руке и улыбнулся. Когда он завез Лорана, отец мальчика встретил его на веранде, где отбирал и сортировал свеклу для наборов органических продуктов.

Ала Лепажа было невозможно перепутать с кем-нибудь другим. Если бы гора ожила, она походила бы на отца Лорана. Мощный, с рублеными чертами лица, с длинными седыми волосами, завязанными в хвостик, который не распускался, наверное, с семидесятых.

Окладистая борода, тоже поседевшая, закрывала бóльшую часть его груди, так что клетчатую фланелевую рубашку было и не разглядеть. Иногда борода отпускалась на свободу, иногда заплеталась косичками, а иногда, как сегодня, когда Гамаш заехал к нему, была, как и волосы на голове, схвачена в хвостик, словно ее подготовили к узелковой окраске.

Рут однажды сказала про него, что он конь с двумя задницами.

— Привет, коп, — сказал Ал, когда Арман остановил машину и Лоран выпрыгнул из нее.

— Привет, хиппи, — ответил Арман, подходя к багажнику.

— Что он сегодня натворил, Арман? — спросил Ал, когда они вытаскивали из машины велосипед.

— Ничего. Только немного похулиганил в бистро.

— Что на этот раз? Зомби? Вампиры? Монстры? — спросил отец Лорана.

— Монстр, — ответил Лоран, закрывая заднюю дверь. — Всего один.

— Что-то ты стал мелочиться, — заметил Ал.

— Он был на громадной пушке, папа. Она больше дома.

— Иди-ка умойся к обеду. Грязный, как черт. И побыстрее, пока мать тебя не увидела.

— Слишком поздно, — раздался женский голос.

Арман повернулся и увидел Ивлин на веранде — она стояла, уперев руки в широкие бедра и покачивая головой. Ивлин была гораздо моложе Ала — лет на двадцать как минимум, а значит, ей было около сорока пяти. Она вышла на веранду в широкой юбке до щиколоток и такой же, как у мужа, клетчатой фланелевой рубахе. Волосы она тоже стягивала в хвостик, но несколько прядей выбились и ниспадали на ее грубоватое лицо.

— Что ты отмочил на сей раз? — спросила она Лорана со смесью иронии и долготерпения.

— Я нашел в лесу пушку.

— Да?

Ивлин явно встревожилась, и Гамаш в который уже раз удивился тому, что она продолжает верить сыну. То ли из любви, то ли и сама страдает той же манией, что и Лоран. Мощное сочетание безумия и способности выдавать желаемое за действительное.

— Она по ту сторону моста. В лесу.

Лоран показал направление палкой, чуть не задев Гамаша по лицу.

— И где она теперь? — спросила его мать. — Ал, может быть, сходим посмотрим?

— Не спеши, Иви, — ответил ей муж низким терпеливым голосом.

— Она огромная, мама. Больше дома. А на ней монстр. С крыльями.

— Ох-ох-ох, — сказала Ивлин. — Спасибо, что привезли его, Арман. Вы уверены, что не хотите взять его на время себе?

— Мама!

— Иди в дом и умойся. У нас на обед белка.

— Опять?

Гамаш улыбнулся. Он никогда не знал, всерьез они говорят о своих блюдах или нет. Вообще-то, он думал, что они — вегетарианцы. Он знал, что они стараются жить на самообеспечении и продают органические продукты в корзинках. Среди их клиентов были и Гамаши.

Зимой Лепажи сводили концы с концами, читая лекции о здоровом образе жизни. Гамашу казалось величайшим чудом, что эти двое нашли друг друга. Как Анри и Роза. И еще было чудом, что Ал и Иви произвели на свет ребенка, в их-то годы. Одно чудо породило другое. Дикое дитя.

— Почему ты всегда находишь оружие? — спросил Ал.

— Ведь ты сам подарил ему палку на день рождения, — напомнила Иви. — Теперь он только тем и занят, что стреляет по монстрам, которые прячутся за мебелью. Я вам даже сказать не могу, сколько раз меня скосили его пули, — доверительно сообщила она Арману.

— Подразумевалось, что это волшебная палочка, — сказал Ал. — В крайнем случае — меч. Но не ружье. Я бы никогда не подарил ему ружье. Я ненавижу ружья.

— Ты дал ему палку и воображение, — сказала Иви. — И что, по-твоему, девятилетний ребенок будет с этим делать?

— Я подарил ему волшебную палочку, — пожаловался Ал Гамашу.

Арман улыбнулся. Если бы он на девятилетие подарил своему сыну Даниелю палку, то и двадцать лет спустя тот лил бы слезы. Какой мальчишка не только примет палку в подарок, но и не будет благоговеть перед ней?

— Передайте привет Рейн-Мари, — сказала Иви. — Следующая корзинка почти готова, мы заканчиваем убирать урожай. А пока возьмите это.

Она протянула ему сумку с яблоками.

— Merci, — поблагодарил он, стараясь выразить голосом искренность и удивление.

Иви пошла в дом, и Ал последовал за ней, но у двери повернулся к Гамашу:

— Спасибо, что привезли его.

— Не за что. Он у вас замечательный.

— Он сумасшедший, но мы его любим. — Ал покачал головой. — Пушка.

«Монстр», — подумал Гамаш, садясь в машину и направляясь домой.

Но монстр, о котором он думал, был порожден не воображением Лорана. Монстр Гамаша принадлежал реальности. Имел имя и тело, но, как подозревал Гамаш, не сердце.

— Почему вы не любите родителей Лорана? — спросила Рейн-Мари у Рут, поставив на стол блюдо с тушеной курицей и пельменями с зеленью.

Они перешли в большую кухню и расселись за сосновым столом. Антуанетта нарезала хлеб, а Габри перемешивал салат.

— К ней у меня нет претензий, — ответила Рут, ставя стакан на стол и оглядывая всех. — Только к нему. Он трус.

— Ал Лепаж? — спросил Брайан. — Я слышал, что он уклонился от службы в армии, но ведь это еще не означает, что он трус, правда?

Рут и Роза смерили его гневным взглядом, но ничего не сказали.

— Они в то время сами были детьми, а их призывали на чужую для них войну, — сказал Арман. — Они бросили свои дома, семьи и друзей, приехали сюда. Не самый легкий выбор. Они отстаивали свою точку зрения. Думаю, они были далеко не трусы. Мне Ал нравится.

— Отстаивали точку зрения с помощью бегства? — сказала Рут. — Вместо него взяли кого-то другого. Ты считаешь, его это волнует?

— Всю эту деревню основали люди, бежавшие от войны, в которую они не верили, — возразила Мирна. — Три сосны — старый символ убежища.

— Скорее психиатрической лечебницы, — заметил Габри.

— Я знаю историю нашей деревни, — проворчала Рут.

— Давайте поменяем тему, — предложил Брайан. — Вы собираетесь присоединиться к Труппе Эстри?

— Присоединиться? — переспросил Арман, взглянув на жену.

— Я подумала, это будет забавно.

— Забавно-забавно, — заверил их Габри. — Приходите завтра на репетицию, и сами увидите. Я оставлю вам мой экземпляр пьесы — почитайте.

— Отлично, я приду. Когда? — спросила Рейн-Мари.

— В семь часов, — ответил Брайан. — Наденьте что-нибудь, что не жалко. Мы будем красить. А вы, Рут?

— Пожалуй, у тебя это хорошо получится, — вмешался Габри. — Ты уже столько лет притворяешься человеком.

— Хотя и не очень убедительно, — сказала Мирна. — Я ей никогда не верила.

Но Рут впала в ступор, погрузившись в размышления.

Когда трапеза закончилась, Рейн-Мари сказала:

— Давайте теперь в гостиную. Тарелки оставьте. Анри вылижет их дочиста.

Гости, встававшие из-за стола, переглянулись, но потом увидели, что Рейн-Мари улыбается. В гостиной Арман подбросил еще полено в камин и вытянул руки ладонями к огню.

— Тебе холодно? — спросила Рейн-Мари. — Ты не заболел?

Она потрогала его лоб.

— Нет, просто что-то стало зябко, — ответил он.

Подошла Антуанетта и, кивнув в сторону камина, сказала:

— В сентябре огонь в самый раз, правда? Веселый. А в июне нагоняет тоску.

Рейн-Мари рассмеялась и направилась к Рут. Антуанетта повернулась, чтобы отойти, но Гамаш окликнул ее.

— Ваша пьеса, — тихо сказал он.

— Да?

— Брайан сообщил, что ее автор — Джон Флеминг.

Антуанетта замерла, изучая его своими светлыми глазами.

— Он не должен был говорить.

— Но он уже сказал. Почему вы держите это в тайне?

— Я уже сказала: маркетинг. Пьеса новая, и мы должны делать все, чтобы подогреть интерес.

— Неизвестный драматург вряд ли привлечет телекамеры.