Девочка рядом с ним смотрела на него. Жеан покачал головой.

— Найдите для этого кого-нибудь другого.

Он пошел вниз по долине к лошадям. Викинги последовали за ним. Их было девять. Двое погибших лежали в снегу. Их отнесли к свободным лошадям и положили поверх седел. Северяне хотели забрать с собой своих мертвецов, чтобы почтить их как полагается. Жеан подумал об останках монаха, своего собрата, которого выбросили, чтобы погрузить на лошадей сокровища. Ему хотелось, чтобы происходящее хоть как-то волновало его, но его ничто не волновало. Сил хватало только на то, чтобы сосредоточенно передвигать ноги.

Жеан сел на лошадь. Пот сражения начал высыхать на его коже. Бледная девочка сидела верхом впереди.

— Бросьте монаха здесь. У нас довольно богатств. Оставьте его, — проговорил Эгил, в глазах которого застыл страх.

Офети покачал головой.

— Он великий воин. Этот человек приносит удачу. Давайте лучше держаться его.

Жеан лишь кивнул и развернул лошадь, устремляясь к выходу из долины. Привязав тела товарищей к седлам, норманны галопом последовали за ним.

Прошло пять дней, они остановились у ручья, чтобы напоить коней.

— Слушай, монах, великий монах, омой нас во имя твоего бога, — начал Офети.

— Я не стану этого делать. — Жеан не ел уже несколько дней.

— Но почему? Когда мы шли сюда, ты только об этом и мечтал.

Жеан знал, что не станет крестить этих людей. Он пытался уйти от них, но они все равно шли за ним. Хотя девочка вела его, сам он не знал, куда идет и сколько времени займет путь. На севере лежат Франция и Фландрия, христианские земли.

Сколько времени прошло со дня бесчинства у подземного озера? Почти неделя, а он пока еще не проголодался как следует. Но Жеан сознавал, что в один прекрасный день это случится, и голод будет таким, что он не сможет противиться ему. И обычная кухня не сможет ему помочь. Он ощущал в себе запах крови, знал, что ему снова потребуется человеческая плоть. Он задумывался о самоубийстве, однако, помолившись, не получил от Господа наставления. Августин, ученый отец, говорил: «Итак, кто слышит, что убивать себя непозволительно, пусть убивает, коль скоро ему повелел Тот, приказаний Которого нельзя не исполнять» [О Граде Божием, 1:26.]. Фома Аквинский указывал, что это величайший из грехов, «ибо в нем нельзя раскаяться». Теологи ясно высказались на этот счет. Каннибализм — меньший грех. Однако насколько ясно он рассуждает? Вроде бы все в порядке, однако теперь его распирало от собственной силы, которая не давала спать, потому что он не устал, не давала есть, потому что он не был голоден. Мысли путались. Ясно было только одно: он уже испытывал голод. Он проголодается снова.

Жеан следовал за ребенком. Зачем? Потому что девочка знала, куда идти. Если он не в силах совладать с жаждой крови, которая нарастает внутри него, он хотя бы может свести к минимуму свой грех. Если он пойдет на север, то будет убивать язычников. Именно поэтому, понял Жеан, он и отказался крестить викингов.

Жеан сидел у костра, дрожа от страха при мысли о голоде, который, как он знал, живет внутри него.

Глава сорок пятая

КРОВЬ НА ПЕСКЕ

Устье реки было огромным, оно раскинулось на много миль; утреннее солнце превратило небо в перламутр, а вода приобрела темнозеленый оттенок. Рыбаки забрали свою лодку, сказав Элис и Лешему, что неподалеку, в устье реки, есть аббатство и деревня, куда они могут пойти, — Сен-Валери. Их слова оказались правдой. Аббатство представляло собой ансамбль величественных строений из светлого камня. Оно возвышалось на длинном мысе на западе, выходя фасадом на простор океана.

Аббатство стояло на прекрасном месте, с которого можно было заметить приближение любого врага, однако местоположение ничем ему не помогло. В грязи у берега стояли три драккара. Низкие, изящные и маневренные, они действительно походили на драконов, которые задремали, пригревшись на отмели.

— Никаких купцов мы здесь не найдем, — сказала Элис. Они с Лешим сидели, спрятавшись в кустах на берегу.

— Верно, — сказал Леший, — но нам повезло больше, чем ты думаешь. Пошли.

— Я боюсь.

Леший пожал плечами.

— Мы уже две недели не видели птиц.

— Зато там три корабля данов, — сказала Элис, — наших заклятых врагов. Если даже ты уговоришь их взять нас с собой, я не смогу столько недель скрывать свой пол. Я что, буду единственным мужчиной на корабле, который не мочится за борт? И что станет со мной — с нами, — когда они поймут?

— Это не даны, — сказал Леший. — Я вижу по кораблям.

— Тогда кто они такие?

— Они называют себя сыновьями Фрейра, он их бог. Они инглинги, скильфинги, пираты и купцы из Бирки.

— И зачем же они торчат под монастырем?

— Чтобы нести смерть и разрушение, надо полагать, только я сомневаюсь, что они в этом преуспели.

— Почему нет?

— Монахи наблюдают за морем и, когда видят, что викинги приближаются, хватают свои сокровища и удирают. Викингам повезет, если они сумеют найти хотя бы козла себе на обед.

— Что ж, в таком случае они будут крайне любезны с нами.

— Посмотрим. Взгляни на корабли. Видишь что-нибудь необычное?

— Не вижу я ничего необычного.

— Да, это не бросается в глаза, но, когда мы подойдем ближе, ты увидишь, что у них на носах не драконы, как кажется отсюда. Это змеи.

Элис покачала головой.

— Як ним ближе подходить не собираюсь.

Леший улыбнулся.

— Я знаю эти корабли, — сказал он. — Я знаю их конунга. Они привезут нас прямо в Ладогу, и уж поверь мне, это редкостное везение. Эти люди торгуют в Бирке и в Ладоге. Я уже встречался с ними. Продавал им шелк.

— Но что ты скажешь им сейчас?

— Что-нибудь похожее на правду, — пообещал Леший, затем поднялся и поковылял по грязи к кораблям, ведя за собой мула.

Элис секунду глядела ему вслед. Затем помолилась и пошла за ним.

Пройдя немного, Леший принялся кричать:

— Великие скильфинги, повелители морей, сыны Ванхейма, приветствую вас, друзья! Я принес вам целое состояние.

Девять воинов, по три с каждого корабля, вскочили на ноги, с копьями, обнаженными мечами, воздев топоры.

— Не надо оружия, друзья. Это всего лишь я, Леший из Альдейгьюборга, и со мной мальчик-слуга. Мы безоружны.

— У твоего слуги неплохой меч, друг.

— Ах, этот. Он мой. Я торговец, а не воин, и я решил, что не стану нести его сам и не буду привязывать к мулу, чтобы его не украли франки. А где Гьюки? Где ваш конунг? Он поблагодарит вас, если вы отведете меня к нему.

— Откуда ты знаешь имя нашего конунга?

— А он носит рубаху из алого шелка? Этот шелк продал ему я!

— Она порвалась, как только какой-то франк вцепился в него. Ты должен вернуть конунгу деньги, купец.

— Знаменитый юмор скильфингов! — проговорил Леший. — Где же конунг? Отведите меня к нему.

— Я хочу этот меч, — заявил рослый, грубо сложенный викинг с лицом коричневым и бугристым, словно жабья кожа. У него из- за плеча торчал огромный топор, и он выговаривал слова медленно, как будто соображая с трудом. Викинг указал на меч Элис.

— Отдай ему, я потом попрошу Гьюки, и он вернет тебе меч.

Элис выхватила оружие.

— Вот меч, — сказала она, — пусть тот, кто захочет, попробует его забрать.

— Что он сказал, купец?

— Что меч плохой. Он только с виду красивый, а в бою обязательно подведет.

— Он не это сказал, — возразил воин с топором.

— Он так молод, друзья, он старается меня защитить.

— Он что, франк?

— Нет, господин, что ты! Он мой соплеменник.

— Я все равно заберу у него меч.

Воин с топором спрыгнул с корабля, а Элис нацелила на него меч.

— Не надо тебе того, чем ты не умеешь пользоваться, парень, — сказал викинг. — Отдай мне меч, или я убью тебя на месте.

Элис не понимала его слов, однако прекрасно ощущала исходившую от него враждебность, пронзительную и холодную, словно зимний ветер. Викинг сделал к ней шаг, взмахнув топором.

— Не надо, Бродир, — произнес кто-то с ближайшего корабля. — Если купец — друг Гьюки, он заставит тебя выплатить стоимость раба.

— Уже думал, — сказал викинг с топором. — И сколько стоит раб? Семьдесят монет? А этот меч стоит все сто пятьдесят.

— Ты, упрямый глупец, он не разрешит тебе оставить меч.

— Почему же? Он станет моим, добытый в бою.

Еще один викинг засмеялся.

— Что, купец, с образованными людьми проще договориться?

— Позови конунга, и я позабочусь, чтобы тебя наградили, — сказал ему Леший, пока Бродир шел по песку к Элис.

— Я бы позвал, друг, только он наверху, в монастыре, проверяет, не оставили ли монахи чего-нибудь, кроме дохлых мышей. Пока я сбегаю за ним, твой слуга уже умрет.

— Последний раз говорю, — произнес Бродир. — Меч или жизнь, парень.

Элис знала, что уважают эти люди, знала, что, если она сдастся, ее ожидают новые унижения. Однажды она уже изображала слугу Лешего, получая толчки и пинки от Серды и насмешки от берсеркеров, и больше она подобного не потерпит, пусть даже это означает смерть.

Бродир завопил и вскинул топор. Элис отшатнулась, споткнулась и выронила меч. Бродир засмеялся и сделал шаг вперед, чтобы забрать оружие. Упав на песок, Элис ощутила что-то за спиной. Она протянула руку, нащупала франциску и со всей силы ударила викинга. Топор вонзился в него снизу и очень резко. Бродир повернул голову, но было уже поздно. Лезвие топора угодило в шею под челюстью, перерубив дыхательное горло и повредив крупные артерии. Викинг взмахнул рукой, пытаясь поднять собственный топор, но кровь вскипала на ране пузырями и лопалась, он громко сипел, и в итоге повалился на песок, замарав его алой кровью. В ушах у Элис что-то шумело — это гудел, хихикал и трещал один из тех символов, которые как будто жили и росли в ее сознании.