Королева ведьм не обращала внимания на призывы Дизы, она была слишком занята поисками своего врага — бога. Шел четвертый день ее испытания повешением: тело королевы было проткнуто толстыми кольями и примотано веревками к камню, нависавшему над входом в одну из пещер.

Слова Дизы дошли до ведьмы вместе со струйкой дыма, которую холодный ветер принес на вершину Стены Троллей. Деревенские целители и знахарки нечасто отваживались обращаться к ведьмам — они прекрасно знали, что не стоит лишний раз напоминать о себе, — но сильно отвлекали внимание. Гулльвейг уже собиралась отказать Дизе, однако ощутила интерес того присутствия, которое неотлучно сопровождало ее. Кажется, где-то рядом опасность, а значит, и Один.

Ведьма отпустила свой разум на волю, он воспарил по поверхности серой скалы, смешался с дымом, и вместе с ним Гулльвейг отправилась к источнику этого дыма.

Диза, сидя на сундуке, вдыхала испарения горящих трав и втянула в себя сознание ведьмы. Она задрожала, забилась в судорогах, упала со своего сундука. Затем все заволокло дымкой, на нее навалилась ужасная сонливость, и появилось ощущение, будто тело больше ей не принадлежит. Нечто странное оттеснило на задний план ее личность.

Гулльвейг смотрела глазами знахарки, она видела комнату, набитую крестьянами, которые, разинув рты, глазели на нее. Еще она видела молодого человека, сидевшего у ног Дизы. Его она сразу узнала — брат волка, составная часть, священная жертва.

Но здесь присутствовал кто-то еще. Рядом с собой она обнаружила женщину, которую вроде бы тоже помнила, красивую, но с ужасным ожогом на лице. Перед женщиной, неосязаемый и призрачный в свете огня, стоял бог. Он бил костью в гулкий бубен, взгляд его был пронзителен, на голове красовалась четырехугольная синяя шапочка. Обод бубна был разрисован рунами, и с каждым ударом казалось, будто они осыпаются с него, раскатываются по полу и скапливаются у него под ногами, прежде чем растаять, словно хлопья снега на теплой земле.

— Господин Один, — проговорила ведьма.

Она прекрасно знала, где находится, — в пространстве, которое не было пространством, в переходе между мирами, который появился благодаря ритуалу, в месте, где встречаются сознания магов и духи из самых далеких и недостижимых мест. Физически тело женщины с обожженным лицом или тело волшебника могут находиться за многие мили отсюда, зато присутствуют их магические оболочки.

Женщина с обожженным лицом протянула к ней руку, и Гулльвейг оперлась на нее, как будто ища поддержки.

Бог обратился к королеве ведьм. Он говорил на странном языке, назвал ее странным именем, но она прекрасно его поняла.

— Ябмеакка, волк наш! Мы разгадали твои намерения, и ты не преуспеешь.

Раздалось согласное бормотание, но оно исходило не от людей, собравшихся в доме. С богом, как поняла Гулльвейг, явились какие-то другие сущности. Его присутствие нагоняло на ведьму ужас, но она решила, что у нее все-таки есть шанс. Если бог не сознает, что он бог, значит, он, скорее всего, и не обладает своей истинной силой. Следовательно, ее магия может его победить или хотя бы дать достойный отпор.

Она направила свою мысль на голубоглазого человека, придав ей вид отрыжки, ядовитого облака, воняющего гнилью и плесенью, полного червей и разных подземных тварей, которые рванулись вперед, намереваясь поглотить его. Но на самом деле это не было заклинанием, Гулльвейг всего лишь раскрыла сознание, позволив промелькнуть тем местам, где она бывала, и тому, что видела там, — достаточно, чтобы сознание любого, кто не бывал в тех краях, спеклось навсегда.

И ведьма получила ответ: какое-то ритмичное биение, туманящее разум, от которого ей нестерпимо захотелось спать. Она услышала странное грубое пение, ощутила порыв холодного ветра, увидела заснеженные поля, животных, тощих, словно начертанные руны, которые скитаются по снежным равнинам, и ей захотелось шагнуть туда.

Но Гулльвейг была не знахаркой со снадобьями и заговорами, не деревенской гадалкой или предсказательницей. Она была королевой ведьм со Стены Троллей, повелительницей визгливых рун, существом, рожденным для магии и вскормленным магией. Она не шагнула на снег, вместо этого она до предела напрягла разум, и внутри ее сознания проявилась руна — руна, похожая на наконечник копья, стальной кончик которого сверкнул словно молния, проносясь по ясному синему небу.

Бубен перешел на бешеный ритм, послышались взволнованные голоса. Гулльвейг ощутила во рту вкус золы и кислого молока, почувствовала запах погребальных костров, а когда снова посмотрела на голубоглазого человека, оказалось, что он исчез. Неужели она убила его? Едва ли; однако рядом с ним были другие, и они, как чувствовала Гулльвейг, пострадали от ее удара.

Один показался ей ослабленным, лишенным обычной силы. Значит, он просто не смог ей ответить. Но что он сделал? Женщина с изуродованным лицом, которая сидела рядом с ней в пещере, где ведьма была пригвождена к скале, погладила ее по руке, и в тот же миг Гулльвейг узнала ответ. У бога пока нет силы, чтобы в открытую напасть на ведьм, поэтому он делает то, что может: убивает девочек, которые должны унаследовать руны. Если они погибнут, некому будет сохранять традиции ведьм. Гулльвейг в итоге останется одна, без всякой защиты. Пока его сила растет, ее уменьшается.

Она понимала, что пора ускорить развитие событий. Мальчик-волк уже готов. Теперь ей предстоит встретиться с его священной жертвой, с наследником конунга.

В чем суть магии? Диза хотела свести волкодлака с наследником конунга, поэтому призвала ведьму. Ведьма решила, что самое время начать ритуал, чтобы сотворить оборотня, слить в одно целое волкодлака и сына конунга. Было ли это совпадением? Что стало причиной их слияния — ритуал Дизы или же действие куда более сильной магии королевы ведьм, которая творилась в недрах ее разума, даже не поднимаясь на поверхность сознания? Или же то проявила себя самая могучая магия из всех, сотворенная самим роком?

Как бы там ни было, желание Гулльвейг теперь полностью совпадало с желанием Дизы, что выразилось в заклинании. Гулльвейг через Дизу протянула руку и коснулась Вали.

Вали заставил себя поднять отяжелевшие веки, чтобы взглянуть на Дизу, которая снова забилась в судорогах. Она кашляла и тряслась, вздрагивала и рычала. Затем она опустилась на пол рядом с Вали и села перед ним на корточки. Подалась к нему и обхватила его лицо ладонями. Вали поглядел в ее глаза и испугался. Он понял, что на него смотрит вовсе не Диза, а нечто совершенно незнакомое, от чего веет одним лишь холодом. Вали чувствовал, как от рук Дизы замерзает лицо.

Ведьма, подвешенная к скале, пыталась творить заклинание, однако сознание Дизы, слишком сосредоточенное на повседневной реальности, не могло вместить ее магию. Надо отправить целительницу куда-нибудь подальше, чтобы ее приземленный разум на время покинул ее и Гулльвейг могла бы действовать свободно.

Вали заглянул Дизе в глаза. Почувствовал какой-то запах. Что-то горит. Диза, как он понял, сунула в огонь край своей юбки, украдкой, чтобы никто не заметил раньше времени.

Ткань занялась, комната наполнилась светом, движением и шумом. Джодис оттащила Дизу от очага, остальные кинулись к ней, принялись хлопать по юбке, пытаясь прибить пламя, однако Диза одной рукой отгоняла их, а другой тянулась к Вали и шипела что-то себе под нос. Двое мужчин опрокинули знахарку на пол, кто-то еще плеснул воды, но Диза по-прежнему смотрела Вали в глаза.

Вали чувствовал, как по сознанию растекается холод, сырой и темный, от которого становится нестерпимо страшно. Он упал на спину. В него вошло что-то, ощущение было такое, будто в горле застряла жаба, липкая извивающаяся тварь, которую никак не выплюнуть обратно. Единственный способ избавиться от омерзительного ощущения — встать и пойти. Он ужасно устал, однако сонливость как рукой сняло. Вали поднялся.

Сострадание к Дизе воплотилось в некое ощущение на кончике языка, он сознавал его, однако отстраненно, на фоне терзающей его тошноты. Вали знал, что ему необходимо сдвинуться с места. Его охватила тоска сродни той, что охватывает, когда приходится сидеть дома в буран — смертельно хочется выйти, однако понимаешь, что это невозможно, — но только усиленная во много раз.

Он прошел вглубь комнаты, где Браги повесил свой меч рядом с вещмешком. Юноша взял и то и другое и вышел. Никто не пошел за ним, все хлопотали вокруг Дизы или следили за тем, чтобы вокруг нее хлопотали остальные.

Наступили длинные сумерки летнего дня. Бледное небо приобрело серебристый оттенок, сбоку от громадной луны горела одинокая яркая звездочка. Вали заметил, что луна уже не совсем полная. У него осталось меньше месяца на то, чтобы спасти Адислу.

Крупная ворона перелетала с дерева на дерево, и Вали как будто копировал ее движения. Уставший до предела, он видел словно со стороны, как он бредет вперед, и мысленно отметил, что движется вдоль фьорда на восток. Лишь движение успокоило тошноту. А в следующий миг Вали словно вовсе забыл, что куда-то идет.

Его действия казались автоматическими, неосознанными, бесцельными; он вышел из селения на дорогу, лишь смутно понимая, что происходит вокруг. Он полностью погрузился в мысли об Адисле, о Дизе, вспоминал те ледяные глаза, которые смотрели из ее тела, и совершенно не замечал, где находится, пока не проснулся.

Он поднялся, стряхнул с себя росу и огляделся по сторонам. Трава была примята. По-видимому, он спал здесь. Снова спустились сумерки. Вали проверил, на месте ли меч и мешок, поглядел вдаль. На горизонте поднималась темно-синяя гряда гор, и он понял, что именно туда и нужно идти. Его снова охватила тошнота, и он решил, что не станет тратить время на еду, а просто будет идти, пока не найдет волкодлака.

Он стоял почти на самом гребне крутого холма, в нескольких ярдах от того места, где проснулся, а до того упал словно подкошенный. Вали осторожно приблизился к краю и поглядел вниз, в долину. Два всадника прямо под ним спешились и разбивали лагерь. Они расстелили одеяла под густой ольхой и развели небольшой костер. Люди собирались спать, укрывшись от посторонних взглядов в тени дерева.

Один из них был посланник Аудуна, Хогни. Вали поглядел на далекие горы. Лошадь поможет ему преодолеть расстояние в два раза быстрее. Вали смутно ощущал, что околдован, и подозревал, что именно поэтому в голове так внезапно прояснилось. Неужели заклинание или же тот, кто это заклинание наложил, хочет, чтобы он украл лошадь и сократил время путешествия?

Путники у костра как будто его не замечали. Вали осенило, что проще всего будет спуститься к ним и потребовать лошадей. Эти люди, в конце концов, вассалы его отца, потому обязаны повиноваться ему. Однако его отец приказал ему изловить человека-волка. Согласятся ли вассалы Аудуна отдать ему лошадей? И что помешает им его убить, если они вдруг захотят? Есть же другие претенденты на престол Аудуна — кузены, дяди. Если хотя бы один из посланников на их стороне, он может просто-напросто проткнуть его копьем и вернуться домой, и никто ничего не узнает.

Рука интуитивно потянулась к мечу. Затем Вали вжался в траву и принялся дожидаться, пока эти двое уснут.

Глава 13

ВАССАЛЫ КОНУНГА

Прошел час с тех пор, как путники улеглись, и Вали решил, что уже можно двигаться. Только что стемнело, наступила короткая ночь, разделяющая узкой чертой долгие дни северного лета. Яркая луна, почти полная, если не считать отрезанной справа тонюсенькой полоски, сверкала в небесах, окруженная звездами. Вали представилось, что это глаз спящего бога. К тому времени, как он зажмурится и снова откроется во всю ширь, Адисла будет мертва, если Вали не привезет человека-волка.

Его ближайшая задача была не так уж проста. У спящих необходимо забрать хотя бы одно седло и уздечку, никого не разбудив, а затем подобраться к лошадям. Поймать их будет легко, потому что усталые путники стреножили животных, связав одну переднюю ногу с задней, чтобы те не ушли далеко, но Вали прекрасно знал, что лошадь может запротестовать — и весьма шумно, — если ее захочет оседлать чужак.

Он как можно тише спустился по склону. Укрытия здесь не было, в ярком лунном свете он был доступен всем взглядам, оставалось лишь надеяться, что люди не проснутся.

Подойдя ближе, Вали узнал второго путника — Орри, один из вассалов Аудуна, которого он встречал, изредка навещая отчий дом. В голове у Вали прояснилось, поскольку он отдохнул, дым выветрился, и сейчас сын конунга задумался, отчего эти люди путешествуют по суше, когда на дворе лето. Иногда купцы, желавшие избежать встречи с пиратами, ездили по суше, точно так же поступали пастухи, перегоняющие стада, и вообще все те, кто по веской причине не мог воспользоваться лодкой, остальные же предпочитали путешествовать по морю. Только когда реки и озера замерзали, люди перемещались по суше. Нужно быть сумасшедшим или зачарованным, чтобы ехать верхом, когда можно идти под парусом.

Вали прокрался мимо чадящего костра, отыскал седло и уздечку. До сих пор он как-то не задумывался, как много у этих предметов металлических частей и сколько грохота они производят. Седло и уздечка так звенели, что напоминали скорее музыкальный инструмент, чем конскую сбрую. Если бы Вали был настоящим разбойником, он, наверное, решил бы, что проще сначала убить спящих, прежде чем угонять коней. С величайшей осторожностью Вали подошел к пасущимся лошадям.

Животные были прекрасно обученные, он без труда приблизился к одному из них — сильному мускулистому коню, явно способному к долгой скачке. Оседлал как можно быстрее, поглядывая на спящих людей. Конь не издал ни звука, только коротко всхрапнул, жалуясь на слишком туго затянутую на выдохе подпругу. Затем Вали наклонился, чтобы развязать веревку, которой был стреножен конь. А когда снова распрямился, на его плечо легла чья-то рука.

— Князь, если ты будешь вот так бродить по ночам, тебя самого примут за волкодлака.

Вали развернулся на месте и увидел перед собой улыбающегося Хогни.

На миг он лишился дара речи.

Хогни нарушил молчание, рассмеявшись и прокричав:

— Орри, принеси сыну конунга чего-нибудь выпить, наверное, у него пересохло в горле после долгого пути!

Орри, уже ворошивший угли, чтобы оживить костер, помахал им винным мехом. Тошнота охватила Вали, запах дыма от сожженных трав Дизы снова заполнил горло. Он отчаянно хотел идти дальше, и это желание было неестественно сильным. Юноша с трудом удерживался, чтобы не сорваться с места и не побежать на север. Было совершенно очевидно, что он находится под действием заклятия.

— Пить я не хочу, я только возьму коня, — сказал Вали.

— Успокойся, князь. У меня для тебя добрая весть: твой отец вовсе не требовал, чтобы ты убил волкодлака.

— Но при Двоебороде ты говорил совершенно иное.

— Верно. Но то, что говорится в доме правителя, не всегда соответствует тому, что происходит за его стенами.

— Не понимаю.

— Это была уловка.

— Называй вещи своими именами: ложь. Лгать — это не по-мужски. — Голова у Вали шла кругом. Желание двинуться в путь заслоняло весь остальной мир.

— Я привез послание, однако послание было не от твоего отца, то были слова твоей матери, королевы Ирсы, а женщине нет нужды вести себя по-мужски.

Вали сосредоточил взгляд на лице Хогни, пытаясь собраться с мыслями.

— С каких это пор делами отца занимается мать?

— Тому уже четыре года, — ответил Хогни. Он переступал с ноги на ногу и говорил так, словно опасался, что его подслушает трава и передаст весть в долину. — Твой отец болен.

— Чем именно? — Сердце Вали дрогнуло.

Неужели ему уже скоро предстоит унаследовать земли? Если так, то он сейчас же отправит этих людей к Двоебороду и потребует освободить Адислу, если ригиры не хотят еще до начала зимы увидеть у своих берегов драккары хордов.

Хогни не отвечал.

— Он при смерти? — Вкус трав так и стоял в горле, тошнота становилась все сильнее.

— До смерти ему еще далеко.

По этому ответу Вали догадался, что имеет в виду посланник конунга.

— Сошел с ума?

Хогни снова замолчал. Значит, безумие. До Вали доходили кое-какие слухи, но он не придавал им значения, думая, что жители Рогаланда говорят так, подбадривая себя, чтобы меньше бояться своего воинственного соседа. Подобные сплетни распускают обо всех конунгах, стоит только прислушаться.

Вали на секунду задумался, а затем спросил:

— Тогда что же требуется от меня? Чего хочет от меня мать?

— Чтобы ты как можно быстрее вернулся домой.

— Она могла бы просто за мной прислать.

— Тогда зародились бы подозрения, — сказал Хогни.

— Какие еще подозрения?

— Подозрения такого рода, о которых мне не позволено говорить. Тебе все объяснит правительница. В половине дня пути отсюда нас ждет корабль, на нем мы отправимся домой.

Вали кивнул. Ему по-прежнему необходима лошадь, но заполучить ее можно только обманом.

— Хорошо, — сказал он. — Я с радостью отправлюсь домой. Но сначала позвольте мне отдохнуть у вашего костра и промочить горло.

Он подошел к огню и сел, дружинники отца предложили ему остатки жареного зайца с толстым ломтем хлеба. Вали по-прежнему страдал от чудовищной тошноты, однако заставил себя поесть и даже успел вовремя одернуть себя, чтобы не сказать «спасибо», — эту привычку вдолбила в него Диза. Благодарить принято у крестьян, а не у князей. Однажды он будет править этими людьми, и он знал, что князья принимают любые подношения как должное.

Манеры и обычаи отцовских воинов показались Вали немного странными. Он рос среди ригиров, и, с его точки зрения, Хогни с Орри разговаривали между собой как-то нелепо. К примеру, он знал, что хорды называют котелок для приготовления еды горшком, но слышать это было странно, ведь они говорили так, словно другого названия у предмета попросту не существует. Покончив с едой, они взяли щепотку соли, плюнули на нее и бросили на землю, произнеся: «На глаза Локи!»

Эти слова удивили Вали. «Из всех богов, — подумал он, — Локи самый интересный». Он был хитрец, дурачил других, и Вали всегда нравилось слушать рассказы о его проделках. Ему даже казалось забавным, что он убил прекрасного бога Бальдра без всякой причины, просто за то, как считал Вали, что совершенный бог наводил на него скуку. Когда Вали был еще маленьким, Браги побил его, потому что он хохотал над тем, как Локи заставил Бальдра навсегда остаться в подземном мире, отказавшись оплакивать его смерть.

— Ты сам как этот негодяй, так, может, хочешь разделить его мучения? Его привязали к скале за его преступления. Мне тоже тебя привязать? — спрашивал тогда Браги.

Диза увела Вали к себе и утешила его.

— Не над всем, что смешно, нужно смеяться, — сказала она. — Во всяком случае, вслух.

Вали подумал, как там сейчас Диза. Он не мог поверить, что не остался ей помочь, и лишь надеялся, что с ней все в порядке. Но стоил ли ритуал таких страданий? Вопрос рассыпался в сознании крошками, потому что Вали ощутил настойчивое желание оглянуться, посмотреть на север. Именно туда он направлялся, он интуитивно знал, что идти надо туда. Необходимо попасть туда. Но сначала необходимо изобрести какой-то обман и заставить этих людей поверить в него.