— Доброе утро, Гвендолин, — сказал я, и мой голос отозвался эхом.

Рыжая, худая, как палка, женщина, сидевшая за режиссерским столом, подняла на меня взгляд; казалось, она занимает в зале слишком много места. Из-за вызывающей розовой помады и повязанного на голове шарфа в огурцах она была похожа на какую-то цыганку. В знак приветствия она помахала пальцами, и у нее на запястье забрякали браслеты. Ричард сидел на стуле слева от стола, скрестив руки на груди, и смотрел на меня со спокойной улыбкой. На Главные Роли я явно не годился, поэтому конкурентом считаться не мог. Я широко ему улыбнулся и постарался про него забыть.

— Оливер, — сказала Гвендолин. — Как приятно тебя видеть. Ты похудел?

— Вообще-то наоборот, — ответил я, чувствуя, как заливаюсь жаром.

Перед летними каникулами она посоветовала мне «подкачаться». Я часами вкалывал в спортзале, каждый день, весь июнь, июль и август, надеясь произвести на Гвендолин впечатление.

— Хм, — произнесла она, медленно скользя взглядом от моей макушки к ногам с холодным вниманием работорговца на рынке. — Ладно. Начнем?

— Конечно.

Я вспомнил совет Ричарда, встал потверже и решил без повода не шевелиться.

Фредерик сел рядом с Гвендолин, снял очки и протер их краем рубашки.

— Что ты нам приготовил? — спросил он.

— «Перикла», — ответил я.

Он сам это предложил в прошлом семестре.

Фредерик слегка кивнул с видом заговорщика.

— Замечательно. Начинай, как будешь готов.

Сцена 3

Остаток дня мы провели в баре — полутемной, обшитой деревом забегаловке, где персонал знал большинство студентов Даллекера по именам, принимал поддельные удостоверения личности и не видел ничего странного в том, что некоторым из нас по три года подряд было двадцать один. У четверокурсников прослушивания закончились к полудню, но Фредерику и Гвендолин надо было отсмотреть еще сорок два студента, и — учитывая перерывы на обед и ужин, а также обсуждение — распределение вряд ли могло быть вывешено до полуночи. Мы вшестером сидели в своем обычном закутке в «Свинской голове» (самая остроумная шутка, на которую был способен Бродуотер), копя на столе пустые бокалы. Мы все пили пиво, кроме Мередит, которая пропускала одну водку с содовой за другой, и Александра, глушившего скотч — чистяком.

Пришла очередь Рен ждать в КОФИИ, когда повесят распределение ролей. Мы все уже отдежурили и, если бы она вернулась ни с чем, пошли бы по второму кругу. Солнце село несколько часов назад, но мы продолжали препарировать свои прослушивания.

— Я все завалила, — произнесла Мередит в десятый, наверное, раз. — Сказала «удавила» вместо «подавила», как последняя идиотка.

— В контексте монолога разницы особо нет, — устало отозвался Александр. — Гвендолин, наверное, и не заметила, а Фредерик, наверное, и плевать хотел.

Прежде чем Мередит ответила, в бар ворвалась Рен, сжимая в руке листок бумаги.

— Вывесили! — крикнула она, и все мы вскочили на ноги.

Ричард подвел Рен к столу, усадил ее и выхватил у нее листок. Она уже видела распределение, поэтому позволила задвинуть себя в уголок, пока мы все склонились над столом. Пара секунд жадного чтения про себя, потом Александр снова выпрямился.

— Что я говорил? — Он хлопнул по списку, ткнул пальцем в Рен и заорал: — Трактирщик, дай мне купить этой даме выпить!

— Александр, сядь, осел ты несуразный, — сказала Филиппа, хватая его за локоть и затаскивая обратно за стол. — Ты не всё угадал!

— Всё.

— Нет, Оливер играет Октавия, но еще и Каску.

— Правда? — Я бросил читать, когда увидел черту, соединявшую мое имя с Октавием, поэтому наклонился посмотреть еще раз.

— Да, а я сразу троих: Деция Брута, Луцилия и Титиния.

Она стоически улыбнулась мне, такой же персоне нон грата.

— Зачем они так? — спросила Мередит, помешивая остатки водки и высасывая последние капли из красной соломинки. — Полно же второкурсников.

— Но третий курс ставит «Укрощение», — сказала Рен. — Им понадобится весь наличный народ.

— Колин с ног собьется, — заметил Джеймс. — Смотрите, они его назначили на Антония и Транио.

— Со мной в прошлом году то же самое проделали, — сказал Ричард, как будто мы не знали. — С вами Ник Основа, а с четвертым Актер-Король. Репетировал по восемь часов в день.

Третьекурсников иногда брали в спектакль четвертого курса на роли, которые нельзя было доверить второкурсникам. Это означало, что с восьми до трех у тебя занятия, потом репетиция одного спектакля до половины седьмого, а потом другого до одиннадцати. В глубине души я не завидовал Ричарду и Колину.

— На этот раз не будешь, — сказал Александр с недоброй усмешкой. — Репетировать будешь только половину недели — ты же умрешь в третьем акте.

— Я за это выпью, — сказала Филиппа.

— О, сколько дураков у ревности в рабах! [У. Шекспир. Комедия ошибок. Акт 2, сцена 1.] — провозгласил Ричард.

— Ой, заткнись ты, — отозвалась Рен. — Проставься, и, возможно, мы тебя еще какое-то время потерпим.

Ричард поднялся, изрек:

— Всю свою славу отдал бы за кружку эля! [У. Шекспир. Генрих V. Акт III, сцена 2.] — И направился к барной стойке.

Филиппа покачала головой и сказала:

— Ах, если бы.

Сцена 4

Мы бросили вещи в Замке и сломя голову понеслись между деревьями, вниз по лестнице с холма, на берег озера. Мы хохотали и орали друг на друга, мы были уверены, что нас не услышат, и слишком навеселе, чтобы об этом беспокоиться. Мостки шли над водой от лодочного сарая, где ржавел набор бесполезных старых инструментов. (Лодки в сарае не держали с тех пор, как Замок превратился в студенческое общежитие.) Много раз теплыми ночами, а бывало, что и холодными, мы сидели на мостках, курили и выпивали, болтая ногами над водой.

Мередит, которая и форму поддерживала лучше, и бегала быстрее всех, летела вперед, ее волосы развевались, как флаг; до мостков она добралась первой. Остановилась, закинула руки за голову, над ее поясом обнажилась полоска бледной кожи.

— Как сладко спит луна на берегу! — Она обернулась и схватила меня за руки, потому что я стоял ближе всех. — Мы сядем здесь и музыке позволим пролиться в уши: как ночной покой касанию гармонии подходит [У. Шекспир. Венецианский купец. Акт V, сцена 1.].

Я притворно сопротивлялся, пока она тащила меня к концу мостков, а остальные один за другим скатывались по лестнице и присоединялись к нам. Последним, задыхаясь, прибыл Александр.

— Айда купаться голышом! — крикнула Мередит, на ходу сбрасывая туфли. — Я за все лето так и не поплавала.

— Как ни скромна, а лишнее потратишь, — предупредил Джеймс, — показывая красоту луне [У. Шекспир. Гамлет. Акт I, сцена 3.].

— Бога ради, Джеймс, какой ты зануда. — Она шлепнула меня туфлей сзади по бедру. — Оливер, пойдешь со мной в воду?

Ее лукавой улыбке я не верил ни капли, поэтому сказал:

— В прошлый раз, когда мы пошли купаться голышом, я упал на мостки в чем мать родила и до утра пролежал мордой вниз на диване, пока Александр у меня из задницы занозы вытаскивал.

Все долго хохотали надо мной, а Ричард длинно присвистнул.

Мередит: Ну пойдемте, кто-нибудь, поплавайте со мной!

Александр: Ты суток в одежде провести не можешь, да?

Филиппа: Если бы Рик ее радовал, она бы не вела себя как шлюха со всеми нами.

Снова смех и свист. Ричард бросил на Филиппу надменный взгляд и произнес:

— По мне, дама слишком бурно возмущается [У. Шекспир. Гамлет. Акт III, сцена 2.].

Она закатила глаза и села рядом с Александром, который сосредоточенно крошил травку в папиросную бумагу.

Я втянул сладкий, пахнувший деревьями воздух и задержал дыхание, насколько мог. После знойного лета в пригороде в Огайо мне не терпелось вернуться в Деллакер, к озеру. Ночами вода была черной, днем — глубокого голубовато-зеленого цвета, как нефрит. Озеро со всех сторон окружал лес, кроме северного берега, там деревья росли реже, и в лунном свете сверкала алмазной пылью полоска белого песчаного пляжа. Мы у себя на южном берегу были достаточно далеко от похожих на светлячков огней Холла, можно было не опасаться, что нас увидят, тем более — подслушают. В то время нам нравилась наша уединенная жизнь.

Мередит откинулась на мостки, закрыла глаза и умиротворенно напевала про себя. Джеймс и Рен сидели на другом краю мостков, глядя на пляж. Александр свернул косяк, зажег его и протянул Филиппе.

— Дунь. Завтра никаких дел, — сказал он; это было не совсем так.

Нам предстоял первый день занятий и общее собрание вечером. Тем не менее Филиппа взяла косяк и сделала длинную затяжку, прежде чем передать его мне. (Мы все позволяли себе по особым случаям, кроме Александра, тот все время был немножко обкуренным.)

Ричард вздохнул с глубочайшим удовлетворением, звук пророкотал у него в груди, как мурлыканье большой кошки.

— Хороший год будет, — сказал он. — Есть ощущение.

Рен: Может, это из-за того, что ты получил роль, которую хотел?

Джеймс: И вполовину меньше текста, чем мы все?

Ричард: Ну, это справедливо, после прошлого-то года.

Я: Ненавижу тебя.

Ричард: Ненависть — самая искренняя разновидность лести.

Александр: Там про подражание, бестолочь.

Некоторые захихикали, у нас все еще приятно гудело в головах. Перебранки наши были беззлобными и обычно безобидными. Мы, как семеро детей в одной семье, провели вместе столько времени, что видели друг друга и с лучшей стороны, и с худшей, и обе нас давно не впечатляли.