Даже как-то слишком.

Гришка замер, насторожившись. Хруст стих, но, как показалось мальчику, чуточку позже, чем должен был.

Он сделал еще пару шажков — медленно, прислушиваясь к хрусту.

Еще шаг. Еще… Резко развернувшись, Гришка чуть не заорал со страху.

Снеговик стоял, возвышаясь всей своей громадиной прямо перед ним, буквально на расстоянии вытянутой руки. Круглая голова снова была на месте, и нос-морковка торчал почерневшим свиным пятаком. Только разбитого пластмассового ведерка не хватало.

И снеговик больше не улыбался — пуговичные глаза пялились на Гришку, как тому показалось, с холодной ненавистью.

Потом белый великан захрустел всем своим снежным телом и наклонился вперед.

Вскрикнув, Гришка кинулся к ближайшему укрытию — мимо пустующих скамеек, по развалинам «сардельки». Слыша, как громко и часто — слишком часто и панически громко! — хрустит снег.

Нырнув за горку, он прижался спиной к ведущей наверх, в «башню», лесенке и затаил дыхание. Преследователя Гришка не слышал, зато в ушах и груди стучало так, словно целый оркестр барабанщиков концерт закатил.

Будь Гришка чуть старше, он бы сейчас мог задуматься о том, как вообще такое возможно, чтобы снеговики гонялись за детьми. Но ему было всего восемь, и в его маленьком мире чудовища могли таиться в пыли под кроватью или за одеждой в стенном шкафу. Порой чудовища даже захаживали в гости к мамке, чтобы показывать ей свои мерзкие «штукенции».

И, да, громадные снеговики-убийцы тоже были частью этого мира.

Но вечно прятаться от чудищ нельзя — это Гришка в свои годы уже понимал. Если слишком долго лежать, боясь заглянуть под кровать, — можно надуть в постель и получить нагоняй. И потом, он ведь маленький и юркий, а снеговик, конечно, большой, но не такой, как папа Максима или другие взрослые… Скорее такой же, как дядя Ашот — толстый, неповоротливый, только без синих татуировок и без волос.

Ну, потому, что снеговик вообще не человек.

И самое главное — не дать ему подкрасться незамеченным.

Гришка осторожно выглянул из своего укрытия. Сначала с одной, потом с другой стороны от лесенки. Пусто. Снежное чудище не стояло на прежнем месте, но не видно его было и где-то еще.

А если оно ПОД горкой?..

Еще медленнее Гришка нагнулся, чтобы посмотреть в сгустившуюся за лестничной решеткой тьму.

Никого!

Выдохнув, он обернулся — и получил холодный мокрый снежок прямо в лицо. Снег набился в нос, попал в глаза, ослепил. Гришку охватила паника — шарахнувшись, он наугад потянулся руками к лесенке, ухватился за одну перекладину, другую и быстро вскарабкался наверх, в деревянную башню на вершине.

Здесь, прижавшись к тощей дощатой стенке, мальчик захныкал, утирая глаза единственной оставшейся у него варежкой:

— Я больше так не буду, не буду, не буду, небуду-небуду-небуду…

Теперь Гришка плакал не от смущения или обиды. Теперь он плакал от страха. Ему представлялось, что через секунду безумное снежное лицо появится в проеме входа и колкие ветки, прошив ткань куртки и старого свитера, вонзятся ему в самое сердце. Единственное, что удерживало Гришку от прыжка в другую сторону, на скат с горки, — понимание, что НА САМОМ ДЕЛЕ снеговик вполне может поджидать его как раз там, внизу.

Немного успокоившись, Гришка подумал, что, видимо, белому великану сложно забраться вслед за ним — ног-то у него нет, никто не догадался вылепить.

В таком случае здесь, в башенке, Гришка находился в безопасности.

Он прекратил хныкать и прислушался.

Внизу, где-то у подножия горки, хрустел снег. Где конкретно — Гришка определить не мог. Звук становился то громче, то тише, словно кто-то бродил вокруг укрытия.

— Замерз небось, Григорий, — раздался снаружи знакомый голос.

Баба Лида?.. Гришка не верил своему счастью. Может, добрая старушка все же простила его и вышла проверить, услышав шум с детской площадки? Может…

— Может, с нами? Чайку…

Ох, сейчас бы он с радостью и чая горяченького выпил, и сладкими леденцами заел. Гришка опустился на живот и пополз на голос, к скату с горы. Высунул нос наружу — да только опять никого не увидел. А голос раздался уже справа, из-за бортика горки:

— Дурной мальчишка! Скверный!

А потом вдруг слева:

— Стишок про зайца знаешь? Не при детях будет сказано…

Это уже голос Мишкиного папы был, его шутливые интонации. Гришка не понимал, что происходит. Вертел головой в одну сторону, в другую, вытягивал шею, но все напрасно — голоса взрослых слышались то тут, то там, но на площадке их самих не было. Вот тихо, шепотком, мужчина и женщина:

— Имбецил-то, видала? Опять тут кукует…

— Сдать бы в опеку его…

— Вместе с мамашкой…

— Шалавой…

— Пьянь подзаборная… Что еще от такой уродиться могло?

— И от кого…

В самый последний момент до Гришки дошло — это все снеговик. Выманивает, отвлекает… Мальчик резко обернулся и увидел, как сверху, с островерхой крыши, в проем опускается громадная белая голова с блестящими точками-пуговицами вместо глаз и широко распахнутой черной пастью.

— А У ТЯ СОПЬЯ ПЯД НОСЕМ! — завизжал детским голосом снеговик.

— Мамка! — заорал Гришка, кубарем скатываясь по скользкой поверхности.

Разогнавшись, он проскользил по укатанному снегу еще пару метров, до развалин своей скульптуры, где и замер, уткнувшись носом в желтый снег. Снег набился ему в рот, в рукава, за шиворот. В ушах стоял звон, перед глазами все кружилось.

* * *

— Гри-иша! — услышал он хриплый мамкин голос, доносящийся откуда-то издалека.

Гришка перевернулся на спину.

Последним, что он увидел, был громадный снежный шар, несущийся на него сверху по скату горки.

* * *

…Бодрствующих окон в доме уже почти не осталось. Площадка погрузилась во тьму.

— Гри-иша! Гриша, ты где?..

Дрожащее пятно света метнулось в одну сторону, в другую, выхватывая то горку, то скамейку. Шатающейся походкой на площадку вышла, поводя вокруг мобильным с включенным фонариком, молодая брюнетка в расстегнутом пальто, накинутом прямо поверх домашнего халата.

— Гри-иша!..

— Да брось ты, — оборвал хриплый мужской голос, тоже не очень трезвый. — У соседки вашей завтра найдем, у карги старой…

— Отстань, Ашот! — истерично взвизгнула женщина. — Вот просто отстань и… Гриша?

В слабом свете на краю площадки показалась темная фигура с неясными очертаниями. Когда парочка подошла ближе, стало понятно, что это всего лишь снеговик.

— Видишь? Нет его тут. — Мужчина приобнял подругу за плечи, мягко развернул в сторону дома. — Давай-давай, а то как бы самим не околеть. Завтра разберемся…

Снеговик провожал их безумной улыбкой самодовольного идиота. Глазки-пуговицы чуть поблескивали в темноте, а округлые снежные бока лоснились, как у довольного сытого кота.

Там, внутри, под толстым слоем снега, постепенно растворялся Гришка. Его кости превращались в лед, кровь замерзала, а кожа и плоть становились снегом. Окруженный со всех сторон белым сиянием, Гришка ничего не слышал и не видел. И совсем-совсем не чувствовал холода.

Наоборот — впервые за всю его короткую маленькую жизнь Гришке Сорокину сейчас было по-настоящему тепло.

— Вот видишь, мальчик?..

— Понимаешь теперь, что такое настоящий холод?..

— Представляешь, насколько нужно заледенеть внутри, чтобы не чувствовать, как замерзаешь снаружи?..

— Бр-р-р…

— Зато Гриша наконец поиграл с кем-то в снежки…

— Снежки сами с ним поиграли…

— Бр-р-р!..

— Но это не все, что мы можем тебе рассказать про игры…

— Не все, не все, не все…

— Это только начало…