— Срежь, — протянул Бабич колоду.

Смерть пожала плечами:

— Мне нечем. Срезай сам.

Алесь подрезал. Не отрывая от Смерти взгляда, вслепую провел фальш-съем — карты легли в руку в том же порядке, что и до срезки. Алесь стянул верхнюю, предъявил партнерше, рубашкой вверх опустил на траву. Стянул вторую, показал, уложил рядом с первой.

— Еще.

Третья карта упала на траву рядом с товарками.

— Себе.

Бабич заставил себя мобилизоваться. Сейчас от его ловкости зависело… спроси его, он не сумел бы сказать, что. Но больше, неизмеримо больше, чем пять лет назад, в бараке, когда играли на охранника.

Алесь передернул, нижняя карта скользнула наверх. Бабич открыл ее, не глядя, сбросил на траву. Вновь передернул, открыл вторую, сбросил.

— Очко, — объявил он.

— Да? — удивилась Смерть. — Что ж, смотри мои.

Бабич рывком перевернул две черные семерки и шестерку червей.

— Двадцать, — осклабился он. — Ваша не пляшет.

Смерть не ответила, и Алесь опустил глаза. С минуту он с ужасом разглядывал свои карты. Гордо задравшего бороду бубнового короля. И притулившуюся рядом с ним пиковую двойку.

— Двенадцать очков, — объявила Смерть. — Ты проиграл, ступай.

* * *

— У тебя тоже есть вопросы ко мне, старик? Или, может быть, просьбы?

Прокоп Лабань почесал пятерней в затылке.

— Не по чину мне тебя спрашивать, — сказал он. — Тем паче просить.

— Как знаешь, старик.

Лабань потупился, помялся с минуту. Затем решился.

— Раз уж сама обратилась, — бормотнул он. — Василь, сынок мой, где он нынче?

Похоронка на Василя пришла на второй месяц от начала войны. А еще через три месяца не стало и Алевтины, не проснулась поутру. Лабань схоронил жену, на следующий день заколотил избу и ушел партизанить.

Василь был у них единственный. Поздний, тайком под образами у Бога вымоленный. Хорошим парнем рос Василь, крепким, правильным. Школу закончил на одни пятерки, уехал в Ленинград, поступил там в политехнический. Большим человеком мог стать, инженером. Не случилось — в тридцать седьмом пришла бумага: осужден к десяти годам за шпионаж и измену Родине. Старый Лабань едва тогда не рехнулся на допросах в НКВД. Однако вновь образа чудодейственные помогли — амнистию Прокоп с Алевтиной Василю вымолили.

— Забрала я твоего сына, старик. — сказала Смерть. — Два года тому, под Кингисеппом. Или ты не знал?

— Как не знать. Я не то спрашиваю. Где он? Ну там, наверху.

— Вот оно что, — протянула Смерть. — То мне неизвестно, те дела мне неведомы. Да и зачем тебе, скоро узнаешь сам.

— Понимаешь какое дело, — Лабань вновь почесал в затылке. — В тюрьме он сидел. Статья такая, что… — Старик махнул рукой. — Вот я и думаю: что, если он туда угодил, к вашим? Мы с ним тогда и не увидимся боле. Мне-то у вас делать нечего, грехов на мне нет. Но если так сталось, что у вас Василек, я б тогда… — Старик замялся.

— Что б ты тогда?

— Я б тогда… Завтрева, как меня заберешь, тоже к вам попросился.

Смерть поднялась. Прокоп Лабань встал на ноги вслед за ней.

— Не волнуйся, старик, — сказала Смерть, и голос ее на этот раз не был бесцветен, Лабаню почудилось в нем даже нечто сродни уважению. — Я позабочусь, чтобы вы не разминулись. Поклонюсь кому надо.

* * *

Миронов проснулся в четыре утра — ровно в то время, которое себе назначил. Привстал, огляделся, минут пять вслушивался в предутреннюю тишину. Затем бесшумно поднялся. Безошибочно нашел путь к гнутой березе, под которой было сложено снаряжение. Забрал рюкзак со съестным, закинул на спину. Прихватил флягу с водой, нацепил на пояс. Постоял с минуту и сторожкими шажками двинулся назад, к болоту. На востоке начинало светать, и Миронов ускорился. Добравшись до края топей, повернул на юг и двинул вдоль трясины, с каждым шагом все быстрей и уверенней.

О скользкую, утопленную в мох корягу Миронов споткнулся, когда был уже в полукилометре от ночной стоянки. Не удержав равновесия, полетел на землю лицом вниз. Успел подставить локти, сгруппироваться и смягчить падение. Предательски зазвенела, шлепнув о камень, фляга. Миронов припал к земле и замер. По шее хлестануло внезапно острой болью. Подрывник мотнул головой, стряхивая источник боли, наверняка острый обломок сука или ветку. Отползающую под лесной выворотень черно-зеленую болотную гадюку он так и не увидел.

* * *

— Командир. — Алесь Бабич тяжело дышал, утирал со лба пот. — Слышь, командир.

— Чего тебе? — Докучаев привстал навстречу.

— Красавчик свинтил.

— Как это свинтил? — Докучаев вскочил на ноги. — Когда свинтил? Куда?

Алесь не ответил. Развернулся и тяжело побежал от выдвижного поста к стоянке. Докучаев, бранясь на ходу, помчался за ним.

На том месте, где укладывался вчера спать Миронов, сидела, ссутулившись, Смерть.

— Ушел! — ахнул Докучаев. — Ушел же!

— И жратву прихватил, гнида, — откликнулся Бабич.

— Никуда он не ушел, — тихо сказала Смерть. — От меня не уходят. Там он, — Смерть махнула костлявой рукой на юг. — Неподалеку.

Миронов лежал, раскинув руки, навзничь. Его некогда красивое, волевое лицо раздулось, превратившись в уродливую синюшно-багровую маску.

* * *

— Ну, что делать будем? — Докучаев разложил на брезенте мины, растерянно переводя взгляд с одной на другую. — Кто умеет с ними обращаться?

Партизаны молчали. Опыта железнодорожных диверсий ни у одного из них не было.

— Я видал, как надо устанавливать, — угрюмо сказал Каплан. — Этот показывал. — Он кивнул на юг, туда, где нашел Смерть Миронов. — Только сам ни разу не делал.

— Значит, пойдешь на насыпь, — заключил Докучаев. — Остальные будут прикрывать. Сам-то не подорвешься?

— А если даже подорвусь, — Левка пожал плечами. — Беда небольшая, с учетом… — Он быстро посмотрел на Смерть, отвел взгляд. — С учетом некоторых обстоятельств.

— Эти выбросьте, — велела неожиданно Смерть, выпростав из рукава костлявое запястье и ткнув им в сторону прямоугольных фанерных ящиков с маркировкой «МЗД-2». — То замедленного действия мины, их без навыка не поставишь. А эти пакуйте, — кивнула она на невзрачные белесые кубики с прикрученными по бокам батарейками. — Как заряжать, я покажу, они простые. Провод, что из батарейки торчит, видите? Это замыкатель, его надо выложить на рельс и примотать к нему бечевкой. А саму мину прикопать снизу.

— А ты откуда знаешь? — изумился Докучаев.

— Да насмотрелась, — хмыкнула Смерть. — Когда всяких-разных забирала.

— Наших? — уточнил Докучаев.

— Всяких, — отмахнулась Смерть. — В основном все же ваших, — добавила она миг спустя.

* * *

К железной дороге вышли к трем пополудни. Последние километры преодолевали осторожно, след в след, а когда в просветы между ветвями стала видна насыпь, старый Лабань вскинул руку в предупредительном жесте. Дальше он двинулся один, короткими перебежками от ствола к стволу. Добрался до опушки, присел. Раздвинув кусты можжевельника, выглянул наружу. Затем осторожно попятился и поманил Докучаева.

Минут пять Докучаев водил окулярами бинокля вдоль уходящего вниз, к железнодорожному мосту затяжного пологого спуска. Задержал окуляры на сбитом у крайнего пролета приземистом сооружении с жестяной крышей. Перевел дальше, посчитал покуривающих на лавке солдат, приплюсовал часовых, отметил собачий вольер, затем подался назад и сунул бинокль в футляр.

— Взвода два будет, — прошептал он на ухо Лабаню. — И, похоже, кинологическое боевое подразделение в придачу.

— Одна разница, — пожал плечами старик. — Будь там хоть рота, хоть дивизия, конец нам один.

— Есть разница, — сказал Докучаев твердо. — Этих мы удержим, пока не подойдет поезд. Этих должны удержать. Пошли назад.

Ночи дожидались километрах в трех от насыпи. За пять неполных часов по железной дороге прошло два эшелона.

— Послушай. — Докучаев неожиданно дернулся, повернулся к Смерти. — А ты нас как забирать будешь, ко времени? Если ко времени, торопиться нам надо.

— Да нет, — Смерть ненадолго задумалась. — Не ко времени, заберу как получится.

— Тогда ладно.

* * *

К десяти стемнело окончательно, и Докучаев приказал выдвигаться.

— Простимся, что ли? — протянул Алесь Бабич. Шагнул к Янке, обнял за плечи, привлек к себе. Та всхлипнула, уткнулась лицом в грудь.

— Ты это… — Алесь шмыгнул носом. — Не серчай, если что. Играл я вчера на тебя.

— Как это играл? — запрокинула лицо Янка.

— Обычно, в карты. Вон с ней, — Бабич кивнул на Смерть. — Думал, отобью тебя у нее. Не вышло, фраернулся с тузом, двойку вместо него дернул. Знал бы, руки бы себе оторвал. И тебя не вытащил, и себя, считай, приговорил.

— Как это приговорил?

— Да так. Неважно, пошли.

* * *

Докучаев установил ручник, приладил диск, оставшиеся два прикопал в землю. Поодаль устроился с самозарядкой Токарева Лабань. Приладил магазин к трофейному шмайссеру и залег в можжевельнике Бабич.

— Давай, — обернулся Докучаев к Каплану.

Ухватив мешок с минами, Левка протиснулся сквозь кусты. Отдышался и, волоча мешок за собой, полез на насыпь. Добрался до рельсов, зубами развязал стягивающую мешок тесьму, на ощупь выудил мину. Отложил в сторону, выдернул из чехла нож и принялся рыхлить щебенку. Грунт не поддавался, был он жестким и твердым, свалявшимся, спекшимся от времени, утрамбованным тысячами пронесшихся поверху поездов.