— Я всемогущ.

— Тогда почему твои слова полны такого сомнения?

— Потому что я не охотник, — ответил я. — Кикуйю меня боятся, ибо я могущественен, но я никогда умышленно не причинял вреда никому из моего народа. Я не причиню им вреда и сейчас. Я делаю так, как лучше для Кириньяги, но, если страх перед физи переборет в них страх передо мной, я проиграю.

Ндеми уставился на узоры, которые в продолжение беседы чертил пальцем в пыли.

— Возможно, если охотник явится, он окажется хорошим человеком, — сказал он наконец.

— Возможно, — согласился я. — Но он останется охотником. — Я помолчал. — В изобильные дни лев может спокойно спать рядом с зеброй. Но когда приходит нужда, когда голодать начинают оба, то льва голод постигает в последнюю очередь.

Десять охотников ушли из деревни, а вернулись только восемь. Двоих атаковала и загрызла стая гиен, пока люди сидели в тени акации. Весь день женщины оплакивали погибших, а небо почернело от дыма, ибо по нашим обычаям хижины мертвых полагалось сжечь. В тот же вечер Коиннаге созвал совет старейшин. Я выждал, пока исчезнут последние лучи солнца, затем разрисовал лицо, облачился в церемониальный плащ из леопардовой шкуры и пошел к нему в бома.

Я приближался к старейшинам деревни в полной тишине. Даже ночные птицы, казалось, куда-то улетели. Я прошел между ними, не глядя ни влево, ни вправо, пока не опустился на свой привычный стул слева от личной хижины Коиннаге. Я видел трех его жен, теснившихся в хижине старшей. Они сидели на коленях как можно ближе к выходу, стараясь видеть и слышать все, что происходит.

В мерцающих отсветах пламени лица большинства старейшин выглядели мрачными и перепуганными. Никто, даже мундумугу, не мог говорить прежде верховного вождя, и, пока Коиннаге не появился из хижины, я убивал время, бросая в пыль кости, которые вынул из кожаного кисета на шее. Я трижды бросил кости и трижды нахмурился. Наконец я убрал кости в кисет, предоставив старейшинам, собиравшимся не повиноваться мундумугу, размышлять, что именно я по ним прочел.

Наконец Коиннаге вышел из хижины с длинной тонкой палкой в руке. Он по привычке махал ею на советах, как дирижер — дирижерской палочкой.

— Охота провалилась, — возвестил он театрально, словно в деревне кто-то еще не знал об этом. — Еще двое мужчин погибли из-за физи. — Он помедлил для большего эффекта и крикнул: — Такое не должно повториться!

— Не ходите на охоту, и не повторится, — сказал я, поскольку я мог возражать, когда вождь начинал говорить.

— Ты — мундумугу, — заметил один из старейшин. — Тебе бы следовало защитить их!

— Я советовал им не ходить на охоту, — отвечал я, — я не могу защитить тех, кто меня не слушает.

— Физи должны умереть! — завопил Коиннаге, и, когда он повернулся ко мне, я почувствовал резкий запах помбе. Я понял, почему вождь настолько задержался у себя в хижине. Он пил помбе, пока пьяная храбрость не перекрыла страх от восстания против мундумугу. — Никогда больше не будут физи питаться плотью кикуйю, и мы никогда больше не будем прятаться в своих бома, точно женщины, пока Кориба не скажет нам, что опасность миновала! Физи должны умереть!

Старейшины подхватили его клич:

— Физи должны умереть!

Коиннаге изобразил, как убивает гиену, используя палку как копье.

— Человек достиг звезд! — продолжал Коиннаге. — Человек построил великие города на морском дне. Человек истребил слонов и львов. Разве мы не люди? Или мы старухи, которых страшат мерзкие падальщики?

Я встал.

— Достижения других людей не имеют значения для кикуйю, — сказал я. — Другие люди не создавали нам трудностей с физи; другие люди не помогут нам их решить.

— Такой человек есть, — Коиннаге обвел взглядом гневные лица, по которым плясали отсветы костра. — Охотник.

Старейшины забормотали в знак согласия.

— Надо послать за охотником, — повторил Коиннаге, размахивая палкой.

— Но это не должен быть европеец, — сказал один старейшина.

— И не вакамба, — добавил другой.

— И не луо, — произнес третий.

— Лумбва и нанди — кровные враги нашего народа, — высказался четвертый.

— Все равно, кто это будет, — возразил Коиннаге, — лишь бы он убил физи.

— Как же ты найдешь такого человека? — спросил один старейшина.

— На Земле остались гиены, — ответил Коиннаге. — Нужно найти охотника или смотрителя в каком-нибудь заповеднике, человека, который много раз охотился на физи и убивал их.

— Ты совершаешь ошибку, — категорично сказал я, и внезапно наступила абсолютная тишина.

— Нам нужен охотник, — заупрямился Коиннаге, увидев, что никто не осмеливается возразить.

— Ты лишь призовешь на Кириньягу более опасного убийцу, чтобы избавиться от менее опасного, — ответил я.

— Я — верховный вождь, — сказал Коиннаге, и по тому, как он избегал моего взгляда, я догадался, что хмель выветрился из его головы и он вынужден был противостоять мне перед старейшинами. — Что ж я за вождь, если позволю физи продолжать истреблять моих людей?

— Можно сооружать ловушки на физи, — ответил я, — пока Нгаи не вернет им прежнее желание питаться травоядными.

— И сколько из нас еще погибнет, прежде чем мы устроим ловушки? — возразил Коиннаге, снова пытаясь себя распалить. — Сколько из нас погибнет, прежде чем мундумугу признает, что ошибается и что план Нгаи не предусматривает такого?

— Остановись! — вскричал я, потрясая кулаками над головой, и даже Коиннаге застыл как вкопанный, боясь пошевелиться или возразить. — Я ваш мундумугу. Я — живая книга нашей племенной мудрости; каждая моя фраза взята с ее страниц. Я благословлял урожаи, я призывал дожди. Я никогда не обманывал вас. И я говорю вам: не смейте призывать охотника на Кириньягу!

Коиннаге в буквальном смысле слова трясло от ужаса передо мной, но он заставил себя посмотреть мне в глаза.

— Я верховный вождь, — произнес он, стараясь чтобы его голос звучал твердо, — и я говорю: мы должны действовать, прежде чем физи снова оголодают. Физи должны умереть! Я все сказал.

Старейшины присоединились к нему, скандируя:

— Физи должны умереть!

Коиннаге снова осмелел, поняв, что он не один в открытую противится указаниям мундумугу. Он возглавил скандирование, обходя круг старейшин, и наконец выкрикнул мне прямо в лицо:

— Физи должны умереть! — подкрепив крики размашистыми жестами палкой.

Я понял, что впервые проиграл на совете, но не стал им угрожать, поскольку важно, чтобы любая кара за неповиновение мундумугу исходила от Нгаи, а не от меня самого. Я молча покинул круг старейшин, не глядя на них, и вернулся к себе в бома.

На следующее утро двух коров Коиннаге нашли мертвыми без единой отметины, а затем каждое следующее утро двух мертвых животных обнаруживал следующий старейшина совета. Я объяснил, что их, без сомнения, карает Нгаи, что трупы необходимо сжечь, а к мясу мертвого скота притрагиваться нельзя, ибо всяк, кто отведает его, падет жертвой ужасного таху, проклятия, и мои приказы выполнялись без обсуждения. Оставалось только дождаться прибытия обещанного Коиннаге охотника.

Он шел через равнину к моему бома, и могло показаться, что это Сам Нгаи. Высокий, ростом более шести с половиной футов, стройный и изящный в движениях, как газель, а кожей чернее самой темной ночи. Он был не в кикои и не в форме цвета хаки, а в легких брюках и рубашке с короткими рукавами. Он был обут в сандалии, по мозолям и натоптанности пальцев я заключил, что большую часть жизни он ходит босиком. Через плечо он перекинул маленькую сумку, а в левой руке нес длинное ружье в футляре с монограммой. Поравнявшись с местом, где сидел я, он спокойно остановился и посмотрел на меня немигающим взглядом. По его высокомерному выражению я догадался, что он из масаи.

— Где тут деревня Коиннаге? — спросил он на суахили.

Я указал налево.

— В долине, — сказал я.

— Старик, почему ты живешь тут один?

Он употребил именно такие слова. Не мзее, что выражало бы уважение к старшему и почтение к десятилетиями копившейся мудрости, а старик.

Да, молча заключил я, ты, без сомнения, масаи.

— Мундумугу всегда живет отдельно от остальных, — ответил я вслух.

— Значит, ты колдун, — сказал он. — Я-то думал, ваш народ перерос эту чушь.

— А твой перерос хорошие манеры, да? — отозвался я.

Он пренебрежительно фыркнул.

— Не рад ты мне, да, старик?

— Нет, я тебе не рад.

— Ну что ж, если бы твоя магия была бы достаточно сильна, чтобы истребить гиен, меня бы тут не было. И не меня в том надо винить.

— Тебя не за что винить, — сказал я. — Пока еще.

— Как тебя зовут, старик?

— Кориба.

Он ткнул себя большим пальцем в грудь:

— А я Уильям.

— Это не имя масаи, — заметил я.

— Мое полное имя — Уильям Самбеке.

— Тогда я стану называть тебя Самбеке.

Он пожал плечами:

— Зови как хочется.

Прикрыв глаза ладонью от солнца, он посмотрел на деревню.

— Я совсем не этого ожидал.

— А чего ты ожидал, Самбеке? — поинтересовался я.

— Я полагал, вы тут пытаетесь построить Утопию.