— Если он погибнет, — ответил я, — то по собственной воле, и у Техподдержки не будет никаких оснований наказывать нас.

Я долго смотрел на него испытующим взглядом.

— Странно, что тебя это занимает.

— Странно, что меня занимает его возможная гибель?

— Странно, что ты беспокоишься, как бы Техподдержка не отозвала нашу хартию, — ответил я. — Если послушаешь масаи, то превратишь Кириньягу во вторую Кению. В чем же разница, если тебя заставят вернуться в настоящую Кению?

— Он не хочет преображать Кириньягу в Кению, — мрачно отозвался Коиннаге. — Он желает построить Утопию.

— Этим мы уже занимаемся, — заметил я. — А что, его Утопия предусматривает большой дом в европейском стиле для вождя племени?

— Мы не обсуждали это настолько подробно, — неловко ответил Коиннаге.

— И, вероятно, дополнительный скот в обмен на предоставление носильщиков и подносчиков оружия?

— У него отличные идеи. — Коиннаге проигнорировал мой вопрос. — Почему мы обязаны таскать воду от реки, если можно воспользоваться для этого насосами и трубами?

— Потому что если воду легко получать, то она легко загрязняется, а у нас тут не больше воды, чем в Кении, а в Кении все озера пересохли стараниями предусмотрительных умников вроде Самбеке.

— У тебя на все случаи жизни ответы есть, — недовольно сказал Коиннаге.

— Не на все, — сказал я. — Но для этого масаи у меня есть ответы, поскольку эти вопросы задавались уже много раз и в прошлом кикуйю всегда отвечали на них неверно.

Вдруг мы услышали жуткий вопль на расстоянии примерно полумили.

— С ним покончено, — мрачно констатировал Коиннаге. — Масаи погиб, а нам теперь отвечать перед Техподдержкой.

— Не похоже на человека, — возразил Ндеми.

— Ты всего лишь мтото, дитя, — рявкнул Коиннаге, — откуда тебе знать?

— Я слышал крики Джумы, когда физи убили его, — сказал Ндеми извинительно. — Вот поэтому я знаю.

В тишине мы ожидали новых звуков, однако других криков не последовало.

— Наверное, это и хорошо, что физи убили масаи, — наконец заметил старый Нджобе. — Я видел здание, которое он нарисовал в пыли — гостевой дом, — и это было злое здание. Оно не круглое, как наши хижины, которые защищены от демонов, у него углы, а все знают, что демоны по углам живут.

— Действительно, — согласился другой старейшина, — это было бы проклятое место.

— Ну а чего можно ожидать от человека, который уходит охотиться на физи в ночь? — добавил третий.

— Можно ожидать, что он принесет мертвого физи! — торжествующе произнес Самбеке, выйдя из темноты и бросив на землю окровавленную тушу крупного самца гиены. Все изумленно отшатнулись, а он развернулся ко мне, и отсветы пламени снова заплясали на его гибком черном теле.

— А что ты теперь скажешь, старик?

— Скажу, что ты более опасный убийца, чем физи, — отозвался я.

Самбеке довольно ухмыльнулся.

— Поглядим, — сказал он, — что откроет нам этот физи. — Он повернулся к юноше: — Бой, принеси-ка нож.

— Его зовут Камаби, — заметил я.

— Некогда мне имена учить, — ответил Самбеке. Он повернулся к Камаби: — Делай, как я говорю, бой.

— Он уже мужчина, — сказал я.

— В темноте трудно различить, — пожал плечами Самбеке.

Камаби вернулся через минуту со старинным охотничьим ножом, таким старым и ржавым, что Самбеке остерегся его брать в руки и просто указал на гиену.

— Ката хи ятумбо, — приказал он. — Рассеки брюхо вот здесь.

Камаби опустился на колени и вскрыл брюхо гиены. Запах был непереносимым, но масаи подобрал палку и стал ковыряться ею во внутренностях зверя. Наконец он отодвинулся.

— Я надеялся, что мы там найдем браслет или серьгу, — сказал он, — но мальчишку загрызли уже давно, и эти штуки, по всей видимости, уже прошли через нутро физи.

— Кориба мог бы бросить кости и узнать, та ли это гиена, которая убила Джуму, — предложил Коиннаге.

Самбеке презрительно фыркнул.

— Кориба может бросать кости до сезона долгих дождей, но ничего не узнает. — Он обвел взглядом собравшихся. — Я убил физи старым способом, чтобы доказать, что я не трус и не европеец, которые охотятся только при дневном свете и только с ружьями. Раз уж я вам показал, на что способен, то завтра я продемонстрирую, сколько физи я могу уничтожить моим способом, а вы сами решите, чей способ лучше, Корибы или мой.

Он помолчал.

— Теперь мне нужна хижина для сна, чтобы утром, когда взойдет солнце, я был свеж и полон сил.

Все, кроме Коиннаге, наперебой принялись предлагать ему свою хижину. Масаи по очереди посмотрел на каждого, после чего развернулся к верховному вождю.

— Я буду спать в твоей хижине, — сказал он.

— Но… — начал было Коиннаге.

— И одна из твоих жен будет согревать меня этой ночью.

Он посмотрел Коиннаге прямо в глаза.

— Или ты осмелишься отказать мне в гостеприимстве после того, как я убил физи для вас?

— Нет, — наконец выдавил Коиннаге, — я не откажу тебе.

Масаи торжествующе улыбнулся мне.

— Это еще не Утопия, — сказал он, — но уже ближе.

Наутро Самбеке ушел охотиться с ружьем.

Я спустился в деревню дать Зинду мазь для облегчения боли в полных молока грудях, ибо ее ребенок родился мертвым. Покончив с этим, я пошел мимо шамба, обновляя заклинания на пугалах, и вскоре, как обычно, сбежались дети, упрашивая меня рассказать им историю. Наконец, когда солнце уже высоко поднялось в небе и стало слишком жарко, чтобы продолжать обход, я сел в тени акации.

— Хорошо, — сказал я, — теперь я расскажу вам историю.

— Какую историю ты нам сегодня расскажешь, Кориба? — спросила одна девочка.

— Думаю, стоит вам рассказать историю про глупого слона, — сказал я.

— А почему он был глуп? — поинтересовался один мальчик.

— Послушай, и ты узнаешь, — сказал я, и все умолкли.

— Жил-был один молодой слон, — начал я, — и поскольку он был очень юн, то еще не набрался мудрости, свойственной его роду. Однажды слон наткнулся на построенный в саванне город, вошел туда и подивился чудесам, ибо ничего более прекрасного он в жизни не встречал. Всю жизнь он день и ночь искал себе пищу, чтобы живот его не оставался пустым, но в городе нашлись удивительные машины, которые могли настолько облегчить его существование, что он вознамерился раздобыть их. Однако, когда слон приблизился к человеку с палкой-копалкой, которой мог бы откопать бобы акации, владелец сказал:

— Я бедняк, я не могу отдать тебе мою палку-копалку. Но раз ты так сильно хочешь ею обзавестись, то я предлагаю обмен.

— Но мне нечего предложить тебе взамен, — грустно отвечал слон.

— Конечно же, у тебя есть, — возразил человек. — Если ты отдашь мне свои бивни, чтобы я украсил их резьбой, то взамен получишь мою палку-копалку.

Слон обдумал предложение и согласился, ведь с палкой-копалкой ему больше не надо было бы копать бивнями землю.

Он прошел еще сколько-то и увидел старуху с ткацким станком. Ему показалось, что это превосходная вещь, ведь, получи он ее, мог бы сшить себе одеяло и больше не мерзнуть по ночам.

Он попросил женщину отдать ему ткацкий станок, но та ответила, что не отдаст его просто так, однако согласна продать.

— Но у меня больше ничего нет, кроме палки-копалки, — возразил слон.

— А мне не нужна палка-копалка, — сказала старуха. — Я бы отрезала тебе одну из ног и сделала из нее стул.

Слон долго размышлял и наконец, вспомнив, как холодно было ему предыдущей ночью, ответил согласием, и обмен состоялся.

Затем он пошел дальше и увидел человека с сетью и подумал, что хорошо было бы обзавестись такой сетью, ведь с ее помощью можно было бы собирать плоды, падающие с деревьев, а не поднимать их с земли.

— Я не отдам тебе свою сеть, потому что я потратил много дней, чтобы сплести ее, — сказал человек, — но согласен выменять ее на твои уши, из которых сделаю отменные матрасы.

И снова слон согласился, а потом вернулся в стадо, чтобы показать, какие чудесные приспособления дали ему в городе людей.

— А какой нам прок от палки-копалки? — спросил у слона его брат. — Она не прослужит так же долго, как наши бивни.

— Одеяло могло бы, наверное, нам пригодиться, — сказала его мать, — но, чтобы соткать его, нужны пальцы, а у нас их нет.

— Не вижу, какая нам польза от сети для сбора фруктов, — сказал ему отец. — Если держать мешок хоботом, как тогда стряхивать фрукты с деревьев, а если трясти дерево, то как тогда держать сеть?

— Теперь я понял, — сказал молодой слон, — что орудия людей не предназначены для слонов. А человеком мне не быть, так что лучше я снова стану жить слоновьей жизнью.

Его отец печально покачал головой.

— Да, ты — не человек, но ты больше и не слон, потому что менялся с людьми. У тебя нет одной ноги, ты не поспеешь за стадом. Ты отдал им свои бивни, ты не сможешь теперь копать землю в поисках воды или бобов акации. Ты расстался с ушами и теперь не сможешь махать ими, остужая кровь, когда солнце стоит высоко в небе.

И вот слон провел остаток своей несчастливой жизни, разрываясь между стадом и городом, ибо он не смог стать частью одного и перестал быть частью второго.