— Не знаю.

— В Послесмертии ты сказала, что видишь будущее.

— Не совсем верно, но достаточно близко.

— А именно?

— Я не могу видеть все, везде и когда угодно, — ответила она. — Я вижу только то, что она показывает мне.

— Она? — снова попытался прояснить вопрос Бедект.

Цюкунфт проигнорировала его слова.

— И то, что она показывает, меняется. Становится более точным.

Она разочарованно нахмурилась.

— Раньше она показывала мне больше. Она показывала почти везде и всегда, чтобы я ни захотела увидеть. Теперь… — Цюкунфт оценивающе посмотрела на него. — Она показывает мне тебя.

Он не хотел знать, что это значит. Проклятые гайстескранкен, в их действиях никогда не было ни капли смысла. Она, вероятно, влюбилась в него, нашла в нем отцовскую фигуру, и эта влюбленность сильно ограничила ее могущество как зеркальщицы. Он содрогнулся при мысли о том, что это говорит о ее настоящем отце.

— Ты можешь увидеть нашу встречу с Вихтихом и Штелен?

— Нет. Но я знаю, что если мы отправимся на поиски того мальчика, то они окажутся впереди.

— А если мы этого не сделаем?

— Тогда они будут позади.

Бедект зарычал от отчаяния. Ладно, подыграем ей.

— Если я спасу этого мальчика, покажет ли она, — он кивнул на зеркало в руках Цюкунфт, — то, что нужно мне?

Цюкунфт пожала плечами:

— Рано или поздно.

Он мысленно увидел отвращение на лице Штелен. Она бы сплюнула и сказала:

— Этот план пойдет по борозде очень быстро.

Бедект вспомнил то недолгое время, что он провел вместе с Цюкунфт в Послесмертии. Тогда ее видение будущего было подробным и точным. Она показала ему то, что ему было нужно сделать, чтобы вернуться в мир живых. А теперь она была почти бесполезна. Разве гайстескранкены не должны становиться все более могущественными по мере погружения в пучину собственного безумия? Сила Цюкунфт убывала — означало ли это, что рассудок почему-то возвращается к ней, и если да, то почему? Потому, что она общается с ним?

«Что за ерунда. Общение со мной еще никому психику не улучшило».

Или в глубинах ее души происходит нечто более важное, но незаметное? Может быть, его присутствие рядом с ней каким-то образом, которого он не мог понять, спровоцировало некий катастрофический крах ее способностей, как последний безумный рывок к Вершине?

Бедект вспомнил слова Моргена, что Отражения никогда не показывали ему его собственного будущего, и спросил:

— А свое будущее ты там видишь?

— Никогда.

Бедект вздохнул. Возможно, если он спасет того треклятого пацана, у той, кто, по мнению Цюкунфт, живет в зеркале, появится больше охоты помочь ему.

— А ты сама как думаешь, что нам стоит делать? — с любопытством спросил он.

— Нам стоит, по крайней мере, попытаться.

Он не стал выяснять почему. Цюкунфт уже поделилась с ним великой банальностью, в которую верила — сама попытка важнее, чем выигрыш. Что за несусветное дерьмо. Любая попытка, заканчивающаяся неудачей, являлась провалом — ни больше ни меньше.

«Какая забавная философская концепция сварливых стариков, так ведь, старик?» — раздался в его голове насмешливый голос Штелен.

Бедект хмыкнул.

«Просто дам ей то, что она хочет, и тогда мы сможем вернуться к плану».

— Куда направляется пацан?

В ответ она улыбнулась печальнее, чем он ожидал:

— На восток. Завтра мы догоним его.

— Мы идем на восток, Говна Кусок, — сказал Бедект.

— Извини?

— Разговариваю с моей лошадью.

Бедект развернул Говна Кусок. Цюкунфт последовала за ними, причмокивая губами и понукая лошадь, пока снова не оказалась рядом с Бедектом.

— Я тут подумала, надо бы мне переименовать лошадку свою, — сказала она.

— Поздно, — ответил Бедект.

Солнце село, и небо заволокло тучами. Температура упала. Бедект объявил привал. Пора разбить лагерь, заявил он.

— Принеси дров для костра, пока я…

— Нет, нет, нет, — Цюкунфт почти испуганно попятилась. — В поваленных деревьях живут всякие извивающиеся твари, — произнесла она так, как будто это все объясняло.

Бедект пожал плечами и принес дрова. Вернувшись, он бросил их к ногам Цюкунфт и помассировал свою поясницу.

— Ты можешь сложить их для костра?

— Они грязные, — она протянула к нему свои изящные руки, растопырив чистые пальцы. Как будто это его волновало!

— Не могла бы ты разбить лагерь, пока я разжигаю огонь? — спросил он.

— Конечно. А как разбить лагерь?

— Ищи камни, твердые обломки и убери их с тех мест, на которые мы постелем скатки.

— Скатки?

Бедект вытащил из ее седельной сумки скатку и бросил к ее ногам.

— Она выглядит ужасно тонкой, — заявила Цюкунфт.

— Она достаточно теплая.

— Я легко мерзну.

Бедект безразлично хмыкнул.

— Я разведу костер. Если ты сможешь поддерживать огонь, пока я охочусь…

— Не утруждайся. Ты никого не поймаешь. Сегодня вечером мы съедим ту еду, которую ты купил.

— Откуда тебе знать…

Цюкунфт посмотрела на него, как на умственно отсталого.

Ворча, он принялся разводить костер. Когда пламя разгорелось, он извлек провизию из своих седельных сумок и поделился ею с девушкой.

Они ели молча. Цюкунфт наблюдала за Бедектом сквозь языки пламени, он же не обращал на нее никакого внимания. Она не то чтобы ела, а так, поклевывала. Бедект, осыпая брюхо крошками, вдруг задумался, а не разделяет ли она — до некоторой степени — одержимость Моргена чистотой. Покончив с ужином, она довольно рыгнула и ухмыльнулась Бедекту.

— Холодает, — сказала она, обхватив себя руками и резко вздрагивая.

— Так и есть.

— Эта скатка выглядит довольно тонкой, — повторила она.

— Так и есть.

Они могли себе позволить только такие одеяла.

— Мы могли бы укрыться одним, — сказал Цюкунфт. — Так будет теплее.

— Я что-то не наелся, — сказал Бедект и поднялся. Измученные артритом колени привычно хрустнули. — Пойду посмотрю, не смогу ли я найти кого-нибудь и убить.

Он ушел в ночь, не оглядываясь.

— Развлекайся, — сказала она ему вслед, и ее мягкий голос подозрительно подрагивал, как от сдерживаемого смеха.

Бедект не нашел никого, кого можно было бы съесть, но все равно кого-то убил. На обратном пути в лагерь он споткнулся и упал на лук, сломав его.

Глава восьмая

Древние короли и королевы — те, кто правил до возвышения Меншхайт Лецте Империум — похоронены в гробницах, облицованных золотом и доверху заваленных драгоценностями. Их личную гвардию, любимых слуг, собак и лошадей похоронили вместе с ними, чтобы они могли служить и развлекать своих владельцев в Послесмертии.

Правят ли эти владыки там до сих пор?

Гешихтс Ведреер, историк и философ

Морген, самодовольный паршивец, откинулся на спинку стула и сказал:

— Тебе лучше взять мечи.

Вихтих сгреб со стола свои парные клинки, и Морген исчез. Вихтих, не желая показывать своего удивления, приподнял бровь, оглядел таверну. Мальчик мог быть богом, но не смог удержаться от попытки пустить пыль в глаза. О боги, он хотел произвести впечатление на человека, который…

«Здесь стало светлее, что ли?»

Вихтих сморгнул и повернулся к барной стойке. Парня за прилавком он не узнал. Неужели бармен сменился, а он и не заметил?

К его столику подошла барменша, молодая и хорошенькая. Лицо ее было щедро усеяно светлыми веснушками, глаза — голубыми. Он захотел воспеть ее глаза в поэме. Ее грудь — тоже.

— Принести тебе кружку пива? — спросила она.

Ее взгляд зацепился за него, стал оценивающим.

Вихтих блеснул своей лучшей улыбкой, той, которая заставляла сердца женщин таять, а мужчин — разбивать ему лицо. Из всех его многочисленных улыбок эта была, безусловно, его любимой.

— Пожалуйста. И как тебя зовут?

— Рейниген, — ответила она и умчалась, тряхнув золотисто-каштановыми волосами.

«Она намного приветливее, чем…»

Вихтих порылся в памяти. Безуспешно.

«Как бы ее там ни звали».

Смерть и впрямь превратила некоторых людей в бледные тени себя самих.

Золотые волосы. Голубые глаза.

Вихтих окинул взглядом других посетителей таверны. Они казались счастливыми, толстыми и преуспевающими.

«Что-то здесь…»

Рейниген принесла ему кружку янтарного эля с высокой шапкой пены и поставила ее на стол перед ним. От девушки пахло свежеиспеченным хлебом, пивом и душистым мылом, и ему так захотелось ей присунуть, как никогда еще не хотелось с тех пор… с тех пор, как он умер.

Вихтих поймал ее руку в свою, ласково провел кончиками пальцев по мягкой коже. Поднес к носу, глубоко вдохнул ее запах, закрыв глаза от удовольствия. Ее рука была теплой, и он чувствовал биение ее сердца.

— Чем могу помочь? — спросила она, не предпринимая никаких попыток отнять руку.

— Ты живая, — изумленно произнес Вихтих. — Такая живая!

Он схватил кружку и одним глотком осушил ее, а она наблюдала за этим своими удивительными голубыми глазами.

— Вкус, — сказал он, швырнув пустую кружку на стол. — Настоящий вкус!

Вихтих облизал губы.

— Еды. И еще пива.

Она вежливо кашлянула, и он понял, что все еще держит ее за руку.