Майкл Каннингем

Дикий лебедь и другие сказки

Иллюстрации Юко Симидзу

Раз: очарование

Большинству из нас это не грозит. Если вы не привиделись в горячечном сновидении богам, если красота ваша не тревожит созвездия, никто вас заколдовывать не станет. Никто не захочет превращать вас в дикого зверя или погружать в сон длиной в столетие. Ни одна ведьма, прикинувшись феей, не посулит исполнить три ваши желания, начинив посулы погибелью, как, бывает, запекают в пирог смертоносную бритву.

Неказистым девицам из тех, что пристойнее всего выглядят при свечах, утянутые в корсет и тщательнейше накрашенные, беспокоиться не о чем. На пухлых ряболицых наследников престола — любителей поизмываться над слабыми и зависимыми и в каждой игре объявить себя победителем — проклятия и заговоры не действуют. Девственницы второго сорта неинтересны силам хаоса и разрушения, а влюбленные недоросли не навлекают на себя ярость демонов.

Большинство из нас губит себя самостоятельно. Мстительные же сверхъестественные создания выискивают себе жертву из числа редких избранных, обладателей не только вопиющей красоты, но благообразия, при виде которого замирает птичье пение в ветвях деревьев и которой сопутствуют великодушие, благородство и шарм, столь непринужденные, что может показаться, будто они по умолчанию свойственны человеческой природе.

Подгадить этим избранным — многие ли отказали бы себе в этом удовольствии? В не самых приглядных глубинах своей души кто из нас не выкажет понимания демонам и чародеям, вынужденным терзать людей трансформациями — теми, что придумали забавники-боги, возжелавшие, чтобы мы чувствовали себя еще более одинокими и невзрачными, нелепыми, растерянными и виноватыми, чем на самом деле?

Если взять эти воплощенные совершенства и ославить их, обезобразить или отправить в железных башмаках на край земли, мир вокруг нас, оставшихся, будет проще для житья. В этом мире станут скромнее ожидания, а слова «красивая» и «сильный» будут относиться к гораздо большему числу женщин и мужчин. В нем можно будет хвалить людей, не закрывая при этом глаза на то в них, что на похвалу не тянет.

Задайте себе вопрос: имея такую возможность, наложили бы вы заклятие на красивого до неприличия спортсмена и его возлюбленную из рекламы женского белья или на чету кинозвезд, обещающих соединением своих ДНК дать начало новой человеческой породе? Может, вас слегка раздражает исходящая от них аура счастья и процветания, бесконечность открытых перед ними возможностей? Или даже иногда бесит?

Если ответ «нет», вам повезло.

А на случай, если вы ответили «да», есть магические формулы и древние песнопения, есть слова, которые следует произнести в полночь при нужной фазе луны, стоя на берегу затерянного в лесной чаще бездонного озера, или в потайных подземных покоях, или же на любом перекрестке трех дорог.

Научиться этим заклятиям на удивление просто.

Дикий лебедь

У нас в городе живет принц. Левая рука у него, как у всех, а вместо правой — крыло как у лебедя.

Когда-то злая мачеха превратила принца и одиннадцать его братьев в белых лебедей — ей не хотелось растить и воспитывать двенадцать сыновей своего мужа от прошлого брака (мертвенно-бледное, неживое лицо той, предыдущей жены, глядело остекленело с развешанных по стенам портретов; непрерывная череда беременностей свела ее в могилу, когда ей не было и сорока). Двенадцать шумных, тщеславных мальчишек, двенадцать ранимых, требовательных «я», двенадцать клубков подростковых проблем — все эти радости достались новоявленной королеве довеском к титулу.

Короче говоря, мачеха превратила принцев в лебедей и велела им лететь прочь.

Проблема была решена.

Тринадцатого ребенка, самого младшего, королева пощадила, потому что это была девочка. Но мачехины надежды вырастить из нее наперсницу и верную спутницу по многочасовому шопингу довольно быстро растаяли. С другой стороны, разве не естественно, когда девочка смотрит букой и огрызается на мачеху, превратившую ее братьев в птиц? Какое-то время королева еще старалась терпеливо сносить угрюмое молчание падчерицы, покупала ей бальные платья, которые та ни разу не надела, но скоро ей это все надоело. И принцесса зажила в замке на правах бедной родственницы: ей давали кров и стол, терпели, но не любили.

Двенадцать принцев-лебедей жили на скале в открытом море, и лишь единственный день в году им дозволялось появляться в родном королевстве. Этого дня король с королевой ждали с нетерпением, а когда он наступал, чувствовали себя неуютно. Мало радости провести день с двенадцатью некогда статными и отважными сыновьями, которых видишь раз в год, а они знай себе гогочут, чистят перышки и, хлопая крыльями, клюют крошки во дворе замка. Король изо всех сил притворялся, будто страшно рад их видеть. У королевы каждый раз случалась мигрень.

Шли годы. И вот наконец…

Когда принцы-лебеди прилетели на очередную ежегодную побывку, младшая сестра сняла с них злые чары. В лесу, где она собирала ягоды, ей встретилась старушка-нищенка, которая научила девушку: единственный способ расколдовать братьев — соткать им рубахи из крапивы.

Трудиться приходилось тайком, потому что рубашки надо было ткать не из абы какой крапивы (так, во всяком случае, сказала старушка), а из собранной ночью на кладбище. Если бы кто увидел, как принцесса в глубокой ночи рвет крапиву меж могильных камней, мачеха, как пить дать, объявила бы ее ведьмой и отправила на костер. Девушка смышленая, она не полагалась на заступничество отца, к тому времени уже втайне лелеявшего мечту (в которой даже самому себе не признавался) избавиться наконец от всех своих детей.

По ночам принцесса пробиралась за крапивой то на одно, то на другое кладбище, а потом дни напролет ткала рубахи. Пришлось очень кстати, что в замке на нее никто особо внимания не обращал.

Дело уже шло к концу, но как-то раз столичный архиепископ (его-то никто не стал спрашивать, что он забыл ночью на кладбище) подглядел, как принцесса собирает крапиву — и на нее донес. Королева давно подозревала, что что-то с этой девицей неладно (та, подумать только, не доверяла мачехе даже самых невинных девичьих секретов и воротила нос от туфелек, которые хоть в музее выставляй), и ее подозрения наконец оправдались. Король, как и следовало ожидать, пошел на поводу у супруги — надо же было показать себя человеком сильным и неподвластным сантиментам, образцовым правителем, для которого нет ничего важнее, чем защитить свой народ от козней темных сил, королем, который готов обречь на казнь собственную дочь-принцессу, лишь бы гарантировать безопасность подданных, уберечь их от злых чар и бесовских наваждений.

Принцессу уже возвели на костер, когда из-под хмурых небес на замковый двор спустились лебеди. Она набросила на птиц крапивные рубахи — и в тот же миг над двором пронесся ослепительный шумный вихрь, и из него выступили двенадцать статных юношей. Все двенадцать были, если не считать рубах из крапивы, абсолютно голыми; вокруг них в воздухе кружились, опадая, белые перья.

Если точнее…

…то одиннадцать принцев предстали публике в полностью первозданном виде, а вот двенадцатый расколдовался не до конца: правое крыло осталось у него крылом, потому что сестре не дали докончить работу и у последней рубахи недоставало одного рукава. В принципе, могло ведь быть и хуже.

Одиннадцать молодых людей в скором времени женились, завели детей, обросли связями и знакомствами, принялись закатывать вечеринки, которые всех — даже мышей в подполе — приводили в полный восторг. Немилосердно обставленная мачеха, оставшись в столь вопиюще неподобающем ее статусу меньшинстве, удалилась в монастырь, чем подвигла короля на фантомные воспоминания о том, как он свято хранил любовь к заколдованным сыновьям, но был бессилен противиться старой ведьме; принцы его версию прошлого приняли с превеликой охотой.

Вот и сказке конец. «Жили долго и счастливо» — выпал общий, неумолимый, как нож гильотины, приговор всем ее персонажам.

Точнее сказать, почти всем.

У двенадцатого брата, того, что с лебединым крылом, дела складывались не слишком счастливо. Отцу, дядьям с тетками, всяким прочим знатным господам и дамам он служил неприятным напоминанием о том, как запросто они уживались с силами зла и как легко отправили принцессу на костер, не дав доткать спасительные рубахи.

Придворные отпускали в адрес крылатого принца шуточки, которые радостно, под видом невинных хохм подхватывали одиннадцать его анатомически безупречных братьев. Стоило ему появиться в комнате, как маленькие племянники и племянницы, дети одиннадцати братьев, разбегались кто куда, а потом хихикали из-за кресел и гобеленов. За столом невестки наперебой просили принца вести себя поспокойней (увлекшись, он начинал размашисто жестикулировать — так, что однажды смахнул на пол целый олений окорок). Дворцовые кошки при виде его сердито шипели и пускались наутек.

В конце концов двенадцатый брат собрал нехитрые пожитки и отправился прочь. Но в большом мире жизнь его складывалась ничуть не легче, чем во дворце. Он мог рассчитывать лишь на самую черную работу. У него не было востребованной рынком специальности (у принцев таковой не бывает), и работать он мог только одной рукой. Женщины проявляли к нему интерес, но, как вскоре стало понятно, одни воображали себя Ледой, а другие, что еще хуже, надеялись своею любовью вернуть ему человеческую руку. Так что все романы были недолгими. С крылом неудобно было ездить в метро и невозможно в такси. В перьях все время норовили завестись паразиты. Вдобавок ко всему крыло приходилось каждый день тщательно, перышко за перышком, мыть, иначе из молочно-белого и лоснящегося, как лепесток тюльпана, оно становилось неряшливо взлохмаченным и серым.