— Не могу. По крайней мере сейчас.

— Да почему же? Что мешает-то? Вам вообще не стоило сюда приезжать. Звоните в ФБР! Свяжитесь с коллегами Терри, они возьмутся за дело. Поверьте, я знаю, что говорю.

Грасиэла поднялась с кушетки, подошла к раздвижной двери и выглянула наружу. В такие дни, как сегодня, смог сгущается настолько, что кажется — вот-вот высечется искра.

— Подумайте, вы ведь детектив. Кто-то убил Терри. В случайность я не верю — речь идет о двух разных лекарствах в двух разных ампулах. Тут все было рассчитано. Возникает вопрос: кто имел доступ к лекарствам мужа? У кого был мотив? Ясно, что для начала заинтересуются мной, вполне возможно, дальше и копать не будут. У меня двое детей. Рисковать их благополучием я не могу. — Грасиэла посмотрела на меня. — А моей вины тут нет.

— А какой у вас мог быть мотив?

— Во-первых, деньги. У Терри остался страховой полис — еще с фэбээровских времен.

— Во-первых? Значит, есть и «во-вторых»?

Грасиэла потупилась.

— Я любила мужа. Но у нас возникли… неурядицы. Последние несколько недель Терри вообще не показывался дома, даже ночевал на яхте. Может, потому он и согласился на такой длинный рейс. Обычно брал пассажиров только на день.

— Что за неурядицы? Поймите, Грасиэла, если я возьмусь за это дело, мне надо знать все.

Она недоуменно пожала плечами, но все же заговорила:

— Мы жили на острове, и в какой-то момент это перестало мне нравиться. Не думаю, что для соседей было неожиданным мое желание перебраться на материк. Проблема, однако, заключалась в том, что после отставки Терри боялся за детей. Боялся всего мира. Он хотел спрятать детей. А я — нет. Я считала, что они должны жить среди ровесников, готовиться к встрече с миром.

— И это все?

— Не все. Мне не нравилось, что он по-прежнему брался за расследования.

Я поднялся, подошел к Грасиэле и потянул за ручку двери, впуская в комнату свежий воздух. Надо было сразу ее открыть, здесь ведь такая затхлость, что дышать нечем. Меня не было две недели.

— Что за расследования?

— Он был вроде вас. Никак не мог успокоиться, если преступнику удавалось ускользнуть. У него остались досье — тяжеленные ящики с карточками, он держал их на яхте.

Да, припоминаю, хотя сам-то я к Терри давненько не заглядывал. На носу яхты была большая каюта, которую он переоборудовал под рабочий кабинет. Там-то, от самого пола до подвесной койки, и громоздилась эта картотека.

— Долгое время он скрывал это от меня, потом все стало очевидно и мы перестали притворяться. В последние несколько месяцев он часто ездил на материк. В перерывах между рейсами. Мне это очень не нравилось, у нас вспыхивали ссоры, но Терри говорил, что он просто не может оставить все как есть.

— Одно дело вел? Или много?

— Не знаю. Он никогда не говорил, чем занят, да я и не спрашивала. Какая разница? Мне просто хотелось, чтобы он бросил опасные вещи. Чтобы проводил время с детьми, а не с этой публикой.

— С какой публикой?

— Ну, с людьми, которые так его занимали. С убийцами и их жертвами. С их семьями. Они его притягивали как магнит. Порой мне казалось, будто они для него важнее, чем мы, семья.

Грасиэла снова выглянула наружу. Доносившийся через открытую дверь шум машин напоминал отдаленный гром аплодисментов, словно пробегавшее внизу шоссе было стадионом, где ведутся нескончаемые спортивные игры. Я вышел на террасу, посмотрел на живую изгородь и подумал о той борьбе не на жизнь, а на смерть, что развернулась здесь год назад. В той борьбе я уцелел, чтобы, как Терри Маккалеб, обнаружить, что я — отец. Через несколько месяцев я научился различать в глазах Мэдди то, что, по словам Терри, он уже видел в глазах своей дочери. Собственно, если бы не он, я бы и искать ничего не стал. Так что я его должник.

Грасиэла подошла ко мне:

— Ну так как, беретесь? Я верю тому, что говорил о вас муж. И верю, что вы в силах помочь мне… и ему.

А может, и себе, подумал я, но промолчал. Перевел взгляд на шоссе, где солнце отражалось от лобовых автомобильных стекол. Выглядело все это так, будто в меня вперились тысячи блестящих серебряных глаз.

— Берусь, — решился я.

4

Начал я свои разыскания с доков в Сан-Педро. Мне всегда здесь нравилось, только бывать приходилось редко, даже не знаю почему. О таких вещах забываешь, и лишь потом, когда случается вернуться, вспоминаешь, как тут хорошо. Впервые я появился здесь шестнадцатилетним бродяжкой. Спустился в доки гавани Габриэла и задержался на многие дни, наблюдая за швартующимися рыбацкими судами с тунцом и постепенно покрываясь наколками. Ночью я устраивался на буксире с нежным названием «Бутон». Доступ туда был открыт всегда. До тех самых пор, пока начальник дока не вернул меня приемным родителям. На костяшках моих пальцев красовалась татуировка: «Держись!»

Сама-то гавань Габриэла, впрочем, появилась позднее. Сейчас это уже не те доки, где я болтался столько лет назад. Теперь тут швартуются прогулочные яхты. За запертыми воротами возвышаются сотни мачт — прямо лес после пожара. А за ними — яхты моторные, иные миллионы стоят.

Но не все. Яхта Бадди Локриджа меньше всего напоминала плавучий дворец. Локридж, ставший в последнее время, по словам Грасиэлы Маккалеб, партнером и лучшим другом ее мужа, жил на паруснике длиною в тридцать два фута. Вы бы ему дали, впрочем, все шестьдесят, столько всего умещалось на его палубе. Настоящая свалка, право! Не сама яхта, а то, во что ее превратили. Живи Локридж в коттедже, во дворе бы у него теснилось множество машин на приколе, а комнаты были бы забиты пачками старых газет.

Он перехватил меня прямо у причала. Выполз из каюты в шортах, сандалиях и футболке, застиранной до того, что надпись на груди прочитать уже не было шансов. Грасиэла упредила звонком мое появление, и парень знал, что я хочу поговорить с ним, хотя не догадывался о чем.

— Итак, — начал он, ступая на причал, — Грасиэла говорила, якобы вас интересуют обстоятельства смерти Терри, верно? Вас страховка интересует… или что?

— Что-то вроде этого.

— Частное расследование, так следует понимать?

— Верно.

Он потребовал документы, и я показал ему заламинированный экземпляр лицензии, которую мне прислали из Сакраменто. Прочитав отпечатанное имя, он с удивлением округлил глаза:

— Иероним Босх. Разве так не художника безумного звали?

Не часто встретишься с такими знатоками. Это кое-что говорит о Бадди Локридже.

— Одни считают его безумным. Иные полагают, что он в точности предсказал будущее.

Лицензия, похоже, удовлетворила Локриджа. Он согласился поговорить со мной — на яхте или в бакалее, где можно выпить по чашке кофе. Вообще-то неплохо бы взглянуть на его дом-яхту вблизи, это основа любого расследования, но рановато мне демонстрировать свои намерения. И я сказал, что кофе — отличная идея.

Бакалея оказалась магазинчиком в форме корабля, в пяти минутах ходьбы от причала. По дороге мы болтали о том о сем, я по большей части слушал сетования Бадди на то, каким придурком его выставили в фильме про Маккалеба.

— Вам ведь заплатили, верно? — спросил я, когда морской волк наконец замолк.

— Да, но не в этом дело.

— Как раз в этом. Положите деньги на свой банковский счет и выкиньте из головы всю историю. В конце концов, это всего лишь кино.

У магазинчика обнаружилось несколько свободных столиков и лавок, и мы устроились со своим кофе на свежем воздухе. Локридж засыпал меня вопросами. До времени я не мешал ему. Этот Бадди — важное звено моего расследования, он ведь знал Терри Маккалеба, был одним из двух свидетелей его смерти. Пусть уж чувствует себя в моем обществе свободно. Пока не выговорится.

— Так что у вас за плечами? — любопытствовал он. — Служили в полиции?

— Почти тридцать лет. В Лос-Анджелесе. Половину этого срока занимался убийствами.

— Ах вот как? И были знакомы с Террором?

— С кем, с кем?

— С Терри. Я называл его Террором.

— С чего это?

— Трудно сказать. Называл — и все. Я всем даю прозвища. Терри встречался с террористами лицом к лицу, понимаете? Вот я и прозвал его Террором.

— А как насчет меня? В смысле прозвища.

— Вы…

Он посмотрел на меня, как скульптор, прикидывающий размеры гранитной глыбы.

— Вы… Вы будете Гарри-Чемоданом.

— Это еще почему?

— А потому что вы какой-то помятый, словно только что из чемодана.

— Годится, — кивнул я.

— Так вы знали Терри?

— Да, мы были знакомы. Вместе вели несколько дел, когда он работал в Бюро. И еще одно, уже после того, как ему пересадили сердце.

Бадди щелкнул пальцами и уставился на меня.

— Точно, теперь припоминаю! Вы были тем полицейским, который оказался на посудине, когда на Терри накинулись эти гады. Вы спасли его, а потом он вас выручил.

— Все так, — кивнул я. — Ну а теперь, Бадди, можно вам задать несколько вопросов?

Бадди раскинул руки — мол, он в моем распоряжении и скрывать ему нечего.

— Ну конечно, конечно, приятель, я вовсе не собирался захватывать микрофон, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Я вытащил блокнот и положил его на столик.

— Спасибо. Начнем с вашего последнего рейса. Расскажите о нем.

— А что вы хотите знать?

— Все.

Локридж с шумом выдохнул.

— Ничего себе просьба!

Тем не менее он приступил к рассказу. Поначалу то, что говорил Бадди, вполне совпадало с тем немногим, что я читал в газетах Лас-Вегаса и слышал на отпевании Терри. Маккалеб и Локридж вышли в четырехдневный рейс, взяв одного пассажира, пожелавшего ловить марлинов в водах Южной Калифорнии. На четвертый день Маккалеб, стоявший в рубке у руля, вдруг пошатнулся и рухнул на пол. Яхта находилась в двадцати двух милях от берега, где-то между Сан-Диего и Лос-Анджелесом. В службу береговой охраны был немедленно послан сигнал SOS, оттуда выслали спасательный вертолет. Маккалеба доставили в больницу на Лонг-Бич, где врачи сразу констатировали смерть.

Дождавшись конца рассказа, я кивнул — да, все верно.

— А сами-то вы видели, как он упал?

— Нет. Но почувствовал.

— Как это?

— Ну, он был в рулевой рубке, наверху. А я в кубрике, с пассажиром. Мы шли на север, домой. К тому времени клиент наш уже нарыбачился, даже к снастям уже не подходил, так что Терри дал полный, может, двадцать пять узлов. Ну вот, сидим мы с Отто — это наш пассажир — в кубрике, и вдруг яхта разворачивается под прямым углом, на запад. В открытое море. Я сразу понял — что-то не так. Полез наверх, заглянул в рубку, а там Терри упал на руль. Потерял сознание. Я к нему! Он еще дышал, но явно вырубился.

— И что же вы сделали?

— Когда-то я работал спасателем. В Венеции. И все еще помню, чему меня учили. Я позвал Отто, тот связался с береговой охраной и встал за руль, а я взялся за Терри. Откачать его мне так и не удалось, но я делал искусственное дыхание до тех самых пор, пока не появился вертолет. А это вам не пять минут.

Я все записывал. Не так уж это было важно, но мне хотелось, чтобы Локридж видел: я принимаю его всерьез, и все, что он считает важным, важно и для меня.

— Сколько?

— Минут двадцать, может, двадцать пять. Точно не скажу, но когда восстанавливаешь дыхание, кажется, целая вечность прошла.

— Естественно. Все, с кем я говорил, в один голос утверждают: вы сделали все, что могли. Итак, Терри не вымолвил ни слова? Просто обмяк и упал на руль?

— Именно.

— А до этого? Помните его последние слова?

Локридж даже ногти принялся грызть от напряжения.

— Хороший вопрос. По-моему, он вышел из рубки, перегнулся через перила над кубриком и крикнул, что к закату будем дома.

— Задолго до того, как потерял сознание?

— За полчаса, может, чуть больше.

— И выглядел он нормально?

— Да, как обычно. Террор он и есть Террор… Понимаете, что я хочу сказать? Никто не предполагал, что случится через каких-то полчаса.

— Уже четыре дня прошло, как вы вышли в море, так?

— Точно. Тут у нас тесновато, пассажир занял всю большую каюту, так что нам с Терри пришлось ютиться впереди.

— Вы не обратили внимания, все эти дни Терри постоянно принимал лекарства? Ну, те, что ему прописаны.

Локридж энергично закивал:

— Ну да, он свои пилюли как орехи щелкал. Каждое утро и каждый вечер. Мы ведь с ним много рейсов бок о бок! У него это железно, как часы. И никогда не пропускал времени приема. В этот рейс все было как всегда.

Я сделал еще несколько заметок — просто чтобы помолчать, а вот Локриджу дать возможность поговорить, но он ею не воспользовался.

— А Терри не говорил, что на сей раз таблетки на вкус какие-то другие или что, как примет, чувствует себя иначе?

— Так вот что вам надо? Вы, ребята, хотите доказать, что Терри принимал не те таблетки и, стало быть, можно не платить страховку? Да знай я это, сразу бы вас послал!

Он вскочил со скамейки, но я перегнулся через столик и стиснул его плечо:

— Сидите, Бадди, не дергайтесь. Совсем не в том дело. Видите ли, я не имею никакого отношения к страховой компании.

Он тяжело опустился на скамейку и потер плечо.

— Тогда что вам нужно?

— Полагаю, вы и сами уже догадались. Я хочу убедиться, что в смерти Терри нет ничего необычного.

— Как это?

Наверное, я неудачно выразился.

— Скажем так: я подозреваю, что ему помогли умереть.

Локридж внимательно посмотрел на меня и кивнул:

— То есть вы намекаете, будто таблетки перекрасили или подменили?

— Не исключено.

Локридж воинственно стиснул зубы. Мне показалось, что он искренне возмущен.

— Вам нужна моя помощь?

— Пожалуй. Завтра я отправляюсь на остров Святой Каталины. Хочу осмотреть яхту. Можете меня встретить?

— Конечно.

Он был явно возбужден. Боюсь, рано или поздно это еще аукнется, но сейчас мне нужна его помощь.

— Отлично. А теперь позвольте задать еще несколько вопросов. Расскажите про своего пассажира. Вы этого малого, Отто, знали раньше?

— Ну да, мы вывозим его в море пару раз в год. Он живет на острове, это единственная причина, почему мы идем в многодневный рейс. Дело прибыльное, но Террор ценил другое. Он просто обожал эту бухточку, покачивался там на воде целыми днями.

— Не так быстро, Бадди. О чем это вы?

— Я о том, что Терри держал яхту близ этого острова. Вообще-то тамошний народ выходит порыбачить на несколько часов. Больших рейсов, дней на пять, — а это хорошие деньги, — там не получишь. Отто — исключение, пару раз в году он уходит порыбачить в сторону Мексики, чтобы расслабиться, встряхнуться.

Локридж накачивал меня большим количеством фактов, чем я мог переварить. Пока сосредоточусь на Маккалебе, но наверняка придется вернуться и к Отто.

— Итак, правильно я вас понял, Терри не любил длительных рейсов?

— Точно. Я все твердил ему: «Давай переберемся на материк, дадим объявления, займемся серьезной работой». Он и слушать не хотел.

— А почему, не спрашивали?

— Конечно, спрашивал. Он боялся покидать остров. Боялся надолго оставлять семью. И еще эти его досье…

— Старые ящики с бумагами?

— И новые тоже.

— Что за новые?

— Понятия не имею. Он постоянно собирал вырезки из газет, сшивал их, звонил куда-то.

— Прямо на яхте?

— Ну да. Грасиэла запрещала ему заниматься этим дома. Я с его слов знаю. Иногда он даже ночевал на яхте. Это уже незадолго до конца было. По-моему, как раз из-за всех этих бумаг. Терри оторваться от них не мог! Вот Грасиэла и велела ему не возвращаться домой, пока он с ними не покончит.

— Это он вам сказал?

— А ему и говорить не надо было.

— Не помните, может, в какой-нибудь папке он особенно долго копался?

— Да нет. В последнее время он не посвящал меня в свои дела. Я помог ему найти убийцу донора, но потом он меня вроде как отстранил.

— Обиделись?

— Да не сказал бы. Вообще-то хотелось быть полезным. Гоняться за плохими парнями интереснее, чем гоняться за рыбой, но я понимал, что это его мир, не мой.

Что-то Бадди отвечает, как на экзамене, словно заучил слова Терри. Ладно, пока оставим, но к этому предмету нам еще придется вернуться.

— Что ж, поговорим об Отто. Сколько раз вы ходили с ним в море?

— Это был третий… нет, четвертый рейс.

— И всегда в Мексику?

— В основном да.

— А чем он зарабатывает на жизнь, раз позволяет себе такие круизы?

— Он на пенсии. По-моему, воображает себя чемпионом по рыбной ловле, мечтает поймать черного марлина и повесить скелет у себя дома на стене. А насчет того, чтобы позволять себе… Как-то он сказал мне, что работал коммивояжером, но я так и не удосужился спросить, что именно он рекламировал.

— На пенсии? А сколько же ему?

— Точно не скажу, от шестидесяти до семидесяти.

— А где работал?

— По-моему, на Лонг-Бич.

— А что вы имели в виду, сказав, что он и порыбачить любил, и расслабиться?

— Ровно то, что сказал. Мы вывозили его на рыбалку, а когда бросали якорь в Кабо, он всегда исчезал.

— Стало быть, вы всякий раз останавливались на ночь в Кабо?

— Две первые ночи в Кабо, третью в Сан-Диего.

— И кто выбирал именно эти места?

— Ну, в Кабо рвался Отто, а Сан-Диего ровно на полпути назад. Возвращаемся мы обычно на малой скорости.

— И что делал Отто в Кабо?

— Да он там на сторону ходит. Оба вечера перед тем, как сойти на берег, перышки чистил и звонил кому-то по мобильнику. Думаю, у него там синьорита имеется.

— А он женат?

— Вроде да. Потому-то он и заказывает рейс на четверо суток. Жена думает, что он рыбку ловит. И знать не знает об остановках на Кабо и всяких там Маргаритах — я не напиток имею в виду.

— А Терри, он тоже ездил в город?

— Нет, — уверенно ответил Бадди, — это не по его части, он даже на берег не сходил.

— Это еще почему?

— Понятия не имею. Просто говорил, что нужды нет. А мне казалось, это какое-то суеверие.

— Что за суеверие?

— Ну, знаете, капитан на борту и все такое прочее.

— А вы?

— Чаще всего оставался с Терри. Иногда, правда, мог двинуть в город, рюмочку в баре пропустить.

— А во время последнего рейса?

— Нет, на берег не сходил. С деньгами, честно говоря, туговато было.

— В общем, в последний рейс Терри ни разу не сошел с яхты?

— Да.

— И никто, кроме вас, Отто и его, на борту не появлялся?

— Да как вам сказать…

— А вот так и сказать. Так был еще кто-то?

— На второй день пути вблизи от Кабо нас остановили федералы. Служба береговой охраны Мексики. Два малых поднялись на борт и наскоро прочесали яхту.

— С чего это вдруг?

— Да ни с чего, у них так заведено. Время от времени вас останавливают, вытрясают небольшую сумму и отпускают с миром.

— Взятка, что ли?

— Взятка, пошлина, штраф, как ни назовите.

— Стало быть, как раз в тот день вам и не повезло.

— Ну да. Терри пригласил их в салон, дал полсотни, и они смылись. Много времени это не заняло.

— Так, говорите, прочесали? А в лекарствах Терри они рылись?

— Нет, до этого дело не дошло. За то ребятам и платят, чтобы избежать таких вещей.

Только тут я сообразил, что забросил заметки. Многое из того, что я услышал, было для меня новостью и заслуживало внимания, но возникло ощущение: пока хватит и этого. Надо переварить услышанное и уж потом двинуться дальше. Появилось и чувство, что Бадди Локридж торопить меня не станет, по крайней мере пока я считаю его партнером в этой игре. Я уточнил названия и координаты гаваней, где они швартовались, отметил в записной книжке. Подтвердил завтрашнюю встречу на яхте Маккалеба. «Приеду первым же паромом», — заверил я. «Я тоже», — откликнулся Бадди, после чего мы распрощались. Я уходил, а ему еще надо было зайти в бакалею за кое-какой снедью.