Майкл Коннелли
Тьма чернее ночи
Мэри и Джеку Лавелл, доказавшим, что продолжение всегда следует...
Пролог
Босх заглянул в квадратное оконце: человек в камере был один. Детектив вынул револьвер из кобуры и отдал дежурному сержанту. Стандартная процедура. Незапертая стальная дверь открылась. И сразу же в ноздри шибанул запах пота и рвоты.
— Давно он здесь?
— Часа три, — ответил сержант. — Пьян в дымину, так что не знаю, чего вы добьетесь.
Босх шагнул в камеру и посмотрел на распростертое на полу тело.
— Ладно, можете закрыть.
— Постучите мне.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Человек на полу застонал и чуть-чуть шевельнулся. Босх подошел и сел на ближайшую скамью. Вынул из кармана куртки магнитофон и поставил на скамейку. Бросив взгляд в окошко, увидел спину удаляющегося сержанта. Носком ботинка ткнул человека в бок. Тот снова застонал.
— А ну просыпайся, кусок дерьма.
"Кусок дерьма" медленно повел головой, потом поднял ее. Волосы в краске, на рубашке и шее засохла рвота. Он открыл глаза и тут же закрыл, спасаясь от резкого освещения в камере. Раздался хриплый шепот:
— Снова ты.
Босх кивнул:
— Угу. Я.
— Опять все то же...
На заросшем трехдневной щетиной лице пьяницы мелькнула улыбка. Босх заметил, что с прошлой встречи зубов у него убавилось. Детектив положил руку на магнитофон, но включать пока не стал.
— Вставай. Пора поговорить.
— Даже не думай, приятель. Я не хочу...
— У тебя мало времени. Поговори со мной.
— Оставь меня в покое, мать твою!
Босх посмотрел на окно. Чисто. Он снова посмотрел на арестованного.
— Твое спасение — в правде. Теперь больше, чем когда-либо. Без правды я не смогу помочь тебе.
— А ты пришел сюда исповедь выслушать?
— А ты пришел сюда исповедаться?
Человек не ответил. Возможно, снова вырубился. Босх опять ткнул его носком ботинка — в почки. Тот вскинулся, дрыгая руками и ногами.
— Иди к черту! — завопил он. — Ты мне не нужен. Мне нужен адвокат.
Мгновение Босх молчал. Взял магнитофон и сунул в карман. Потом наклонился вперед, уперев локти в колени и сжав руки. Посмотрел на пьяного и медленно покачал головой.
— Тогда, боюсь, я не смогу помочь тебе.
Босх встал, постучал в окошко, вызывая дежурного сержанта. И вышел, оставив человека лежать на полу.
1
— Кто-то едет.
Терри Маккалеб посмотрел на жену, потом вниз. По крутой петляющей дороге вверх ползла тележка для гольфа. Водителя видно не было.
Они сидели на террасе арендованного дома на авеню Ла-Меса. Отсюда открывался вид на дорогу, ведущую к дому, на весь Авалон с гаванью и дальше — на залив Санта-Моника и облако смога над Городом. Именно из-за вида они с Грасиелой и выбрали этот дом. Впрочем, когда жена заговорила, Маккалеб не любовался видом. Он не сводил взгляда с больших, доверчивых глаз дочери.
На боку ползущей внизу тележки для гольфа был нарисован прокатный номер. Значит, водитель не местный. Возможно, приехал из города на "Каталина-экспресс". Интересно, однако, откуда Грасиела узнала, что посетитель направляется к ним, а не к какому-то другому дому на Ла-Меса.
Спрашивать Маккалеб не стал — у нее и раньше бывали предчувствия. Он просто ждал, и вскоре тележка для гольфа исчезла из виду, а потом раздался стук в дверь. Грасиела пошла открывать и вернулась на террасу с женщиной, которую Маккалеб не видел уже три года.
Детектив из управления шерифа Джей Уинстон улыбнулась, увидев его с ребенком на руках. Искренняя, но вместе с тем смущенная улыбка человека, который приехал не для того, чтобы любоваться младенцем. Толстая зеленая папка в одной руке и видеокассета в другой означали, что Уинстон приехала по делу. Делу, связанному со смертью.
— Как ты, Терри? — спросила она.
— Лучше не бывает. Помнишь Грасиелу?
— Разумеется. А это кто?
— А это Си-Си.
При посторонних Маккалеб никогда не называл дочь полным именем. Сьело она была только для самых близких.
— Си-Си, — повторила Уинстон и помедлила, словно ожидая пояснений. Ничего не услышав, спросила: — Сколько ей?
— Почти четыре месяца. Уже большая.
— Ух ты, ага, понимаю... А мальчик... где он?
— Реймонд, — сказала Грасиела. — Он сегодня с друзьями. Терри возил туристов, вот он и пошел с друзьями в парк поиграть в софтбол.
Разговор шел какой-то странный. То ли Уинстон просто было неинтересно, то ли она не привыкла к таким банальным темам.
— Хочешь выпить? — предложил Маккалеб, передавая ребенка Грасиеле.
— Нет, спасибо. На пароме была кока-кола.
Возможно, возмутившись тем, что ее передали из одних рук в другие, малышка захныкала. Грасиела сказала, что отнесет ее в дом, и ушла, оставив бывших коллег одних. Маккалеб указал на круглый стол и стулья, где они обычно ужинали, уложив детей спать.
— Присядем.
Он кивнул Уинстон на стул, с которого открывался лучший вид на гавань. Она положила зеленую папку — очевидно, материалы по делу об убийстве — на стол, а сверху кассету.
— Прелесть, — сказала она.
— Ага, она изумительная. Я мог бы смотреть на нее...
Маккалеб умолк и улыбнулся, поняв, что Уинстон говорит о пейзаже, а не о ребенке. Уинстон тоже улыбнулась.
— Она красавица, Терри. Правда. И ты тоже прекрасно выглядишь — загорелый и все такое.
— Хожу на яхте.
— Здоровье в порядке?
— Не могу пожаловаться... разве что на медиков: пичкают всякой дрянью. Но прошло уже три года, и проблем никаких. Думаю, опасность миновала, Джей. Просто надо и дальше принимать чертовы пилюли, и все будет в порядке.
Он улыбнулся — воплощенное здоровье. Кожа загорела дочерна, а волосы, наоборот, выгорели почти добела. Благодаря яхте рельефнее стали мускулы. Единственное несоответствие пряталось под рубашкой — десятидюймовый шрам, оставшийся после пересадки сердца.
— Великолепно, — сказала Уинстон. — Похоже, ты здесь чудесно устроился. Новая семья, новый дом... вдали от всего.
Она помолчала, повернув голову, словно чтобы охватить одним взглядом и остров, и жизнь старого приятеля. Маккалеб всегда с читал Джей Уинстон привлекательной. Эдакая девчонка-сорванец. Вечно растрепанные светлые волосы до плеч. Никакого макияжа. А еще острый, проницательный взгляд и непринужденная, немного печальная улыбка, словно Джей во всем видела юмор и трагедию одновременно. На ней были черные джинсы, черный блейзер и белая футболка. Она выглядела крутой и — как Маккалеб знал по опыту — такой и была. Еще Джей имела привычку часто заправлять волосы за ухо во время разговора. Почему-то ему это нравилось. Он всегда думал, что, не будь у него Грасиелы, он, наверное, попробовал бы познакомиться с Джей Уинстон поближе. А еще ему казалось, что она об этом догадывается.
— Чувствую себя виноватой, — сказала она. — Немножко.
Маккалеб показал на папку и кассету:
— Ты приехала по делу. Могла бы просто позвонить, Джей. Возможно, сэкономила бы время.
— Нет, ты же ничего не сообщал о себе. Будто не хотел, чтобы люди знали, где ты в конце концов осел.
Она заправила волосы за левое ухо и снова улыбнулась.
— Да, в общем, нет, — ответил Маккалеб. — Просто не думал, что кому-то понадобится знать, где я. А как ты нашла меня?
— Расспросила народ на материке.
— В Городе. Здесь его называют "Город" — с большой буквы.
— Пусть Город. В канцелярии начальника порта мне сказали, что ты еще держишь там эллинг, но яхту перевел сюда. Я приехала, взяла водное такси и рыскала по порту, пока не нашла ее. Там был твой друг. Он рассказал мне, как добраться сюда.
— Бадди.
Маккалеб посмотрел на порт. До "Попутной волны" было около полумили. Он разглядел Бадди Локриджа, тот чем-то занимался на корме. Через несколько мгновений стало понятно, что Бадди отмывает перила пресной водой из бака.
— Так что у тебя за дело, Джей? — спросил Маккалеб, не глядя на Уинстон. — Видимо, важное, раз ты пошла на такие хлопоты в выходной. Полагаю, воскресенья у тебя выходные.
— В основном.
Она отложила кассету и открыла папку. Хотя обложки видно не было, Маккалеб знал, что верхний лист — стандартный рапорт об убийстве, обычная первая страница во всех делах об убийствах, какие он читал в жизни. Отправная точка. Судя по обложке, убийство произошло в Западном Голливуде.
— Мне бы хотелось, чтобы ты просмотрел эти материалы. В смысле так, беглый взгляд на досуге. Кажется, это твое. Я надеюсь, ты поделишься своим мнением, может быть, укажешь на что-то, чего я не заметила.
Зачем Уинстон приехала, Маккалеб догадался сразу, как увидел папку у нее в руках. Но теперь, когда она высказалась, его охватили довольно сложные чувства. С одной стороны, он ощутил возбуждение от возможности снова прикоснуться к прежней жизни. С другой — вину из-за намерения принести смерть в дом, полный новой жизни и счастья. Он бросил взгляд на открытую раздвижную дверь — проверить, не смотрит ли на них Грасиела. Не смотрела.
— Мое? — повторил он. — Если это что-то серийное, не трать время. Иди в Бюро и позвони Мэгги Гриффин. Она...
— Уже сделано, Терри. Мне нужен ты.
— Давно это было?
— Две недели назад.
— Первого января?
Уинстон кивнула.
— Первое убийство в году. По крайней мере в округе Лос-Анджелес. Кое-кто считает, что настоящее начало тысячелетия пришлось на этот год.
— Думаешь, сдвинувшийся на миллениуме псих?
— Кто бы это ни сделал, он явный псих. По-моему. Вот почему я здесь.
— А что говорят в Бюро? Ты показывала материалы Мэгги?
— Ты не в курсе, Терри. Мэгги отослали обратно в Квонтико. За последние годы здесь стало спокойнее, и отдел бихевиористики [Отдел ФБР, специализирующийся в области психопатологии насилия, занимается поиском серийных убийц и маньяков. — Здесь и далее примеч. пер.] отозвал ее. Так что отвечаю: да, я с ней говорила. Но по телефону. Она пропустила материалы через компьютер и ничего не выяснила.
Маккалеб знал, что Уинстон имеет в виду программу прогнозирования особо тяжких преступлений.
— А как насчет профиля?
— Меня записали в очередь. Ты знаешь, что в канун Нового года и первого января по всей стране зафиксировано тридцать четыре инспирированных миллениумом убийства? Сейчас у них хлопот полон рот, и крупные отделения вроде нас оказались в конце списка, потому что в Бюро считают, что мелким отделениям, у которых меньше опыта, квалификации и рабочей силы, их помощь нужна больше.
Уинстон помолчала, предоставляя Маккалебу обдумать сказанное. Он знал позицию Бюро. Своего рода сортировка. Так врачи решают, кому оказывать помощь в первую очередь, а кто может подождать.
— Я все понимаю и готова ждать хоть месяц, хоть сколько, пока у Мэгги или кого-то другого не дойдут до меня руки, но, Терри, я нутром чую, что времени мало. Если мы имеем дело с серийным убийцей, ждать месяц нельзя. Вот почему я решила поехать к тебе. Я бьюсь как рыба об лед; возможно, ты — наша последняя надежда придумать, как сдвинуться с мертвой точки. Я еще помню Кладбищенского человека и Кодового убийцу. И знаю, что ты можешь сделать с материалами и съемкой места преступления.
Последняя реплика прозвучала несколько фальшиво и, с точки зрения Маккалеба, была пока ее единственным неверным ходом.
— Джей, это было так давно... Если не считать истории с сестрой Грасиелы, я не занимался...
— Брось, Терри, не морочь мне голову, ладно? Можешь просиживать здесь с ребенком на руках семь дней в неделю, все равно это не компенсирует того, кем ты был и что делал. Я тебя знаю. Мы давно не виделись и не разговаривали, но я тебя знаю. И знаю, что не проходит и дня, чтобы ты не думал о делах. Ни дня. — Она помолчала, пристально глядя на него. — Когда у тебя вынули сердце, они не вынули того, что движет тобой. Понимаешь, о чем я?
Маккалеб перевел взгляд на яхту. Теперь Бадди развалился в шезлонге, положив ноги на транец. Возможно, в руке он держал пиво — было слишком далеко, чтобы разглядеть.
— Если ты так хорошо понимаешь людей, зачем тебе я?
— Я, может, и хороша, но ты лучший, кого я знаю. Черт, даже если бы в Квонтико не затянули до Пасхи, я бы предпочла тебя всем этим профилерам. Я серьезно. Ты был...
— Ладно, Джей, не надо славословий, хорошо? Мое самолюбие в полном порядке и без всяких...
— Так что же тебе надо?
Он снова посмотрел на нее:
— Только время. Мне нужно подумать.
— Я приехала, потому что нутром чую: времени у меня нет.
Маккалеб встал и подошел к перилам. Посмотрел на море. К берегу приближался паром "Каталина-экспресс". Людей там почти не будет. Зимние месяцы на Каталине — мертвый сезон.
— Паром подходит, — сказал он. — Сейчас действует зимнее расписание, Джей. Тебе лучше вернуться на нем, иначе застрянешь здесь на ночь.
— Если понадобится, попрошу прислать за мной "вертушку". Терри, все, что мне нужно от тебя, — это максимум день. Даже один вечер. Сегодня. Сядь, прочитай материалы, посмотри запись, а потом утром позвони мне и скажи, что ты увидел. Может быть, ничего или по крайней мере ничего нового. Но вдруг ты увидишь что-то, что мы проглядели, или у тебя появится идея, до которой мы еще не додумались. Вот все, о чем я прошу. По-моему, это немного.
Маккалеб оторвал взгляд от приближающегося парома и повернулся к Уинстон, прислонившись к перилам спиной.
— Для тебя это немного, потому что ты живешь работой. Я — нет. Я ушел, Джей. Возвращение хотя бы на день изменит все. Я уехал сюда, чтобы начать заново и забыть все, что умел. Чтобы научиться чему-то другому. Для начала — быть отцом и мужем.
Уинстон подошла к перилам. Встала рядом, но смотрела на остров, тогда как Маккалеб оставался лицом к дому. Она заговорила тихим голосом, чтобы не услышала Грасиела:
— Помнишь наш разговор о сестре Грасиелы? Ты тогда сказал, что получил второй шанс в жизни. Ты построил жизнь с ее сестрой, ее сыном, а теперь даже и с собственным ребенком. Все чудесно, Терри, я правда так считаю. Однако чего-то не хватает. И в глубине души ты сам все знаешь. Ты умел ловить убийц. Что такое после этого ловля рыбы?
Маккалеб кивнул и тут же рассердился на себя за то, что сделал это с такой готовностью.
— Оставь материалы, — сказал он. — Я позвоню, когда смогу.
По пути к дверям Уинстон высматривала Грасиелу, но той нигде не было видно.
— Вероятно, она в доме с ребенком, — сказал Маккалеб.
— Что ж, передай мои наилучшие пожелания.
— Передам.
Наступило неловкое молчание. Наконец, когда Маккалеб уже открыл дверь, Уинстон заговорила:
— Каково это, Терри? Быть отцом?
— Лучшее на свете, худшее на свете.
Его стандартный ответ. Потом Маккалеб мгновение помедлил и добавил то, о чем часто думал, но никогда не говорил — даже Грасиеле:
— Все равно что жить с приставленным к виску револьвером.
Уинстон, похоже, смутилась и, пожалуй, даже немного забеспокоилась.
— Как так?
— Потому что я знаю, что, если с ней что-то — что-то! — случится, моя жизнь кончена.
Она кивнула:
— Кажется, понимаю.
Уинстон вышла. Когда она уезжала, вид у нее был довольно глупый. Бывалый детектив, специалист по расследованию убийств, едет на тележке для гольфа.
2
Воскресный обед с Грасиелой и Реймондом прошел в молчании. Ели белого морского окуня, которого Маккалеб поймал утром, когда возил туристов на другую сторону острова — к перешейку. Во время рыбалки туристы всегда говорили, что выпустят пойманную рыбу, но потом, вернувшись в порт, нередко меняли решение. Маккалеб полагал, что это как-то связано с инстинктом убийства. Недостаточно просто поймать добычу. Обязательно надо убить. Поэтому в доме на Ла-Меса рыбу на обед подавали часто.
Маккалеб поджарил рыбу на гриле с початками кукурузы. Грасиела приготовила салат и бисквиты. Перед обоими стояли бокалы с белым вином. Реймонд пил молоко. Обед был хорош, чего нельзя сказать о царившем за столом молчании. Маккалеб взглянул на Реймонда и понял, что мальчик уловил напряжение, возникшее между взрослыми, и поддался общему настроению. Маккалеб вспомнил себя в детстве, когда родители вот также замолкали. Матерью Реймонда была Глория, сестра Грасиелы; его отец никогда не являлся членом семьи. Когда три года назад Глория умерла — ее убили, — Реймонд переехал к Грасиеле. Маккалеб познакомился с обоими, когда расследовал убийство.
— Как софтбол? — спросил наконец Маккалеб.
— По-моему, нормально.
— С мячом освоился?
— Нет.
— Не беспокойся. Главное — не бросать попыток.
Утром мальчик хотел пойти на яхте с туристами, но ему не разрешили. Заказ был на шесть человек из Города. С Маккалебом и Бадди на "Попутной волне" получалось восемь — максимум, допускаемый правилами безопасности. Маккалеб никогда не нарушал их.
— Послушай, на субботу записано всего четверо. Вряд ли зимой мы найдем еще туристов. Если все так и будет, ты сможешь пойти с нами.
Хмурое лицо мальчика просветлело, и он энергично кивнул, вонзая вилку в рыбу на тарелке. Вилка в его руке казалась большой, и Маккалеб ощутил укол жалости. Мальчик был очень маленьким для своих десяти лет. Это сильно беспокоило Реймонда, и он часто спрашивал взрослых, когда же вырастет. Маккалеб отвечал, что скоро, хотя думал, что мальчик так и останется маленьким. Его мать была среднего роста, но, по словам Грасиелы, отец Реймонда был очень маленьким — и мелочным по натуре. Он исчез еще до рождения ребенка.
В команду Реймонда обычно брали последним, соперничать на равных с более рослыми ровесниками он не мог. Поэтому мальчик недолюбливал командные виды спорта. Его страстью была рыбалка, и в выходные Маккалеб обычно возил его в залив на ловлю палтуса. Когда они вывозили туристов, мальчик просился с ними, и, если хватало места, Маккалеб брал Реймонда вторым помощником капитана. Маккалебу доставляло огромное удовольствие класть в конверт чек на пять долларов, запечатывать его и в конце дня вручать мальчику.
— Нам понадобится впередсмотрящий, — сказал Маккалеб. — Они хотят пойти на юг за марлином. День будет долгим.
— Круто!
Реймонд любил сидеть на вышке, высматривая черного марлина, спящего или качающегося на поверхности. С биноклем он управлялся мастерски.
Маккалеб посмотрел на Грасиелу, приглашая порадоваться вместе, но она не отрывала взгляда от тарелки. На лице не было и тени улыбки.
Еще через несколько минут Реймонд покончил с едой и попросил разрешения пойти к себе поиграть на компьютере. Грасиела велела приглушить звук, чтобы не разбудить малышку. Мальчик унес тарелку на кухню, Грасиела и Маккалеб остались одни.
Он понимал, почему жена молчит. Грасиела знала, что не может возражать против его участия в расследовании, потому что три года назад они познакомились, когда она сама попросила его расследовать смерть сестры. Какая ирония судьбы...
— Грасиела, — начал Маккалеб. — Я знаю, ты не хочешь, чтобы я брался...
— Я этого не говорила.
— И не нужно. Я знаю тебя, а после приезда Джей у тебя такое лицо...
— Просто не хочу, чтобы все изменилось.
— Понимаю. Я тоже не хочу, чтобы что-то изменилось. И ничего не изменится. Я собираюсь только посмотреть бумаги и запись и сказать, что думаю. И все.
— Так просто не получится. Я тоже тебя знаю. И уже видела, как это бывает. Ты попадешься на крючок. Тебе предлагают то, что ты умеешь и любишь.
— Не попадусь. Сделаю, о чем она попросила, и все. Я даже собираюсь взять материалы и пойти на яхту. Не хочу заниматься этим в доме.
Маккалеб знал, что поступит так и с ее согласия, и без оного, но тем не менее хотел получить его. Их отношения еще были столь свежи, что, казалось, он спрашивал согласия Грасиелы во всем. Возможно, это было как-то связано с его вторым шансом. За прошедшие три года Маккалеб почти преодолел чувство вины, и все равно оно возникало с навязчивым постоянством. Почему-то Маккалебу казалось, что если он сможет просто получить согласие этой женщины на свое существование, то все будет в порядке. Его кардиолог назвал это комплексом вины выжившего: он живет потому, что кто-то другой умер, и должен как-то искупить это. Маккалеб такое объяснение считал упрощенным.