ГЛАВА 3

В то последнее лето на ферме Альберт постепенно — так постепенно, что я толком этого и не заметил, — стал ездить на мне верхом. Он объезжал ферму и следил за овцами. Старушка Зоуи медленно трусила позади, и я то и дело останавливался, чтобы проверить, не отстала ли она. Не помню, когда он впервые надел на меня седло, знаю только, что, когда была объявлена война, мы с Альбертом каждое утро ездили на пастбище к овцам и каждый вечер тоже, когда Альберт заканчивал другие дела на ферме. Я уже знал все тропинки, все дубы, все ворота, которые с громким клацаньем закрывались за нами. Я весело переходил вброд ручей у Чистой рощи, так что брызги летели во все стороны, и скакал через Мшистый овражек. Альберт никогда не натягивал поводья, так что удила мне совсем не мешали; он просто сжимал колени и иногда слегка бил пяткой в бок, и я сразу догадывался, что ему нужно. Честно говоря, я думаю, он мог бы отлично ездить на мне и без этого, так хорошо мы понимали друг друга. Он часто разговаривал со мной, а иногда пел или что-нибудь насвистывал себе под нос, и почему-то это придавало мне уверенности.

Потом началась война, но на ферме пока всё было по-прежнему. Нужно было запасать на зиму сено, и мы с Зоуи каждое утро трудились в полях. К нашему счастью, лошадьми теперь занимался один Альберт, а его отец ухаживал за свиньями и быками, выгонял овец, чинил изгороди и прокапывал канавы вокруг фермы, так что мы почти его не видели. И всё же, несмотря на обычный распорядок, война постепенно стала чувствоваться и на нашей ферме. Люди чаще раздражались и сердились друг на друга, и меня мучили дурные предчувствия. Во дворе то и дело возникали долгие и громкие ссоры — иногда между Альбертом и отцом, но чаще, как это ни странно, между Альбертом и матерью.

— Он не виноват, Альберт, — сказала мать однажды утром перед конюшней, сердито посмотрев на своего сына. — Он ведь всё это ради тебя делал. Когда десять лет назад лорд Дентон предложил ему купить ферму, отец согласился и взял кредит, всё для того, чтобы, когда ты вырастешь, у тебя была своя ферма. Он очень беспокоится из-за этого кредита, потому и пьёт. Так что не надо на него злиться из-за того, что он иногда бывает пьяный. Он уже не такой крепкий, как был когда-то, и не может управляться на ферме, как раньше. Конечно, дети не замечают, старый у них отец или молодой, но ты сам подумай — ему ведь уже за пятьдесят. А тут ещё эта война. Он очень переживает, Альберт. Боится, что цены сильно упадут, да к тому же наверняка считает, что должен был бы отправиться на войну во Францию, только его уже не возьмут из-за возраста. Постарайся его понять, Альберт. Он это заслужил, поверь.

— Но ты же не пьёшь, мама, — горько возразил Альберт. — А ведь тебе тоже есть из-за чего переживать. Да даже если бы и пила, то не стала бы меня постоянно ругать. Я работаю на ферме изо всех сил, справляюсь как могу, а он всё время недоволен: это не так, то не эдак. Злится каждый раз, когда я вечером езжу на Джоуи. Не хочет даже, чтобы я звонил в колокола, а это всего раз в неделю. Так ведь нельзя, мама!

— Я знаю, Альберт, — мягко сказала его мать и взяла его за руку. — Но постарайся думать о том, как много он сделал для нас. Он хороший человек, правда. И он не всегда был таким сердитым и раздражённым. Ты ведь помнишь, да?

— Да, мама, я помню, — согласился Альберт. — Если бы только он не злился из-за Джоуи. Ведь Джоуи помогает на ферме. И ему тоже нужно иногда немного отдохнуть, как и мне.

— Конечно, милый, — сказала мама, взяв его под локоть, и повела к дому, — но ты же знаешь, как отец относится к Джоуи. Он купил коня со злости и уже не раз пожалел об этом. Он частенько говорит, что нам не нужна вторая лошадь, что на неё приходится тратить лишние деньги. Вот что его заботит. Фермеры всегда думают о том, чтобы поменьше тратить на лошадей. И мой отец был таким же. Но если ты будешь с ним по-доброму, он согласится оставить Джоуи. Вот увидишь.

Но Альберт с отцом никак не могли поладить и постоянно ругались. Мать всё чаще оказывалась среди двух огней, изо всех сил стараясь помирить сына с отцом. Однажды в среду утром, через несколько недель после того, как началась война, Альберт и отец ругались во дворе, а мать в очередной раз пыталась их успокоить. Отец, как обычно, вернулся вечером с рынка пьяный, и теперь вспомнил, что забыл вернуть кабана, которого брал, чтобы покрыть свиней. Отец заявил, что у него много других дел и велел Альберту отогнать кабана владельцу, но Альберт отказался, сообщив, что ещё должен вычистить конюшни, и они поругались.

— Ладно тебе, милый. Ферсден совсем недалеко. Ты управишься за полчаса, — тихо сказала мать Альберту, пытаясь его успокоить.

— Хорошо, я верну кабана, — наконец согласился Альберт, он всегда соглашался, если просила мать, потому что не хотел её расстраивать. — Но только ради тебя, мама. И только если мне разрешат вечером прокатиться на Джоуи. Я хочу этой зимой поохотиться с ним, и мне нужно, чтобы к тому времени он был в хорошей форме.

Отец Альберта поджал губы и ничего не ответил, и я заметил, что он пристально смотрит на меня. Альберт повернулся, нежно погладил меня по морде, потом взял палку из кучи хвороста у дровяного сарая и направился к свинарнику. Через пару минут он уже гнал чёрно-белого кабана по тропинке к дороге. Я позвал его, но Альберт не обернулся.

С тех пор отец Альберта если заходил на конюшню, то только для того, чтобы забрать Зоуи. Меня он оставил в покое. Он выводил Зоуи во двор, надевал на неё седло и ехал к холмам позади фермы, на склонах которых паслись овцы. И вот однажды он, как обычно, зашёл на конюшню и вывел Зоуи. Я уже привык к этому и не обратил внимания. Но, когда он вдруг вернулся и ласково заговорил со мной, да ещё протянул ведро с ароматным овсом, я заподозрил неладное. Однако овёс был таким вкусным, а мне было так любопытно, чего это затеял отец Альберта, что я не заметил, как он накинул мне на шею недоуздок. Я дёрнулся, но было уже поздно. Отец Альберта затянул недоуздок, потом погладил меня по щеке и снова заговорил со мной непривычно ласково.

— Не бойся, малыш, всё будет хорошо, — тихо сказал он. — Всё будет хорошо, вот увидишь. Они будут заботиться о тебе, они мне обещали. А мне так нужны деньги, Джоуи. Очень нужны.

ГЛАВА 4

Он привязал длинную верёвку к недоуздку и вывел меня из конюшни. Я пошёл, потому что там была Зоуи. Она смотрела на меня через плечо и ждала. С ней я готов был идти куда угодно. Но я заметил, что отец Альберта всё это время говорил почти шёпотом и то и дело воровато оглядывался.

Он знал, что я пойду вслед за Зоуи, поэтому привязал меня к её седлу верёвкой, взял её под уздцы, и так мы пересекли двор, прошли подъездную дорожку и мост. Там он резво вскочил в седло, и мы рысью пошли в гору к деревне. Ехали молча: ни мне, ни Зоуи он не сказал ни слова. Дорога была мне знакома. Мы не раз ездили с Альбертом в деревню, и мне там нравилось: новые люди, незнакомые лошади. Именно там я незадолго до этого впервые увидел автомобиль. С оглушительным рычанием он промчался мимо почты. Я застыл тогда, не в силах пошевелиться от сковавшего меня ужаса. Альберт ещё долго меня после этого дразнил. Но теперь, когда мы на рысях подлетели к деревне, там был не один, а несколько автомобилей и такое количество людей и лошадей вокруг, сколько я ещё никогда не видел. Меня охватило радостное волнение, и в то же время где-то в глубине души возникло неприятное предчувствие.

На лужайке за церковью было множество людей в защитной форме. Отец Альберта спешился и повёл нас к ним. Тут военный оркестр грянул решительный марш. Звон литавр разнёсся над всей деревней. Мальчишки схватили палки, вскинули на плечо, как ружья, и стали маршировать, а девочки махали из окон флагами.

Когда мы подошли к белому флагштоку в центре лужайки, на котором повис без ветра английский флаг, сквозь толпу к нам пробрался офицер. Высокий и стройный, в ладной форме с широким кожаным ремнём и с серебряной саблей в ножнах. Он пожал руку отцу Альберта, и тот сказал:

— А, капитан Николс! Здравствуйте, сэр. Я же говорил, что приду. Всё дело в том, что мне очень нужны деньги — иначе я бы ни за что не расстался с таким конём.

— Понимаю, — сказал офицер, разглядывая меня. — Признаюсь, я думал, вы преувеличивали, когда вчера в «Джордже» говорили, что у вас лучший конь в округе. Все так говорят, и я вам не поверил. Но вы оказались правы.

Он нежно погладил меня по шее и почесал за ухом. Говорил он мягко, касался меня осторожно, и я не вздрогнул и не отпрянул.

— Да-да, вы оказались правы, — продолжал капитан Николс. — Такой конь сделает честь любому полку. И мы с радостью его купим. Да что там! Я и сам с удовольствием бы его оседлал. Если у него и характер не хуже, чем внешний вид, я буду счастлив взять его себе. Отличный конь. В самом деле, отличный конь.

— Вы мне вчера обещали за него сорок фунтов, сэр, — напомнил отец Альберта почти шёпотом, как будто боялся, что его услышит посторонний. — Дешевле не отдам. Очень уж деньги нужны.

— Я помню, сколько обещал, — проговорил капитан Николс, открыл мне рот и осмотрел зубы. — Отличный молодой конь, крепкая шея, покатые плечи, ровные волосы над копытами. Вижу, он много работал. Вы с ним охотились?

— Мой сын ездит на нём каждый день. Говорит, что мчится галопом, как на скачках, и перепрыгивает препятствия, как настоящий охотничий конь.

— Понятно, — сказал капитан. — Если ветеринар подтвердит, что он абсолютно здоров, вы получите свои сорок фунтов, как договаривались.

— Только поскорее бы, сэр. — Отец Альберта нервно оглянулся. — Уж очень я тороплюсь. Столько дел.

— У нас тоже немало дел. Мы не только покупаем лошадей, но и вербуем новобранцев. Однако с вами постараемся заключить сделку побыстрее. Видите ли, в ваших местах гораздо больше крепких парней, чем хороших лошадей. Парней осматривают доктора, а не ветеринары, так что, я думаю, мы с вами быстро всё сладим.

Капитан Николс провёл меня в арку напротив трактира, и мы оказались в большом саду. Кругом были люди в белых халатах, а за столом под деревом сидел человек в военной форме и что-то писал. Я услышал, что Зоуи меня зовёт, и ответил ей, чтобы успокоить. Сам я в тот момент ничуть не волновался. Мне только было интересно, что будет дальше. Пока капитан вёл меня сюда, он всё время ласково со мной говорил, поэтому я совсем не боялся. Ветеринар оказался невысоким толстячком с черными усами щёткой. Он ощупал меня тут и там, заставил поочередно поднять каждую ногу, что мне вовсе не понравилось, заглянул в глаза, в рот и принюхался к моему дыханию. Затем попросил пробежаться туда-сюда и наконец признал меня годным.

— Здоров как бык. Подойдёт хоть для кавалерии, хоть для артиллерийских частей. Ни опухолей, ни накостников, хорошие ноги, хорошие зубы. Покупайте его, капитан, не раздумывая. Это отличный конь.

Мы с капитаном вернулись туда, где нас ждал отец Альберта. Капитан дал ему обещанные банкноты, которые отец Альберта спешно спрятал в карман.

— Вы уж позаботьтесь о нём, сэр, — попросил он. — Смотрите за ним получше, чтоб ничего не случилось. Мой сын так его любит.

Со слезами на глазах он погладил меня по носу. И я подумал, что всё-таки он не такой уж плохой человек.

— Не волнуйся, всё будет хорошо, — прошептал он мне. — Ты всё равно не простишь меня, так же как Альберт меня не простит, но я должен был тебя продать. Иначе я не смогу заплатить по закладной, и тогда у нас заберут ферму. Я плохо с тобой обращался, я со всеми плохо обращался… Прости меня.

И он пошёл прочь, уводя за собой Зоуи. Я глядел, как он уходит, сгорбившись и повесив голову, как человек совершенно разбитый.

Вот тогда я понял, что меня бросили. Я заржал — высоко и пронзительно, и мой крик, в котором выразилось бесконечное отчаяние и страх, разнёсся по всей деревне. Даже Зоуи — такая спокойная и послушная — замерла как вкопанная, несмотря на понукания отца Альберта. Она развернулась, вскинула голову и заржала в ответ. Но её крики становились тише, и Зоуи всё-таки увели. Кто-то пытался меня успокоить, чьи-то руки гладили меня, но я был безутешен.

И вот, когда я дошёл до самого глубокого отчаяния, я снова увидел своего Альберта. Он примчался ко мне сквозь толпу, и его лицо раскраснелось от долгого бега. Оркестр умолк. Все смотрели на нас. Альберт кинулся ко мне и обнял за шею.

— Он его продал, да? — спросил он тихо у капитана Николса, который держал мой повод. — Джоуи мой. И даже если вы его купили. Кто бы его ни купил, он всегда будет моим! Я не мог помешать отцу. Но раз Джоуи идёт на войну, то я тоже иду. Возьмите меня, я должен быть рядом с ним.

— Что ж, юноша… — сказал капитан, снял фуражку и вытер пот со лба.

Я заметил, что волосы у него чёрные, вьющиеся, а лицо хорошее, открытое.

— Вижу, боевой дух у вас есть. Из вас выйдет отличный солдат… через пару лет. Но вы же понимаете, мы не можем вас взять сейчас. Мы берём только с семнадцати. Приходите через годик, тогда посмотрим.

— Я выгляжу на семнадцать. И я сильнее многих семнадцатилетних, — начал уговаривать Альберт, но тут же понял, что это бесполезно. — Значит, вы не возьмёте меня, да? Даже конюшим? Я готов делать любую работу.

— Как вас зовут? — спросил капитан.

— Нарракот, сэр. Альберт Нарракот.

— Очень жаль, мистер Нарракот, но я ничем не могу вам помочь. — Капитан тряхнул головой и надел фуражку. — Такие правила. А за Джоуи не волнуйтесь. Я буду заботиться о нём до тех пор, пока вы не подрастёте и не вступите в наши ряды. Вы хорошо его натренировали. Можете им гордиться. Джоуи действительно отличный конь. Но вашему отцу нужны деньги. Ферма требует денег, вы же понимаете. Но вы мне нравитесь, нам такие люди нужны. Так что как только исполнится семнадцать, завербуйтесь в кавалерию. Чувствую, эта война будет долгая, что бы там ни говорили. Попросите, чтобы вас записали ко мне. Я капитан Николс. Буду рад видеть вас в своем эскадроне.

— Значит, ничего нельзя сделать? — спросил Альберт. — Совсем ничего?

— Нет, — сказал капитан. — Джоуи теперь принадлежит армии, а вас мы взять не можем. Не переживайте, с ним всё будет в порядке. Я лично буду заботиться о нём. Обещаю.

Альберт потёр мой нос и погладил уши. Попытался выдавить улыбку, но у него не получилось.

— Я отыщу тебя, малыш, — прошептал он. — Где бы ты ни был, я отыщу тебя, Джоуи. Позаботьтесь о нём, сэр. Берегите его, и я непременно за ним вернусь. Во всём мире нет такого коня, и вы скоро сами в этом убедитесь. Только обещайте присматривать за ним.

— Обещаю, — сказал капитан Николс. — Сделаю всё, что смогу.

Альберт развернулся и пошёл сквозь толпу. Вскоре я потерял его из виду.

ГЛАВА 5

Прежде чем отправиться на войну, мне предстояло пройти тренировку, чтобы за несколько недель превратиться из деревенской рабочей лошадки в настоящего кавалерийского коня. Обучение давалось мне нелегко. Меня убивала строгая дисциплина в манеже и длинные маневры под палящим солнцем во время полевой подготовки. Раньше, с Альбертом, я только радовался долгим прогулкам по тенистым дорожкам и бескрайним полям. Я не замечал ни жары, ни назойливых мух. И мне нравилось пахать и боронить бок о бок с Зоуи, но, как оказалось, только потому, что мы все любили друг друга. Теперь же не было ни любви, ни доверия, только бесконечные утомительные тренировки. Привычное мягкое грызло сменил неудобный железный трензель, который растирал уголки рта и доводил меня до белого каления.

Но всё это было бы не так мучительно, если бы не мой наездник. Капрал Сэмюэль Перкинс, бывший жокей, непреклонный и неутомимый, судя по всему, находил особое удовольствие в том, чтобы лошадь подчинялась его силе. Его боялись и солдаты и кони — все без исключения. Даже офицеры относились к нему настороженно. Казалось, он знает о лошадях абсолютно всё и со своим многолетним опытом мог заткнуть за пояс любого. Правил он жёстко и беспощадно. У него кнут и шпоры служили вовсе не для украшения.

Он никогда меня не бил и никогда не выходил из себя. Когда он меня чистил, я даже чувствовал, что он ко мне неплохо относится. И я его уважал, но только это было уважение, основанное не на любви, а на страхе. Несколько раз от отчаяния и безысходности меня охватывала такая ярость, что я пытался сбросить его, но всегда безуспешно. Его колени сдавливали мои бока, как стальные клещи, и мне ни разу не удалось застать его врасплох.

Единственным, кто меня поддерживал в те недели тренировок, был капитан Николс. Каждый вечер он приходил на конюшню и подолгу беседовал со мной — так же, как когда-то Альберт. Он садился на перевёрнутое ведро в углу, раскладывал на коленях альбом, рисовал и разговаривал.

— Ну вот, я сделал достаточно набросков, — сказал он однажды. — Закончу этот и напишу тебя маслом. Я, конечно, не Джордж Стаббс, но зато у меня необыкновенный натурщик. У него-то такого не было! Картину я во Францию не потащу — какой смысл? Лучше отправлю её твоему другу — Альберту. Пусть он увидит, что я сдержал обещание и забочусь о тебе.

Он говорил, а сам продолжал рисовать, то и дело поглядывая на меня. Мне так хотелось сказать ему, что я мечтаю, чтобы он меня тренировал, пожаловаться, как у меня болят бока и ноги.

— Честно говоря, Джоуи, я очень надеюсь, что всё кончится раньше, чем он подрастёт. Потому что война эта будет мерзкой — попомни мои слова! В офицерском клубе только и говорят о том, как в два счёта разделаются с немцами, как ещё до Рождества сокрушительный удар нашей кавалерии отбросит их до самого Берлина. Только мы с Джейми сомневаемся. Вот так-то, Джоуи. Очень сомневаемся. Такое чувство, будто никто из них не видел пулемёта или пушки. Поверь мне, Джоуи, один пулемёт с удачной позиции может выкосить целый эскадрон лучшей конницы в мире — хоть немецкой, хоть английской. Вот как было с лёгкой кавалерийской бригадой в Балаклаве, когда они рванули мимо русской артиллерии. Неужели никто об этом не помнит? И французы узнали, что значат винтовки во время Франко-прусской войны. Но попробуй им об этом скажи! Только заикнись, и тебя назовут пораженцем или ещё похуже. Иногда мне кажется, что некоторые из моих друзей хотят, чтобы мы победили исключительно в том случае, если это сделает кавалерия.

Он встал, сунул альбом под мышку, подошёл ко мне и пощекотал за ухом.

— Что, нравится, да, дружок? Эх ты, с виду такой ретивый, а на самом деле ласковый и ранимый. Знаешь, у нас с тобой много общего. Во-первых, нам тут не нравится. Во-вторых, ни ты, ни я никогда не видели настоящего боя, так ведь? Ни разу не слышали настоящей стрельбы. Только бы не струсить, когда дойдёт до дела — вот что меня беспокоит, Джоуи. И знаешь, я даже Джейми этого не говорил, но я смертельно боюсь. Очень надеюсь, что твоего мужества хватит на двоих.

Во дворе хлопнула дверь, и я услышал знакомую поступь — чёткий стук сапог по брусчатке. Капрал Сэмюэль Перкинс осматривал конюшни: проверил всех и наконец добрался до меня.

— Добрый вечер, сэр, — сказал он, ловко отдавая честь. — Всё рисуете?

— Стараюсь, капрал, — ответил капитан Николс. — Пытаюсь отдать ему должное. Это же лучший конь в эскадроне. Как по-вашему? Никогда не видел такого ладного коня.