Я упоминаю об этом, если речь заходит о Вьетнаме, но мне всегда затыкают рот. Я никогда не мог до конца понять, почему «левая» диктатура с нравственной точки зрения лучше любой другой. Но простота — вот чего требуют эти дети; и они хотят сделать мир простым, даже если факты не согласуются с их теориями. Почему молодые люди так часто отвергают прелесть сложности и разнообразия? Только самый безумный из юных Корнелиусов, кажется, похож в этом отношении на мать; я склонен предположить, что он теперь постоянно находится под действием наркотиков. Сегодняшние дети даже не знают, как следует использовать наркотики. Я за это их не очень виню. Качество сильно ухудшилось. Все как с путешествиями по воздуху — едва что — то становится доступным для масс, тут же начинается снижение качества. Кокаин, который я иногда покупаю сегодня, настолько разбавлен, что я с тем же успехом мог бы засовывать в нос «Вим» и «Лемсип» [«Вим» — чистящий порошок, «Лемсип» — аналог парацетамола.]! Ничего подобного нельзя сказать о египтских снадобьях, по крайней мере в 1926‑м.

Интерес Голдфиша к нашему фильму подогревало еще и желание увидеть, как «Надежда Демпси» и ее капитан стремительно покидают американские воды, а миссис Голдфиш, со своей стороны, надеялась увидеть спину Глории Корниш.

Судно, груз, команда и пассажиры — все было хорошо застраховано. Если бы мы пошли ко дну, оставшиеся на берегу получили бы неплохую прибыль. Несмотря на опыт «Бен — Гура», Голдфиш чувствовал, что наш фильм станет успешным. Интерес к Тутанхамону оживился, когда появились новые истории о проклятии и сокровищах. Голдфиш оценил внимание публики и поэтому дал нам благословение, но пока еще при условии, что фильм будет сделан так, чтобы Валентино мог заменить меня, если сочтет отснятый материал достаточно хорошим. Когда я начал возражать, Голдфиш отвел меня в сторону и тихо сказал на идише:

— Послушайте, Макс. Это может стать вашим лучшим шансом добиться всего, чего вы хотите. Вы понимаете меня?

Возможно, ответил я, но нет никаких причин, чтобы Валентино меня заменял.

— Макс. Вы — профессионал. Нужно ли что — то добавлять?

Я признался, что не оценил всех предстоящих трудностей, и мы пожали друг другу руки. Голдфиш всегда умел успокаивать меня. В конце встречи он объявил, что выделил нам на всю картину достаточно значительный, но не избыточный бюджет. Его можно будет увеличить, если нам после возвращения понадобятся новые декорации. Мне предстояло сыграть несколько важных сцен с миссис Корнелиус, и, даже если этот итальянский красавчик потом заменит меня, мы все равно чудесно проведем время. Зашел разговор и о том, что Валентино приедет в Египет, если у нас будет достаточно отснятого материала, а он закончит съемки в «Сыне шейха» [«Сын шейха» (1926) — немая приключенческая драма Джона Фицмориса. Последняя картина Рудольфа Валентино.]. Само собой разумеется, такая перспектива больше взволновала не меня, а миссис Корнелиус. Мы встретились с этим бесцеремонным маленьким олухом; он за короткое время выкурил очень много ароматизированных сигарет, при этом постоянно говоря о себе в третьем лице. Он уже тогда казался больным, но по-прежнему хвастался, его переполняли амбиции и ложные надежды. У нас с ним не было ничего общего, и мы с первого взгляда возненавидели друг друга! Мне не польстило заявление Голдфиша, что я был хорошим дублером для Валентино, который смотрелся вдвое старше меня. Он уже разрушил свое здоровье всяческими излишествами. Но всплеск энтузиазма продюсера позволил мне получить документ, в котором говорилось, что Эсме и Джейкоб Микс мне необходимы. Я рассчитывал на большее, но Голдфиш смог предложить только это. Официально Эсме оставалась костюмершей миссис Корнелиус, пока мы не достигнем Александрии; потом, если Симэн согласится, она могла бы сыграть роль в фильме. Мистер Микс, который считался моим камердинером, в документах был записан вторым киномехаником; он кое — что знал об этой работе. Я поручил ему те пленки, которые удалось спасти с погибшей студии «Делюкс». Он мог показывать фильмы на борту. Мне еще не предоставилась возможность посмотреть эти ленты, и я планировал насладиться ими, коротая дни во время морского путешествия. Я возвратился в наш маленький дом, упиваясь собственным успехом, но ответы друзей меня разочаровали. Эсме и мистер Микс ничуть не обрадовались своим назначениям, хотя я ожидал обратного; в конце концов негр признался, что он тоже хотел профессионально заняться актерским ремеслом. Я счел это забавным и похлопал его по широкому плечу.

— Хорошо, старина, я уверен, что у нас найдется пара ролей нубийцев, когда начнутся съемки!

Оставшаяся часть нашей команды — оператор, технические работники и пожилой гример, которого звали Грэйс, — была не слишком велика. В те дни профсоюзы еще не ввели свои смехотворные ограничения, и мы могли, если понадобится, нанимать местных жителей. Симэн предпочитал работать с небольшой группой. Главный оператор, маленький мрачный серб с огромным носом, именовался «О. К.» Радонич: в течение долгих лет по — английски он мог выговорить только одно слово. Он работал над многими престижными картинами и считался в Югославии пионером документального фильма. Радонич и Симэн уже сделали вместе «Признание княгини» и «Осаду» [«Признание княгини» и «Осада» — сведений об этих фильмах в энциклопедиях нет.], но остались недовольны своими голливудскими работами.

— Камера, — сказал мне Радонич, — инструмент чувствительный и тонкий. А эти собаки превращают ее в игрушку для шоуменов. Они несправедливы к своим же людям. — Потом он добавил по — английски: — ОК?

Я не мог полностью с ним согласиться, но испытывал симпатию к этому человеку: он тоже искал возможности раскрыть свои творческие таланты. Я знал, что такое усталость от легкого успеха. «Королева Нила» (так теперь назывался фильм) станет для меня шансом сравниться с великим Гриффитом. Сюжет оставался моим, и за выбор фона кадра в значительной степени отвечал я. И я чувствовал: если мне никогда не случится сделать еще один фильм, именно этот должен стать моим шедевром! Я буду художником и сценаристом и совершу настоящий прорыв — как в собственной карьере, так и в истории кино. Реализовав это стремление, я мог бы обратиться к режиссуре, а потом вернуться к своему призванию, посвятив все время техническим достижениям, необходимым для наступления новой эры.

Разве удивительно, что я чувствовал прилив оптимизма, словно в моем теле зажегся чудесный огонь? Я серьезно относился к угрозам Хевера, но по — прежнему знал: в конце концов я буду оправдан. Мне не придется надолго покидать свой новый дом. Мои дела в порядке. Все утихнет к моему возвращению… Я никогда не чувствовал себя в такой безопасности. Но История всегда была мне враждебна. В следующие месяцы все, чего я добился, исчезло. Только теперь, достигнув спокойствия и мудрости, которые приходят с годами, я понял: у Бога были особые планы на мой счет. Die Fledermausen in der Turm? Der Dampf in der Darm? Das Haupt is Hauen! Sie brechen ihr Wort [Летучие мыши в башне? Пар в кишечнике? Голова болит! Они нарушают слово (нем.).]. Разве это моя вина?

¡Tengo fiebre! ¡Estoy mareado! ¡De’jeme tranquila! [У меня лихорадка! У меня кружится голова! Оставь меня в покое! (искаж. исп.)]