— Я… — Сю-Инь поспешила взять себя в руки. Следовало ожидать, что тут все будет не так. — Отведи меня к Дьяволу, и я отдам тебе все деньги, которые у меня есть. — Тут она вспомнила, что оставила кошелек дома. — Честно говоря, у меня в кармане лишь несколько монеток, но я отдам тебе все.

Кот издевательски хохотнул.

— Вижу, ты здесь вполне можешь прижиться! — Он протянул лапу. — Вельзевул. Как ты, наверно, сама понимаешь, не тот, знаменитый.

— Сю-Инь. — Она осторожно встряхнула лапу с грязной, свалявшейся шерстью. — Ты мне поможешь?

— Вовсе не за те жалкие деньжата, которые ты предлагала. — Вельзевул спрыгнул с бака. — Но раз уж передо мной вечность, которую все равно нечем занять, я помогу тебе. Но пойми меня правильно: не потому, что ты мне понравилась. Исключительно потому, что это будет вызовом нравам местного общества.

Ад оказался городом как город, за исключением того, что о нем нельзя было сказать ничего хорошего. Его жители были грубы, как парижане, улицы грязны, как в Мумбае, воздух тяжелый, как в Мехико. Местные театры были закрыты, от библиотек остались только обгорелые стены и, конечно, здесь не было церквей. В немногочисленные магазины, двери которых не были забиты, стояли длинные очереди. Общественные уборные отнюдь не блистали чистотой, и туалетная бумага в них давно закончилась. Сю-Инь довольно быстро поняла, что отыскать здесь отца будет непросто. Никакой ратуши или городских властей тут, конечно, и в помине не было. Судя по всему, в Аду была анархия. Не было там и привилегированных районов для богатых.

— Это мир социалистической мечты, — сказал Вельзевул. — Все здесь одинаково обездолены.

Дьявол могла оказаться где угодно. И, хотя кот водил ее взад-вперед по улицам, никаких признаков присутствия Темной леди им не попадалось.

В запущенном парке, выглядевшем лишь немного лучше, чем мусорная свалка, она наткнулась на бледнокожего юношу, который сидел, скрестив ноги и запрокинув голову, на садовой скамейке с отломанной спинкой. Руки он сложил на колени ладонями вверх; кончики больших и указательных пальцев соприкасались. Глаза его были закрыты.

— Что ты делаешь? — спросила его Сю-Инь.

— Любопытство? Здесь? — произнес юноша, все так же уставясь невидящим взглядом в небо. — Как… странно. — Тут он опустил голову и, открыв глаза, уставился на Сю-Инь сквозь завесу иссиня-черных волос. Глаза у него оказались бледно-голубые. — Миленькая девочка. Все страньше и страньше.

Сю-Инь зарделась.

— Посмотри-ка на этого типа, дорогуша, — вмешался Вельзевул. — Он тебе ща баки забьет, ты и моргнуть не успеешь.

— Такое впечатление, что у тебя есть друг. В Аду. Немыслимо. Скажи-ка, что ты видишь?

— Вижу?

— Видишь, — подтвердил юноша. — Ад — он для всех разный. Ты видишь по большей части то, чего заслуживаешь.

— В таком случае я заслужила не так уж много. — Сю-Инь как можно тщательнее описала замусоренный парк и окружавшие его мрачные дома.

— И никаких ос? Никакого огня? Никаких мелких гадостей, которые удается заметить только краем глаза? Я начинаю сомневаться, что ты попала туда, куда нужно. — Юноша выпрямил ноги и сел обычно, по-мальчишески, так что казалось, будто он весь состоит из локтей и коленей. — Что касается твоего вопроса: я медитирую, пусть даже это покажется тебе глупостью. Я, несмотря ни на что, кажется, еще не совсем утратил надежду. Но сомневаюсь, что тебе будет интересна моя история.

— Она мне очень даже интересна. — Сю-Инь села на скамейку рядом с парнем. Вопреки всем вероятиям, она все же надеялась, что он хороший. — Как тебя зовут?

— Рико. При жизни я считал себя очень крутым. Прогуливал уроки, угонял автомобили, подкуривался «дурью», с девочками трахался. Ах да — и умер молодым. Это важно. Меня застрелили во время моего первого ограбления. Я вперся во врата Ада гордый, как петух, уверенный, что я самый дурной, самый испорченный из людей, которых когда-либо обрекали на вечные муки.

О, как же я ошибался! Насколько я могу сказать, пока сюда не закинуло тебя, я был здесь наименее дурным человеком. Говорю без всякого хвастовства. Потому что это означает, что проклятие я заработал, но за край только-только заступил. Может быть, если бы я вовремя погладил собаку, или улыбнулся старушке, или бросил монетку нищему, этого хватило бы, чтоб восстановить равновесие. Еще одно самое мелкое доброе дело, и сидел бы я сейчас в пентхаусе на небесах, ел бифштексы, попивал «бордо» и наливал ручному оцелоту «эвиан» в блюдце из лиможского фарфора. Вот я и подумал… может быть, если я сумею стать хоть на самую малость лучше, то очнусь и окажусь в каком-то другом месте. Ясно теперь, что я говорил о надежде? Я давно, очень давно этим занимаюсь, но все без толку. Все равно, это не значит, что мне больше нечего делать. Ну а что случилось с тобой?

Когда Сю-Инь закончила рассказ, Рико присвистнул.

— Доброта. Смелость. Самопожертвование. День с каждой минутой становится все более и более неизъяснимым. — И добавил, чуть помолчав: — Ты, похоже, проголодалась. Если хочешь, угощу тебя обедом.

— Не ведись на это, детка, — вмешался Вельзевул. — Это же старая тюремная наколка. Когда ты впервые попадаешь туда, тебе предлагают все на свете — вроде как в подарок. Но как только наступит полночь, этот Шейлок обязательно стребует свой фунт мяса. Если, конечно, ты понимаешь, что я имею в виду.

Рико скорчил досадливую гримасу:

— Вот к таким рассуждениям я в этих местах больше привык. — Он вновь повернулся к Сю-Инь: — Я мою посуду в «Грязной ложке». Там нужна официантка, так что если хочешь… Платят мало, зато кормят три раза в день. Такие уж они здесь.

Сю-Инь поняла, что, вероятнее всего, надолго застрянет в Аду.

— Ну…

— Сотня в неделю и еда. Чаевые, если будут — твои, — сказал повар. Он не назвал Сю-Инь своего имени и не спросил, как звать ее. — Спать будешь в кладовке. Кто намусорит — сразу убирай. Замечу, что плюешь в тарелки — сразу оштрафую на часовое жалованье. Врубилась?

— Да, сэр.

— В таком случае добро пожаловать в лучший, чтоб его, ресторан в Аду. Топай работать. И убери отсюда эту поганую грязную кошатину! — Повар схватил с плиты горячую сковороду и замахнулся на Вельзевула, который тут же исчез, издевательски взвыв и осыпав все вокруг линялой шерстью и обдав презрением.

Теперь Сю-Инь по двенадцать часов в день обслуживала угрюмых посетителей, вытирала стойку, скребла полы, мыла уборные и выносила мусор. Вкалывать служанкой за все предстояло, сколько хватит терпения.

В свободное время она моталась по городу, разыскивая отца и Дьявола в темных унылых барах, душных гаражах и задрипанных подвальных мастерских, где замызганные мужички констролили кривобокую мебель и башмаки, шнурки которых рвались, как только попытаешься их завязать. Она чувствовала, как серость этого места медленно, но верно впитывалась в ее плоть, пока не стала ощущаться постоянным зудом в костном мозге.

Границы Ада то сжимались, то разбухали, словно морские воды с приливом и отливом, поэтому и взаимосвязи там ежедневно изменялись. Город смыкался с тем миром, из которого прибыла Сю-Инь, но в разные дни с разными его частями. Порой она обнаруживала, что с тоской смотрит на Лос-Анджелес, а на следующий день видела окраины Москвы. Однажды сразу за городом обнаружилась пустыня (совершенно неведомо какая), и Сю-Инь поймала себя на том, что пристально разглядывает одинокий цветок точно такого же зеленого цвета, как соломинки для коктейлей в «Грязной ложке».

Она долго, долго смотрела на него и думала.

На следующую смену Сю-Инь явилась очень рано и долго рылась в мусоре в поисках ярко раскрашенной упаковочной бумаги. А потом взялась за работу. Когда она закончила, вторая официантка, Долорес, иссохшая тень женщины, редко говорившая Сю-Инь больше четырех слов подряд, просунула голову в кухню и произнесла:

— Эй, парни, взгляните-ка.

Повар вышел из кухни и осведомился:

— Шо это за куча дерьма?

— Это букет цветов, — сказала Сю-Инь. — Ну, почти. Сделан из коктейльных соломинок и всякой всячины. А ваза — банка из-под маринованных огурчиков.

— Зачем это? — спросил Рико из-за спины повара.

— Просто для красоты. — Она вдруг чмокнула повара в щеку. — Ну, примерно как наш дорогой шеф.

Долорес разинула рот от удивления.

— Что значит вся эта хрень? — спросил повар, потирая щеку.

— Ровным счетом ничего. Просто настроение такое. — Тут явился первый посетитель, и Сю-Инь понесла ему меню. — Что пожелаете, мой дорогой?

Посетителей «Грязной ложки» она весь день называла, кого «милый», кого «дорогой» и тому подобными словами. Каждому она душевно улыбалась, а вытирая стойку, напевала. И то и дело пошучивала. Она делала все возможное, чтобы в заведении стало немного веселее. Это было нелегко. Но она старалась.

На следующий день она вела себя точно так же. И через день. И еще через день. Со временем завсегдатаи стали сами улыбаться, завидев ее. Кое-кто даже пытался неуверенно заигрывать с нею. Один оставил чаевые — конечно, сущий пустяк, а не деньги, но само намерение было хорошим. Сю-Инь, широко улыбнувшись, подбросила их в воздух, поймала одной рукой и сунула в карман.