— Эй, Вольф! Иди-ка сюда — полюбуйся на нашу детку, — закричал кто-то с дальнего конца поезда, махая ему рукой.

Мэгги.

— Ну, как тебе?

Вольф пытался придумать какой-нибудь вежливый ответ.

— Внушительно, — сказал он наконец, хотя поезд показался ему скорее гротескным.

— Ага. Тут рядом завод по переработке метана. Погляди-ка на меня! Восемь утра, а я на ногах. Можешь такое представить? Пришлось добавить колес.

Вольф не понял, что она имеет в виду.

— То есть вы поздно встаете?

— Чего? А, золотце, да ты же… Слушай, забудь. Нет. — Она на мгновение задумалась. — Смотри, Вольф, есть такие колеса специальные — спиды, помогают утром проснуться, сил придают. Улавливаешь?

— Вы имеете в виду амфетамины, — догадался Вольф.

— Ага. Ну, вообще-то, это все не очень законно, улавливаешь? Так что языком особенно не мели. В смысле, золотце, я тебе доверяю — просто хочу, чтоб ты знал, что к чему, и не болтал попусту.

— Понимаю. Я никому ничего не скажу. Но вы же знаете, что амфетамины…

— Да-да, Ас. А хочешь, покажу дарование, которое подцепила прошлой ночью? Эй, Дейв! Тащись давай сюда, любовничек.

Из-за вагона вывернул заспанный светловолосый юнец. На нем болтались белые шорты (весьма вызывающие, на Вольфов взгляд) и свободная рубашка, застегнутая на все пуговицы. Он вяло приобнял Мэгги за талию и кивнул Вольфу.

— У Дейви четыре соска, точно как у меня. Ну? Мутация-то довольно редкая.

— Ох, Дженис, — пробормотал Дейв, покраснев и смущенно опуская голову.

Вольф ждал, что Мэгги его поправит, но она не поправила, а устремилась дальше — показывала поезд, оглушительно щебетала, тыкала пальцем то в одно, то в другое.

В конце концов Вольф извинился и вернулся в гостиницу. А Мэгги осталась бегать по вагонам в сопровождении своего юного красавчика. Мбикана неторопливо пообедал, забрал свои сумки и явился на вокзал раньше всей свиты.

Кренясь и покачиваясь, поезд отъехал от перрона. Мэгги беспрестанно смеялась, болтала, объясняла, куда ставить багаж, и порхала по вагонам. Казалось, она не замирала ни на минуту. Вольф уселся возле окна. Рядом с вагоном бежали оборванные ребятишки и клянчили деньги. Им кинули пару монет, но в основном все смеялись и бросали мусор.

Дети отстали, и теперь поезд ехал сквозь бесконечные древние руины. Рядом с Вольфом уселся Хоук.

— Ехать долго. Придется огибать большие территории, куда лучше не соваться. — Хоук с мрачным видом уставился на ощерившиеся выбитыми стеклами остовы зданий, которые раньше были заводами и складами, и с отвращением сказал: — Смотри, пилигрим, вот она — моя родина. Или, вернее, ее труп.

— Хоук, вы близко общаетесь с Мэгги…

— А если забраться подальше от побережья… — задумчиво продолжал тот, — там есть такая огромная дыра, где хранятся радиоактивные отходы. Покрыта крышкой из чистого золота. Все остальное слишком быстро разлагается. Я так думаю, если туда заявиться в свинцовым костюме, можно состояние себе сделать. Золота целые тонны. — Он вздохнул. — Когда-нибудь полазаю по архивам и рискну.

— Хоук, послушайте меня.

Парень жестом призвал его к молчанию.

— Ты про наркотики небось? Только что узнал и хочешь, чтобы я ее предупредил.

— Предупредить мало. Кто-то должен это остановить.

— Ну да. Постарайся понять, Мэгги три месяца провела в Хопкинсе, там ей сделали несколько очень серьезных операций. Она раньше совсем не так выглядела. Пела, конечно, тоже, но голос обычный был, ничего особенного. А еще мозговые имплантаты. Представь, через какую боль ей пришлось пройти, и спроси себя, какие два самых эффективных болеутоляющих на свете?

— Морфин и героин. Но в моей стране врачи, когда прописывают наркотики, отучают от них пациента перед выпиской.

— В том-то и дело. Сам подумай: Мэгги вполне могла попросить в Хопкинсе удалить лишние соски. Им это ничего не стоило бы. Но она не хотела терпеть боль.

— Она, по всей видимости, ими гордится.

— Ну, говорит о них постоянно, это точно.

Поезд шатался и трясся. Трое музыкантов достали из кофров гитары и заиграли свою «мертвую» музыку. Вольф молча пожевал губу, а потом спросил:

— Так что вы хотели этим сказать?

— Мэгги согласилась пройти через страшную боль, чтобы стать Дженис. Поэтому, когда я говорю, что она принимает наркотики, чтобы утолить боль, то вовсе не обязательно имею в виду боль физическую. — С этими словами Хоук встал и вышел.

Мэгги, приплясывая, ввалилась в вагон.

— Получилось! — кричала она. — Ребятишки, у нас получилось. Устроим вечеринку!

Следующие десять дней были одной сплошной вечеринкой с концертами в промежутках. Народ валил на них валом, многим не хватало места. Перед первым концертом Мэгги волновалась и мучительно боялась провала, но спела замечательно, и ее много раз вызывали на бис. В конце концов, с трудом волоча ноги, едва живая, она вышла на сцену с прилипшими к вспотевшему лбу волосами:

— Ребятишки, на этом все. Я вас всех люблю. Хотела бы еще, да отдавать больше ничего. Вы меня выпили до дна.

Аплодисменты все продолжались и продолжались…

В Филадельфии было запланировано четыре концерта, и начиналось все ни шатко ни валко, но потом раскрутилась на полную. На первом шоу оказалось несколько непроданных мест, на втором — пришлось кому-то отказывать, а последние два раза зал едва не брали штурмом. Караван на денек заехал в Ньюарк, чтобы передохнуть, а потом закатил в День Труда такое представление, по сравнению с которым меркли все предыдущие. Дальше еще на день остановились отдохнуть в обшарпанной гостинице.

Вольф в свободное время осматривал достопримечательности. В Филадельфии он нанял местного проводника и отправился на ржавеющие нефтеперерабатывающие заводы в Пойнт-бриз. Мрачные здания навеки застыли в своем трагическом величии. Трудно было поверить, что когда-то на свете существовало столько нефти, сколько умещалось в этих огромных резервуарах. В Вилмингтоне проводник сводил его в небольшой итальянский квартал, где проходил религиозный праздник.

Во главе процессии вышагивал священник, а за ним — восемь алтарниц с веерами и кадилами. Двенадцать крепышей тащили на плечах украшенный цветами древний кадиллак. В хвосте шли верующие в чадрах и комбинезонах и пели.

Вольф проследовал за ними до самой реки. Там машину опустили в яму, сбрызнули святой водой и подожгли. Он спросил у проводника, что за история связана с этим ритуалом, но тот лишь пожал плечами. Что-то древнее, очень-очень древнее.

В гостиницу Вольф вернулся уже поздно. Он ожидал, как обычно, застать вечеринку, но в фойе было темно и пусто. Синтия стояла, заложив руки за спину, и смотрела сквозь зарешеченное окно в темную пустоту.

— А где все? — спросил Вольф.

Было жарко. Вокруг керосиновой лампы бились и жужжали насекомые.

Синтия повернулась и как-то странно на него посмотрела. На лбу у нее блестели капельки пота.

— Мэгги отправилась домой — на встречу выпускников. Хочет показать старым приятелям, какой стала звездой. Остальные? — Она пожала плечами. — Куда деваются марионетки, когда некому дергать за ниточки? Сидят по комнатам, не иначе.

— Ясно.

Влажное платье Синтии липло к ее телу. Подмышки темнели пятнами пота.

— Не хотели бы вы сыграть в шахматы или еще что-нибудь?

Взгляд у Синтии сделался необычайно пронзительным. Она подошла ближе.

— Вольф, мне уже давно интересно: ты ни с кем не спишь. У тебя что-то не так? Да? Может, дома девушка осталась?

— Да, но дожидаться меня она не будет. — Вольф резко взмахнул рукой. — Наверное, я отчасти поэтому и отправился с вами.

Синтия положила его руку себе на грудь.

— Но ты же девочками интересуешься? — Не дожидаясь, пока он найдет нужные слова, она прошептала: — Пойдем.

В комнате Вольф крепко обнял Синтию и поцеловал, долгим и глубоким поцелуем. Она страстно ответила, но потом отстранилась и потянула его на кровать.

— Скидывай одежки.

Сама Синтия сняла платье одним замысловатым текучим движением. Ее белая грудь колыхалась в лунном свете, льющемся в окно.

После секундной заминки Вольф разделся. Рядом с Синтией он ощущал себя нерешительным слабаком и страдал от этого ощущения. Твердо намереваясь доказать, что он совсем не такой, Мбикана протянул к женщине руки. Но та отпрянула.

— Погоди, пилигрим. — С этими словами она принялась рыться в висящей у изголовья сумочке. — Вот оно. Не хочешь угоститься сначала? Обостряет чувства.

— Наркотики? — невольно ужаснулся Вольф.

— Да ладно, не упрямься. От одного раза ничего с твоими генами не станется. Попробуй хоть, прежде чем осуждать.

— Что это?

— Ванильное мороженое, — отрезала Синтия, открывая маленький пузырек и осторожно высыпая на ноготь несколько белых крупинок. — Штука дорогая, смотри аккуратно. Надо вдохнуть разом. Понял? Правила такие: глубоко вдыхаешь, а потом медленно выдыхаешь. И все. Вдохнул. Выдохнул.

Синтия подсунула ноготь Вольфу под самый нос и свободной рукой зажала ему одну ноздрю.

— Вдыхай по-быстрому. Вот так!

Вольф непроизвольно вдохнул, и его тут же захлестнули необычные ощущения. Во рту стало свежо и как-то чисто, в горле крутился и приятно щекотал невесомый белый порошок. В голове сделать необычайно просторно. Он подвигал челюстью, подозрительно ощупывая зубы языком.

Синтия быстро приняла дозу и закрыла пузырек.

— Теперь коснись меня. Медленно, медленно, у нас вся ночь впереди. Вот так. Аххх… — По ее телу прошла дрожь. — Да, принцип ты понял.

Они занимались любовью много часов подряд. От неведомого наркотика в голове странным образом прояснилось. Вольф чувствовал себя более рассудительным и более игривым, чем обычно, и готов был растягивать удовольствие. Они никуда не торопились и делали все не спеша. Три или даже четыре раза останавливались, чтобы вдохнуть еще порошка, который Синтия отмеривала торжественно и тщательно. И после этого продолжали заниматься любовью с удвоенным интересом, стараясь двигаться как можно медленнее, до последнего оттягивая каждый оргазм.

Наступила глубокая ночь. Они раскинулись на простынях, изможденные и ослабевшие, не касаясь друг друга. Тело Вольфа покрылось испариной. Ему казалось, что больше уже он никогда не захочет заниматься любовью. Но вслух, конечно, Мбикана этого не сказал.

— Неплохо, — тихо похвалила Синтия. — Не забыть бы порекомендовать тебя Мэгги.

— Ну зачем ты?

— Зачем что?

— Мы только что были близки, как только могут быть близки два человека. Но вот все закончилось, а ты сразу говоришь такие вещи. Боишься сближаться?

— Иисусе, — без всякого выражения произнесла Синтия, а потом нашарила в сумочке портсигар, достала сигарету и закурила.

Вольф внутренне сжался.

— Слушай, пилигрим, чего ты хочешь? Ты что — собрался на мне жениться и отвезти в свою чистую большую Африку? С мамочкой познакомить? Да? Вряд ли. Так чего тебе надо? Приятное воспоминание — сувенир на память, чтобы потом байки друзьям рассказывать? Ну, держи свой сувенир. Много лет я копила на доктора, хотела выяснить, смогу ли нарожать ублюдков. В прошлом году прихожу к нему наконец, и что, ты думаешь, он мне говорит? Плазмоклеточная дегенерация в кровяных телах, лечить поздно, остается только ждать. Чудно, да? В один прекрасный день просто сломаюсь и умру. Сделать ничего нельзя. Пока питаюсь правильно, еще ничего. До самого конца смогу красавицей остаться. Можно выторговать еще чуток времени, если бросить наркотики… — Она взмахнула сигаретой, пепел осыпался прямо Вольфу на грудь, и тот быстро его смахнул. — Белый порошок и остальное. То есть все, что хоть чуточку скрашивает жизнь. Но сделать ничего путного я так и не успею, времени не хватит.

Неожиданно она замолчала.

— Эй, а сколько времени?

Вольф вылез из кровати и откопал среди своих вещей хронометр. Поднес его к окну, прищурился.

— Ммм… Двенадцать… четырнадцать.

— Вот же ядерная война. — Синтия вскочила и заметалась поисках платья. — Давай шевелись. Не стой столбом.

— А в чем дело? — поинтересовался Вольф, медленно натягивая на себя одежду.

— Я обещала Мэгги подогнать народ и забрать ее с этой чертовой встречи выпускников. А она уже бог весть когда закончилась. Я потеряла счет времени. — Вольф довольно ухмыльнулся, но Синтия не обратила внимания. — Готов? Проверим ее комнату, а потом фойе. Господи, вот она разозлится.

Мэгги обнаружилась в фойе. Она стояла посреди комнаты, перепачканная и изможденная, на руке ее болталась сумка, лицо искажено гневом. В неверном свете керосиновой лампы Мэгги казалась злобной старухой.

— Ну и? — прорычала она. — Где же вас двоих носило?

— Трахались у меня, — спокойно отозвалась Синтия.

Вольф в ужасе уставился на нее.

— Великолепно, просто великолепно, ну? А знаете, где была я, пока двое моих лучших друзей дрючились до потери мозгов? А? Хотите, расскажу? — истерически взвизгнула Мэгги. — Меня насиловали двое безухих дженни, вот так!

Она пронеслась мимо, замахнувшись, — будто бы собиралась огреть их сумочкой, а потом передумала. В коридоре прогремели ее быстрые шаги. Хлопнула дверь.

— Но я… — растерялся Вольф.

— Не позволяй садиться себе на шею, — одернула его Синтия. — Она врет.

— Ты уверена?

— Послушай, мы жили в одной комнате, спали с одними и теми же мужиками — я ее знаю. Ее выбесило, что эскорт не явился. Наша маленькая королева изволит гневаться.

— Надо было ее встретить, — с сомнением протянул Вольф. — Ее же могли убить по дороге сюда.

— А мне, пилигрим, без разницы, протянет Мэгги ноги месяцем раньше или позже. У меня своих забот полон рот.

— Месяцем раньше? Мэгги тоже больна?

— Мы все больны. А, шли бы вы оба к черту!

Синтия плюнула на пол, развернулась и ушла. Необратимо, словно ведьминское проклятие наложила.

До Нью-Йорка добирались полдня. Перед первым концертом осталось еще время отдохнуть и повеселиться, но Мэгги к ним не вышла — заперлась в комнате и пила. Начались разговоры о том, что она сидит на наркотиках, и Вольфа эти разговоры беспокоили, ведь на наркотиках тут сидели абсолютно все.

Еще ходили слухи о встрече выпускников. Кто-то утверждал, что Мэгги ошарашила бывших одноклассников, которые в школе обходились с ней не лучшим образом, и блистала весь вечер. Но большинство склонялось к тому, что ее прилюдно освистали и ровесники по-прежнему видели в ней лишь белую ворону. Что ушла она со встречи одна.

О романе Вольфа с Синтией тоже шушукались. Синтия его избегала, но это только подогревало всеобщее любопытство.

Несмотря ни на что, нью-йоркские концерты удались на славу. Билеты были раскуплены, едва успев появиться в продаже. Театральные барыги за ту неделю сколотили себе состояние. Впервые за все время труппе разрешили выступать вечером. Для освещения и усилителей использовали энергию, перенаправленную из целого городского района. Мэгги пела, как никогда прежде. Ее голос доводил слушателей до исступления, ее блюзы тронули бы сердце самого заскорузлого отшельника.

Десятого сентября они отправились в Хартфорд. Мэгги заперлась в своем купе в последнем вагоне. Остальные бездельничали. Кто-то из музыкантов бренчал на гитаре что-то неразборчивое. Другие тихо беседовали. Хоук одну за другой метал на стол карты Таро.

— Эй! Вы что тут — повымерли все, на фиг! — Мэгги возникла в вагоне, словно из ниоткуда, на лице ее причудливо мешались стыд и вызов. — Закатим вечеринку! Ну? Сыграйте-ка что-нибудь.

Она упала Хоуку на колени, по пути куснув кого-то за ухо.

— Мэгги вернулась, — произнес кто-то.

— Дженис! — весело прокричала она. — Эту даму звать Дженис!

И началась вечеринка — медленно, словно запускали заржавленный механизм. Заревела музыка. Голоса оживились. По рукам пошли гулять бутылки со спиртным. Так продолжалось все два дня, пока поезд колесил по стране, объезжая опасные районы Коннектикута и Нью-Йорка. Но у праздника появился тревожный призвук, Мэгги веселилась как-то уж слишком отчаянно. Вольф почувствовал себя словно в ловушке и считал дни, оставшиеся до Бостона и окончания турне.

Перед первым хартфордским концертом они сидели в тесной, тускло освещенной гримерке, как две капли воды похожей на все предыдущие.

— Синтия Греховодница, дуй сюда! — завопила Мэгги. — Загримируй меня. Чтоб я казалась такой же изможденной, как Дженис.

Синтия взяла Мэгги за подбородок, повертела ее лицо туда-сюда, а потом сказала:

— Мэгги, тебе не нужен грим, ты и так выглядишь изможденной.

— Черт тебя дери. Давай шустрее. Я звезда как-никак. И не обязана терпеть все это дерьмо.

Синтия на минуту задумалась, потом прошлась пуховкой по лицу Мэгги, чуть подчеркнула морщины, мешки под глазами.

— Уж слишком мрачно, — заявила Мэгги, внимательно посмотрев в зеркало. — Чересчур.

— Мэгги, ты так и выглядишь.

— Ах ты, сучка крашеная! Можно подумать, это я вчера вечером была под кайфом, так что ничего и не вышло.

Воцарилось неловкое молчание.

— Эй, Вольф! — повернулась к нему Мэгги. — А ты что скажешь?

— Ну, — смущенно отозвался Вольф, — боюсь, Синтия…

— Видишь? Пора начинать балаган. — С этими словами Мэгги схватила свою драгоценную бутылку «Саузерн комфорт» и сделала огромный глоток.

— Это вам тоже совсем не на пользу, — покачал головой Мбикана.

— Много ты знаешь, — холодно улыбнулась Мэгги. — Дженис всегда напивалась перед концертом. Хорошо для голоса.

И она отправилась на сцену. Конферансье уже разогревал публику.

— Дамы и господа… Дженис!

Послышались крики. Мэгги прошествовала к микрофону, поднесла его к губам и рассмеялась:

— Здорóво, рада всех видеть. — Она обвела зрителей прищуренным взглядом и завела свою песню: — Знаете, заявилась я тут на днях к докторишке. Говорю ему: слишком что-то я много пью. Пила без просыху с двенадцати лет. Утром встаю и опрокидываю парочку «Кровавых Мэри». К обеду приканчиваю пятую. Чуток добавляю на ужин, а потом оттягиваюсь по полной, когда начинается вечеринка. В общем, рассказала ему, сколько лет уже пью. И говорю: «Слушайте, док, с меня вроде как с гуся вода, но что-то сердце не на месте. Скажите прямо, у меня проблемы?» А он и говорит: «Да нет у вас никаких проблем, милочка. У вас все просто отлично!» — Зрители разразились одобрительными криками, и Мэгги самодовольно улыбнулась. — Что ж, золотце, у всех свои проблемы, чем я лучше остальных. — (Вступили инструменты.) — Но когда у меня проблемы, я знаю, что делать, — я пою старый добрый блюз. Блюз — и нет проблем.

Она затянула «Цепь с ядром», и зал взорвался.

За сценой Вольф сидел на стремянке и время от времени делал глоток из чашки с водой. К нему подошла Синтия. Вдвоем они смотрели, как взмокшая Мэгги расхаживает по сцене, притопывает, завывает, извивается.

— Никак не могу привыкнуть к этому противоречию, — признался Вольф, не глядя на Синтию. — Там все неистовствуют. А здесь так тихо и спокойно. Иногда я спрашиваю себя: неужели мы и зрители наблюдаем одну и ту же картину?

— Иногда трудно разглядеть то, что у тебя прямо перед глазами. — И Синтия улыбнулась, загадочно и грустно, а потом ушла.

Вольф успел привыкнуть к такого рода замечаниям и больше уже не пытался их понять.

Второе, и последнее, представление в Хартфорде прошло хорошо. А вот первые два концерта в Провиденсе — нет. Мэгги подводил голос, подводило чувство времени, ей приходилось целиком полагаться лишь на свои театральные фокусы. На втором концерте ей пришлось приказать зрителям танцевать — раньше такого не бывало. Сценические монологи становились все непристойнее и разнузданнее. Мэгги призывно виляла бедрами, словно стриптизерша. Третий концерт получился лучше, но грубые замашки не исчезли.