Возможно, собравшиеся ожидали вспышки молнии или иного знака с небес, но ничего, кроме порыва ледяного ветра, не возникло.

Шесть рыцарей: сэр Габриэль, сэр Томас, сэр Гэвин, сэр Майкл, лорд Уимарк и госпожа Элисон — опустили отца Арно в глинистую яму. Кучу свежей земли — забросать могилу — Тоби заботливо прикрыл промасленной тканью. То же самое он сделал для каждого мертвого лучника, пажа, оруженосца, ребенка. Промокшие рыцари одного за другим опускали мертвецов в землю и засыпали их сверху.

Хозяйка форта рыдала. Когда мимо нее пронесли последний гроб, она дотронулась до него и отвернулась.

Сэр Габриэль стоял рядом с епископом.

— Вы сильный человек.

— Сегодня моих сил не хватило на то, чтобы мать почувствовала любовь Господа, — пожал плечами епископ, — меня не интересует благочестивая болтовня.

Сэр Габриэль кивнул. По спине у него стекала ледяная вода. Стеганая куртка промокла насквозь.

— Он был великим человеком, — неожиданно для самого себя сказал сэр Габриэль.

— Вы его любили? — спросил епископ.

Сэр Габриэль отвернулся. Потом медленно проговорил:

— Он был хорошим солдатом, и мои люди любили его.

— А вы?

— Зачем вы спрашиваете? — Броня Габриэля вернулась на место. Он улыбнулся. — И у меня впереди еще много благочестивой болтовни.

Он подошел к своим воинам. Они стояли как на параде. Рыцари, солдаты, потом оруженосцы, лучники и, наконец, пажи. Готовые к нападению виверны или кавалерийской атаке. Или к плохим новостям.

Капитан стоял под дождем. Поднял голову и посмотрел на них.

— Когда мы совершаем ошибки, люди гибнут. Когда мы хорошо делаем свою работу, гибнут другие люди. Смерть — часть нашего ремесла. И она несправедлива, как и наше жалованье. Почему ребенок? Почему не старик вроде Кадди?

Несколько отчаянных рискнули усмехнуться. Капитан огляделся.

— Я не знаю. Я не знаю, почему погиб Арно, а не я. Но, с другой стороны, я точно знаю, почему погиб Арно, почему погиб Робин и почему мы все стоим здесь под дождем. Мы здесь, потому что мы сделали выбор. Мы выбрали сражаться. Некоторые из вас вступили в войско, чтобы сражаться за то, что вы любите. Некоторые воюют друг за друга. Кто-то — за золото и драгоценности. Некоторые — потому, что хотят совершить что-то хорошее. — Он снова огляделся. — Но ребенок не выбирал сражение. И его мать тоже.

Он пожал плечами.

— Я хочу сказать, что нам известно, кто их убил. Мы находимся в гуще битвы. Епископ напомнил вам о милосердии Божьем. Я знаю только одно: я не забуду, почему они погибли, и когда настанет время… — Он сделал глубокий вдох, и все, кто стоял в первом ряду, заметили, какие красные у него глаза. — Если мне суждено дожить до этого мига, мой меч не задержится в ножнах…

Войско вздохнуло, как один человек.

Епископ Альбинкиркский отвернулся в гневе.

Капитан расправил плечи.

— Отряд! — крикнул он, как будто его голос никогда не дрожал.

Солдаты обратились в слух.

— По местам!

Капралы вышли из строя и сделали по три шага вперед.

Три алые линии развернулись и сдвинулись с места. Три шага — для второй линии, шесть — для третьей, девять — для четвертой.

Он подал сигнал сэру Бесканону, и тот вышел из строя офицеров, обнажил меч и отсалютовал им. Красный Рыцарь ответил на салют и ушел под дождь.

По высоким скулам сэра Бесканона и его длинному окситанскому носу, видному из-под открытого цервильера, стекали капли воды.

— Поберегите доспехи! — проревел он. — Отряд, разойдись!

Они побежали к укрытию. Пажи и оруженосцы ругались.

Епископ подошел к капитану, который стоял под карнизом конюшни.

— Месть? — спросил он. — Так вы их убеждаете? — От гнева его голос стал совершенно невыразительным.

Зеленые глаза капитана, напоминавшие змеиные, вспыхнули.

— Милорд епископ, сегодня — впервые за долгое время, если мне будет позволено об этом упомянуть, — месть движет мной. А они пойдут следом.

— Вы презрели все, что важно для добрых людей.

Капитан нетерпеливо постукивал перчаткой по закрытому железом бедру. Кажется, он хотел что-то сказать, но вместо этого успокоился, и лицо его сделалось гладкой маской.

А потом маска его подвела. Он наклонился к епископу, глаза его сверкнули красным, и епископу пришлось приложить усилие, чтобы не убежать.

— Знаете, — тихо сказал капитан, — одного доброго человека убил шаман. Порабощенная тварь. Магистры называют это обращением. Знаете, а? Собственную волю твари убивают и заменяют чужой властью. Я убил шамана, милорд епископ, но он был так же беспомощен и невинен, как ваш младенец Христос. Он стал просто чужим инструментом. Мне дурно от этого. Я ненавижу быть инструментом, использовать других, и вообще меня тошнит от этой чертовой игры.

Епископ настолько не готов был такое услышать, что уже придумал совсем не подходящий аргумент. Пришлось отложить его в сторону.

— Они не играют, — сказал он.

Глаза капитана снова сделались зелеными, и жестокость исчезла из них.

— Милорд, вам известно, какие вопросы задают рыцарю при посвящении? — спросил он. — Вот во что я верю. Кто заступится за слабого? Кто бросит вызов врагу? Кто защитит вдов, сирот, короля и королеву? Или даже святую мать церковь, если до этого дойдет?

Иисус велел нам подставлять другую щеку, — напомнил епископ. — Он ничего не говорил о жестокости и насилии ради победы.

— Да, — капитан улыбнулся, — думаю, Христу нелегко бы пришлось с Плохишом Томом.

Перчатка со звоном ударилась о набедренник.

— Но пока у меня есть ответы на эти вопросы. Это буду я. Я брошу вызов врагу. Я устал жертвовать своими людьми по одному. — Его трясло.

— Вы же не со мной разговариваете. — Епископ улыбнулся. — Я назначу вам нового капеллана.

Перчатка снова зазвенела.

— Он должен быть хорошим бойцом.

Стены тянули сэра Алкея к себе. В своей жизни он видел много прекрасного и много жуткого, но никогда не испытывал более сильных чувств, чем в ту минуту, когда стены Альбинкирка пали во время осады. Он шел к северной стене, которую тогда удерживал, и, к бесконечному своему удивлению, повстречал юного арбалетчика, знакомого по осаде.

— Клянусь святым Георгием! Это же Стефан! — Сэр Алкей обнял юношу.

— Марк, милорд.

— Я думал, ты погиб.

— Я тоже так думал. — Марк пожал плечами. — Я упал со стены. Очнулся голодный, со сломанными ногами, — он снова пожал плечами, — почему-то никто меня не сожрал. — Он натужно усмехнулся. — Теперь я охраняю тот же отрезок стены.

Оба оглянулись на северо-запад.

К северу темным ковром лежали земли Диких. За огромными деревьями начинался подъем на Эднакрэги, а дальше вздымались совсем высокие заснеженные пики. Среди поросших лесом холмов вилась единственная дорога, шириной для одной телеги, шла по берегу Канаты, черной и ледяной, стекающей с гор в долину между брошенных ферм, недавно заселенных поместий и немногих распаханных полей, принадлежавших тем семьям, которые пережили осаду и посеяли зерно в этом году.

По дороге шел отряд, блестя наконечникам копий. До стены оставалась добрая лига, но они уже развернули знамя.

К юго-западу тянулась Королевская дорога. Она поднималась от большого брода на Южной переправе к южным воротам Альбинкирка, выходила из западных ворот и шла к северному берегу Кохоктона. Северная дорога — местами достаточно широкая даже для двух телег — вливалась в Королевскую примерно в половине лиги от стен Альбинкирка, где обильные воды Канаты сбегали с гор и теснились под тремя каменными арками древнего моста. Там же стояло поселение из девяти домиков и укрепленной башни, которое обитатели именовали Троей.

По Королевской дороге, за Троей, ехали на лошадях — или, может, на ослах — три человека, отлично видимые в чистом весеннем воздухе. Ливень умыл небо, а ветер разогнал облака. Из-за половодья разлились все реки, но зато с тенистых уголков полей исчезли остатки льда.

— Должно быть, они сильно промокли, — заметил Алкей.

— Иногда я хочу покончить с собой, — вдруг сказал Марк ровным голосом.

Алкей внимательно посмотрел на него. Его ждали дела и интриги. Но этот человек стоял вместе с ним против чудовищ. Поэтому Алкей прислонился спиной к холодному зубцу несущей стены и попытался принять беззаботный вид.

— Почему? — тихо спросил он.

Юноша посмотрел на поля.

— Я постоянно об этом думаю. До этого не было ничего. До атаки. Только… темнота.

Алкей уточнил:

— Ты думаешь, охранять тот же участок стены — не лучшее занятие для тебя?

— Они все погибли. Все, кого я знал. Все, кроме меня. Я думал, что тоже погиб. Иногда я так себе это и объясняю. Я умер, и поэтому… — Он почти кричал.

Алкей знал, что это значит.

— Поэтому вы тоже должны были умереть, но не умерли.

С этими словами юный Марк подошел совсем близко и потянулся к кинжалу на поясе, но Алкей, который множество раз видел людей, сломленных войной и ужасом, выхватил у него оружие и уронил юношу — как можно осторожнее.

— Стража! — позвал он.

Две дороги пересекались у трактира в Трое. Он был совсем невелик, не то что укрепленная громадина в Дормлинге. «Королевский герб» в Трое представлял собой красивое здание с шестью окнами с многочастными переплетами, которые совсем недавно заменили. Хозяйствовал здесь высокий худой человек, этруск по происхождению, судя по прямым черным волосам и орлиному носу. Шальная удача сберегла его крышу от Диких, он помогал удерживать стены Альбинкирка и боролся с пожарами. Он потратил все свое состояние на восстановление трактира, надеясь на наступление лучших времен, и теперь слушал разговоры о набегах на границе, чудовищах и смертях, преисполняясь все более и более мрачных предчувствий.