В это время петля «колючих желудей» вытянулась и ринулась к нему. Я не успела разглядеть подробностей: раздался пронзительный свист и резкий, но слышимый, скорее, костями, чем ушами, раздирающий визг, лента распалась вокруг тела моего друга, её клочья осыпались на дорогу и прямо-таки впитались в утоптанный щебень.

Через миг всё пропало. Шуарле, совершенно обычный, очень мне знакомый, стоял на пустой тропе, уронив руки и тяжело дыша. Я подбежала к нему и обняла.

— Мы живы, — пробормотал он. — Дивлюсь, — и сел на тропу.

Я присела рядом. К нам подбрела удивлённая лошадь.

— Я перетрусил до смерти, — сказал Шуарле. — У меня получилось больше, чем всегда, потому что я за тебя перепугался.

— А что это было? — спросила я.

— Не знаю, — сказал он, мотнув головой. — Надо уходить отсюда.

Я помогла ему подняться. Он ухватился за луку седла нашей лошади и пошёл рядом с ней — как я поняла, чтобы не опираться всем весом на моё плечо. Лицо моего друга выглядело очень усталым и больным.

— А почему ты решил, что это опасно? — спросила я. — Они были, пожалуй, даже смешные…

Шуарле не ответил, лишь махнув рукой в сторону. Я проследила за его жестом — и содрогнулась, увидев в траве лошадиный скелет, весь проросший травинками насквозь. Между рёбрами лошади, как в клетке, лежал человеческий череп, а кости человека, как видно, рассыпались вокруг. Я оглянулась. Было ужасно тихо. На другой обочине, между камнями, я заметила ещё один череп, собаки, волка или, быть может, лисы. Крохотный мышиный скелетик хрустнул под моей ногой. Все кости выглядели такими белыми и чистыми, будто их специально очищали от остатков плоти; ни клочка шерсти, ни ниточки одежды не осталось нигде поблизости.

— Ох, — сказала я и невольно схватила Шуарле за руку. — Это… жёлуди их съели?

— Это не жёлуди, — сказал Шуарле. — Это аманейе.

Моё прогулочное настроение тут же иссякло. На всякий случай я дунула через плечо.

— Думаешь, мы доберёмся до столицы по этим горам? — спросила я, снизив голос.

— Надеюсь, — сказал Шуарле. — Мы точно не доберёмся до неё по равнине, а по горам — как кости лягут. Здесь много всего и много того, о чём я не знаю, — но я знаю точно, что с людьми мне будет сложнее, чем с нечистью.

Я согласилась. Путешествовать с Шуарле по местам, где живут обычные люди, было бы, очевидно, так же непросто, как путешествовать по Приморью в обществе некроманта. Законопослушные граждане могут прийти в ярость только оттого, что видят перед собой выходца из Того Самого Мира. А с нечистью с помощью Господней мы справимся.

Мы отошли от того места примерно на милю, чуточку отдохнули и отправились дальше. Теперь я с напряжённым вниманием смотрела по сторонам, ожидая от коварных мест любой опасности и каверзы.

Горы полнились страшными чудесами.

Ближе к полудню мы вышли к перевалу. На гладкой высоте, между вздымающимися скальными стенами, сплошь поросшими зеленью, вдруг явилось странное строение: изящная башенка, увенчанная шарообразным куполом и острым шпилем, на котором сияла золотая звёздочка. В её двери могла бы легко въехать конная повозка; их закрывала ажурная чугунная решётка в виде тонких веточек — всё вместе смотрелось как ворота в никуда. За решёткой надлежало бы увидеть горную стену и небеса на другой стороне, но за ней виднелся огромный город в солнечной дымке.

Это было похоже на безумие. Я ясно видела, что башенку со всех сторон окружают пустынные горы без признаков жилья; я обошла её вокруг, но и с другой стороны за решёткой отчётливо виднелись широкая проезжая дорога, ведущая к городским воротам, высокие стены из массивных глыб тёмно-красного камня, статуи сторожевых чудищ, охраняющие въезд, золочёные вымпела и лошадиные хвосты, крашенные алым, развевающиеся над распахнутыми стальными створами… Я видела улицы и дома, выложенные изразцами; напротив въезда бил фонтан, обсаженный вокруг кустами цветущих роз. Это был прекрасный город, может — самый прекрасный из всех, какие мне доводилось видеть, но в нём не было людей. Город казался совершенно пустым, хотя печи дымились, и струи фонтана вздымались к небу, и всё вместе отнюдь не выглядело мёртвым, пыльным и заброшенным…

Я тронула решётку — и Шуарле мгновенно схватил меня за руку:

— Не смей, что ты делаешь?!

В тот же миг бесплотный голос, скорее женский, весёлый и светлый, донёсся из обманного простора внутри башни:

— Войди, девушка! Войди, отрок! Вам будут рады! — и мужской голос, очень приятный, низкий и тёплый, добавил:

— Вы в великой тени. Вам откроются заветные тайны…

— Бежим отсюда, — сказала я сипло.

Не помню, как скоро мы остановились отдышаться. Я, запыхавшись и вспотев, еле втискивала воздух в лёгкие. Шуарле погладил меня по плечу:

— Ничего, Лиалешь, всё обошлось.

Я кивнула, рассеянно оглядываясь. Мой взгляд остановил чудовищный гриб.

Мне случалось собирать грибы в монастырском парке, я считала себя большим докой по грибной части, но ничего подобного никогда прежде не видела. Этот грибной монстр достал бы своей отвратительной шляпкой, сизовато-бурой, покрытой какими-то белёсыми бородавками, до моей груди, а в обхвате казался просто необъятным. Его ножка, обтянутая паутинными нитями, раздвинула собой замшелые валуны. Даже умирая с голоду, я бы не стала прикидывать, съедобен ли он: ответ представлялся очевидным.

— Да, — сказал Шуарле, отследив мой взгляд. — Этому грибу и я бы не доверял.

Я кивнула, мы забрали лошадь и пошли прочь — но тут нас окликнули сзади:

— Далеко ли вы направляетесь, детки?

Шуарле мгновенно обернулся — и я за ним. Сморщенный мерзкий старикашка смотрел на нас из-под огромной нелепой шляпы каким-то плотоядным взглядом.

— Разве я должен отчитываться перед тобой, уважаемый? — спросил мой друг, пытаясь быть любезным. — Наша дорога — наша забота. Мир тебе.

— Ай-яй-яй, — зацокал старикашка, вытянув в трубочку беззубый рот. — Что ж это так огорчает тебя, маленький цветочек? Моё восхищение тобой? Моя очарованность твоей госпожой?

— Твой почтенный возраст внушает уважение, но слова заставляют в нём усомниться, — сказал Шуарле. — Глядя в вечность, не годится отводить взор на суетные мелочи.

— И кто бы счёл суетными мелочами юность и прелесть? — хихикнул старик. — Какие у нас гости! Мой народ гостеприимен. Да не скажет никто, что пришедших к нам деток здесь встретили без должной любви, хе-хе…

Лицо Шуарле замерло; он, кажется, к чему-то напряжённо прислушивался. Я беспомощно оглянулась вокруг — и дёрнула его за рукав: вокруг нас росли грибы. Они росли прямо на глазах, вспучиваясь сквозь щебень, валуны и дёрн; их шляпки, покрытые слизью и пупырышками, увеличивались с невозможной скоростью — от размера блюдечка до размера блюда для парадного торта в королевском сервизе. Увидев это, Шуарле ахнул и потащил свой тесак из ножен.

— Уй-вай! — вскрикнул старикашка и затрясся от хохота. — Какой острый ножик! Что ты собираешься делать им, бедный птенчик? Может, позволишь мне почистить под ногтями? — и протянул к нам ужасно длинную руку с растопыренными узловатыми пальцами. На каждом рос ноготь, не короче самого пальца, блестящий, как стилет. Шуарле прикрыл меня собой, но я почувствовала, как сзади кто-то схватил меня за бок.

— Какая беленькая кошечка! — заскрипел у меня под самым ухом такой же гнусный голос — и я завизжала, а Шуарле с размаху всадил своё оружие в бородавчатое существо, прикоснувшееся ко мне.

Из твари хлынул поток слизи и чего-то вроде гноя, она издала скрипучий вопль — а все грибы вокруг вдруг зашевелились, вставая на ноги и отряхивая землю и паутину, обнаруживая под шляпками сморщенные якобы человеческие лица, выпрастывая когтистые лапы.

— Какая радость! — верещали они, норовя хвататься за нас и осклабляясь. — Только взгляните, кто это нынче сюда пожаловал, братья! Человеческая девочка не убежит, птичий мальчик не улетит — и перед ужином будут забавные игры! — я, с ужасом озираясь, сообразила, что приняла за потрёпанную одежонку свисающие клочья и складки серой кожи, а шляпы росли у оборотней-аманейе прямо из голов. Как в предвкушении кошмарной потехи менялись их тела — я не в силах описать словами. Упомяну только, что… что некоторые их части удлинялись гораздо быстрее рук и выглядели куда опаснее.

Шуарле дрался, как загнанный в угол волк. Я не могла себе представить, что у него столько сил и отваги. Его тело снова стало живым металлом — и я слышала, как когти оборотней скребут по нему с нестерпимым звуком, как камень по стеклу. Шуарле успел ударить клинком двоих — прежде чем его схватили за запястье и выкрутили руку. Мне оставалось только вырываться и пинаться с яростью, но без особой надежды. Я поняла, что мы пропали.

Но вдруг что-то изменилось. Шуарле вырвал руку из цепких лап хихикающего оборотня, жёсткие пальцы, державшие меня, разжались — и мы оказались на пятачке свободного пространства. Пыхтение и радостный визг оборотней стихли; я услышала резкий свист, будто кто-то размахивал чудовищным мечом.

Я инстинктивно обернулась и увидела летящих сахи-аглийе.

Не узнать их было нельзя. Их медные тела сияли на солнце. Громадные крылья, заменившие им руки и показавшиеся мне отточенно острыми, разрезали воздух с угрожающим шипением. Они выглядели одновременно очень твёрдыми и эластически гибкими, как полоса закалённой стали. Их ноги превратились в драконьи лапы с кривыми когтями, а тело оканчивалось хвостом, упругим, как хлыст, со скорпионьим жалом на конце. Человеческие лица снизу от глаз вытягивались в хищные пасти, оснащённые ужасными клыками, подобными кривым ножам. Каждое из этих существ напоминало ожившее геральдическое чудище.