Их вид ужаснул оборотней. Утеряв человеческое подобие и снова обретя грибной вид, они начали как-то сдуваться, сморщиваться — и просачивались под землю, оставляя на поверхности мокрые слизистые пятна. Мы с Шуарле стояли, прижавшись друг к другу, заворожённо глядя вверх — этот медный блеск с небес выглядел столь внушительно и угрожающе, что страх и ярость, вызванные грибами, как-то растворились и пропали.

Неужели, мелькнуло в моей голове, мой несчастный друг был создан таким же сияющим чудовищем? Как великодушно с его стороны не ненавидеть всех людей поголовно за отнятую свободу парения в лучезарной высоте в виде такого потрясающего зверя!

А сахи-аглийе тем временем опустились на горную тропу, принимая человеческий облик — и во главе этой стаи оказалась молодая женщина.

Она была жестка, словно отполированное лезвие. Её прекрасное лицо, чёрное, как у всех жителей этой страны, с такими же янтарными очами, как у Шуарле, выражало насмешливое презрение. Густые тяжёлые волосы, заплетённые во множество кос и закрученные в жгут, она небрежно закинула за спину. Мужской костюм — винно-красная рубаха, кожаные штаны и высокие сапоги — подчёркивал вызывающее совершенство её тела. Высокая грудь, не нуждающаяся в корсаже, поднимала мягкую ткань, а пояс свободно свисал на бёдра с тонкой талии. Меня поразил шипастый хвост, вьющийся вокруг её ног — он так и не пропал.

Её красота сияла как свет — но в этой ликующей дикой прелести всё же было что-то отталкивающее. Угрожающее.

Женщину сопровождали трое воинов — молодых мужчин, хвостатых, как и их госпожа, отличающихся статями барсов. Они, впрочем, остановились поодаль, как вассалы. Женщина же подошла к нам, разглядывая нас с весёлым и бесцеремонным любопытством.

— Что это за мясо в грибной похлёбке? — сказала она, остановившись против меня. — Ты, белый цыплёнок! Из-за тебя я не смогу подать своему мужу на нынешний ужин пирожки с грибами!

Её вассалы сдержанно заулыбались.

— Мы признательны тебе, госпожа, — сказал Шуарле, но женщина-аглийе оборвала его пренебрежительным жестом.

— Цып-цып-цып! Таких, как ты, жарят, когда они жиреют. Какой соус тебе больше по вкусу — медовый или чесночный? Ах да, грибной!

Мужчины-аглийе усмехались, но несколько принуждённо — а меня эта реплика привела в тихое бешенство.

— Да, мы признательны, — сказала я, глядя в глаза воительнице. — Но удивлены, что сила кичится жестокостью. До сих пор я полагала, что красоте не к лицу бессердечность.

Женщина окинула меня надменным взглядом. Я смотрела прямо. Шуарле нашёл мою руку на ощупь и сжал мою ладонь в своей.

— Ты хоть понимаешь, с кем говоришь, глупая курица? — спросила она, кажется, начиная по-настоящему раздражаться. — Я — первая жена наследного принца Ашури-Хейе, моё имя — Раадрашь, и люди должны падать ниц, когда я им показываюсь.

— Спасибо за вести, новые для меня, — сказала я. — Я — принцесса северной страны по ту сторону моря. Здесь меня зовут Лиалешь, я не оскорбляю незнакомцев и не люблю ставить людей на колени.

— У тебя слишком длинный язык, — сказала Раадрашь, сдвинув прекрасные брови. — Принцесса? Ну что ж, значит, принцу будет незазорно развлекаться тобой. Я подарю тебя мужу на ужин вместо грибных пирожков. Надеюсь, твоя белая кожа понравится ему на пару ночей.

Её свита рассматривала землю под ногами. Шуарле сказал:

— Принцесса не бывает наложницей. Она бывает женой или мертвецом.

— Молчи, ничтожный, — сказала Раадрашь. — Мы увидим принцессу с севера — рабыню принца с юга, это будет весело. А что до тебя — я придумаю, как наказать твою дерзость: отдать тебя грибам или скормить псам. Возьмите их с собой!

Не успела я возразить, как воины Раадрашь покрылись медью и развернули крылья. В следующий миг мы с Шуарле оказались у них в когтях, а земля стремительно провалилась вниз.

За этот полёт я перестала завидовать птицам, хотя, возможно, была неправа в своей скоропалительности: мои ощущения скорее напоминали ощущения мыши, несомой совой на съедение, чем самой совы. Горизонт тошнотворно танцевал перед моими глазами; я смотрела вниз — и видела разверзающуюся бездну, белую, коричневую и зелёную, в которой лес выглядел как мох, а белые пики ледников — как куски колотого сахара. Медные когти сжимали мои бока до острой боли — но мышиный ужас перед высотой отвлекал от будущих синяков. Иногда, когда мне удавалось чуть повернуть голову, я видела аглийе, который нёс Шуарле так же, как и меня. По лицу своего друга я понимала, что для него этот полёт — изощрённое и жестокое издевательство, что он не испытывает мышиного ужаса, чувствуя лишь смертельную тоску и боль от собственного ничтожества.

В эти моменты я ненавидела людей, которые его искалечили.

Замок втыкался в небо, как каменный шип. Он продолжал собой одинокий пик: чёрные стены вырастали из чёрного массива скалы. Мостик, тоньше цепочки для лампады, если смотреть сверху, соединял каменные ворота с горной дорогой на другой стороне ущелья. Я отчётливо осознала, что этот мостик, по-видимому, сделанный из канатов и дощечек, удержит осторожно переходящего человека, но под вьючной лошадью порвётся на части. Эту эфемерную нить можно было с лёгкостью уничтожить — и тогда цитадель на скальном клыке становилась неприступной для всех, кроме Господа.

Воздух в этой горней высоте был редок и холоден, несмотря на ослепительный солнечный свет. У меня закружилась голова от зимнего запаха здешнего августовского ветра.

Аглийе перелетели крепостной вал и поставили нас с Шуарле на выщербленные временем плиты внутри двора, напротив входа в главное здание. Мне показалось, что воин, нёсший меня, как-то замедлил свой полёт, несколько раз взмахнув крыльями на месте, чтобы опустить меня, не ушибив моих ног. Это заметила и Раадрашь.

— Йа-Кхеа, — окликнула она воина, едва успев принять человеческий облик, — ты оказываешь рабыне принца неподобающие почести.

Йа-Кхеа, Мрак, если я правильно перевела его имя, прищурил длинные узкие глаза, склонил голову и негромко сказал:

— Не вижу в том корысти, госпожа, чтобы будущая любовница моего господина прибыла ко двору, уподобившись черепахе, разбитой о камень.

— Ты не можешь понять простых вещей, — презрительно бросила Раадрашь. — Тупой солдат, твоё дело — буквально исполнять приказы!

— Госпожа, — окликнул её второй воин, моложе, с заострённым лисьим лицом — тот, что нёс Шуарле. — Позволь мне заметить, что ты не приказывала нам убить. Мы поняли, что наше дело — донести…

— Зеа-Лавайи, — насмешливо сказала Раадрашь, — ты напрасно пытаешься быть предупредительным. Йа-Кхеа просто глуп, а ты строишь из себя умника. Я больше не желаю слушать вашу болтовню. Охраняйте их, я отправляюсь в покои принца.

С этими словами она развернулась, задев Зеа-Лавайи концом косы, и, стремительно взбежав по ступенькам, скрылась за тяжёлой дверью из резного чёрного дерева.

Я, дрожа от холода и тревоги, подошла к Шуарле, который хмуро смотрел ей вслед.

— Прости меня, Лиалешь, — сказал он так печально, что у меня заболело сердце. — Я просто бесхвостый щенок. Я лгал себе, я думал, что справлюсь — а получилось, что ты попала в беду из-за моей самонадеянности.

— Ты вёл себя очень достойно и отважно, — сказала я. — Не наговаривай на себя. Жестокость встречается повсюду — как ты можешь винить себя, если виноваты другие?

Он бледно улыбнулся. Я погладила его по плечу.

— Послушай, а у тебя тоже был хвост? Как у них? Вправду?

Шуарле чуть не подавился невольным смешком:

— Много чего у меня было, — сказал он саркастически. — А вот теперь не будет и головы. Хорошо бы — только у меня.

Воины Раадрашь молча слушали наш разговор. Я думала, что говорить им нельзя, но Зеа-Лавайи, наверное, Месяц, точнее — Лунный Серп, вдруг нарушил молчание:

— Знаешь, Йа-Кхеа, — сказал он, обращаясь к своему товарищу, — когда господин выйдет, я попрошу его отослать меня облетать окрестности, охранять стадо, переносить через ущелье мешки с мукой — но избавить от должности телохранителя госпожи.

Йа-Кхеа криво усмехнулся. Третий воин, носящий ухоженную косу ниже лопаток длиной и такую же ухоженную бородку, сказал:

— Если вы будете так несдержанны, кто же станет охранять госпожу? Она попадёт в Сети Ли-Вайалешь, или оборотни поймают её и сожрут… и наш господин будет долго горевать… а потом приблизит к себе другую… к общей радости.

Его товарищи тихо рассмеялись. Шуарле, увидев, что воины не настроены злобно и мрачно, спросил у Зеа-Лавайи:

— Господин, а правда ли, что муж госпожи — принц людей? Тот самый принц, о котором… много говорят?

Воины снова принялись смеяться. Зеа-Лавайи сказал со снисходительным дружелюбием:

— Откуда придорожному цветку знать о жизни барсов? Наш господин, Тхарайя, сын человеческого государя и аглийе, полукровка.

Шуарле открыл рот и сделал несколько судорожных вдохов, как пойманная рыба. Это развеселило воинов ещё больше.

— Гранатовый государь, будучи ещё юным, как-то повстречал на охоте аглийе, — продолжал Зеа-Лавайи. — Женщину, подобную ночной неге, и запаху жасмина, и жаркой грёзе. И увидев, влюбился в её небесную красу безоглядно и не думая о последствиях. Рассказывают, что он приезжал в горы, чтобы увидеть её, и пел ей песни, как очарованный бродяга, и забыл о сне и еде — и, в конце концов, она подарила ему ночь. А потом — оставила своё дитя под кустом роз в его саду.