Глава 3

Рядом со мной плюхнулся на нары высокий парень с круглым лицом и вечной улыбкой на губах. Я уже не раз обращал на него внимание — не сиделось человеку на месте. Кроме того, старший лейтенант НКВД, сопровождавший поезд, именно его назначил старшим по нашему вагону. Чувствовалось, что в мирной жизни был он неисправимым оптимистом, и свое легкое отношение ко всему происходящему притащил и сюда, в приближающийся к фронту деревянный вагон с пополнением для обескровленных в боях стрелковых дивизий.

— Ты чего такой мрачный, боец? — спросил парень, ерзая и устраиваясь поудобнее.

— Война, она, вообще, штука невеселая, — пожал я плечами, пытаясь дать понять беспокойному соседу, что к разговору не расположен.

— Да ты, никак, боишься? — в его голосе не слышалось никакого негатива, скорее, искреннее удивление, — Меня Борисом зовут, я из Воронежа родом.

— Петр, — представился я и пожал протянутую руку. — Конечно, боюсь. Глупо недооценивать противника.

— Ты это, — Борис понизил голос, но улыбка с его лица никуда не делась, — не дрейфь и говори тише, а лучше вообще помолчи, чем такое болтать. Если до замполита твои слова дойдут, огребешь проблем, а оно тебе надо? Моральный дух бойцов РККА высок и незыблем. И нечего его подрывать.

— Дух — это важно, — не стал я спорить, — значит, будем укреплять.

— Не, Петя, не боишься ты, — внимательно посмотрел на меня Борис, — это я поначалу подумал, твои слова услышав, да, видать, ошибся. Серьезный ты очень, и, похоже, знаешь что-то такое, чего нам, простым бойцам, знать вообще-то не положено.

Ну неужели на моем лице все прям вот так и написано? Так ведь и действительно недолго в неприятности вляпаться, если первый встречный насквозь меня видит…

— Мне отец про первую мировую рассказывал, — осторожно ответил я не в меру проницательному собеседнику, — Сам он не воевал, но с теми, кто там побывал, общался. Не хотел бы я в тех окопах оказаться. Немногие оттуда вернулись.

— Про империалистическую-то… — усмехнулся Борис, — ну, так там другое совсем было. За интересы буржуев народ погибал, а мы нашу социалистическую Родину защищать едем. Надо разницу понимать.

— Да я и не спорю, — решил я не обострять дискуссию. И так привлек к своей скромной персоне лишнее внимание, пора уже сменить скользкую тему. — Когда нам оружие выдадут, не знаешь? Неуютно как-то — фронт скоро, а руки пустые. Я в тайге вырос, там без ружья никак нельзя. Вот и сейчас будто голым себя чувствую.

— В тайге говоришь? Охотник? — заинтересовался Борис. Я обратил внимание, что и другие соседи по вагону начинают прислушиваться к нашему разговору.

— Конечно, охотник. В тайге все мужчины — охотники.

— И стреляешь, наверное, неплохо, при такой-то практике? — спросил сидевший на соседних нарах парень с непослушным вихром волос, который он все время безуспешно пытался пригладить.

— Отец был доволен, — уклончиво ответил я, — а самому мне судить сложно, не с кем сравнивать. Для успешной охоты моих умений хватало.

— Про оружие не знаю, — вспомнил о моем вопросе Борис, — выдадут, не беспокойся. Вот приедем, разгрузимся, распределят нас в боевую часть, там и оружие получим.

— Хорошо, если так… — я демонстративно зевнул и прислонился к покачивающейся стенке вагона, — Посплю я чуток, сморило меня что-то.

Я прикрыл глаза и слегка напряг нужные мимические мышцы, активируя интерактивный режим работы с контактными линзами. Для начала, где мы? Так, ближайшая крупная станция — Христиновка. Это на три сотни километров южнее Киева и километров на двадцать северо-западнее Умани. Будем мы там где-то через пару часов, если опять не застрянем, кого-то пропуская, или немцы не разбомбят путь. Обстановка на этом участке фронта меняется весьма стремительно. Киев пока держится, благодаря построенным еще перед войной укрепрайонам, но немцы упорно продвигаются на флангах, охватывая город с севера и с юга.

Вот на южный фланг нас и везут, только почему мы все еще едем вперед? Мы же не кадровая часть с оружием, боеприпасами и четко поставленной задачей. Из нас еще надо что-то сформировать, хоть как-то обучить тех, кто совсем не в теме, оружие выдать, наконец. А мы куда лезем? И почему так беспечно? Даже сюда уже должны залетать немецкие самолеты, а идущий к фронту посреди дня эшелон — не та цель, которую летчики люфтваффе сочтут второстепенной. Но это понятно мне, с моим уровнем информированности, которого сейчас нет здесь больше ни у кого, включая руководство РККА и вермахта, хотя у немцев с этим все же получше — как ни крути, а господство в воздухе сильно улучшает качество авиаразведки.

Итак, о чем же еще не знают в высоких штабах? Или знают, но пока не успели должным образом отреагировать и отдать необходимые приказы. Связь здесь и сейчас… Не будем о грустном. А не знает в этом поезде никто, кроме меня, о том, что меньше чем в паре сотен километров к западу от нашего эшелона немцы бросили в бой свежую пехотную дивизию, и казавшаяся более-менее устойчивой оборона города Гайсин рухнула, похоронив под собой надежду удержать фронт. Восемнадцатый мехкорпус генерал-майора Волоха, несколько дней до этого цементировавший оборону двенадцатой армии, был расчленен на части, понес большие потери и стремительно теряет боеспособность, беспорядочно отходя на восток. Но даже не это самое страшное. На пути дивизии вермахта, взявшей Гайсин, еще хватает войск красной армии, которые хоть и отступают, но оказывают яростное сопротивление, регулярно переходя в контратаки. Гораздо хуже то, что воспользовавшись успехом соседей, первая горно-егерская дивизия генерал-майора Хуберта Ланца сформировала ударную моторизованную группу, которая за один день совершила семидесятикилометровый рывок на юго-восток, оказавшись в глубоком тылу советских войск, и в образовавшийся разрыв начали стремительно втягиваться все новые соединения немецкого сорок девятого корпуса. Оборона советских войск в районе Умани оказалась дезорганизована, и что там на самом деле происходит, никто в руководстве юго-западного фронта толком не знает. И вот в эту-то мясорубку мы и едем, оставаясь в безмятежном неведении относительно того, какая участь ждет нас в ближайшем будущем.

Я чувствовал абсолютное бессилие. Здесь и сейчас от меня ровным счетом ничего не зависело. Никто не будет слушать бредни рядового бойца, даже толком и не бойца еще, а так, зеленого новобранца, не нюхавшего пороху и даже не приписанного ни к какой воинской части.

Я открыл глаза, потянулся, разминая плечи и спину, и встал со своего места. У небольшого окна на удивление никого не было, и я выглянул наружу. Поезд все так же неспешно плелся вперед, демаскируя себя столбом дыма из трубы. На очередном изгибе пути я смог рассмотреть наш эшелон более подробно. На последней станции, где паровоз заправляли водой и углем, кто-то умный или просто достаточно ответственный решил все же не пренебрегать средствами ПВО в прифронтовой зоне и прицепил к поезду платформу с зенитно-пулеметной установкой конструкции Токарева. Стволы счетверенных пулеметов «Максим» образца тридцать первого года смотрели в небо, а над мешками с песком виднелись каски расчета.

Счетверённая зенитная пулемётная установка М4. Ее основа — четыре пулемета конструкции Максима. Разработана коллективом Н. Ф. Токарева в 1928–1931 годах. В мобильном варианте монтировалась на железнодорожных платформах и в кузовах грузовых автомобилей. Калибр 7,62 мм. Применялась для борьбы с воздушными целями на высоте до 1400 м. Успешно использовалась также против пехоты и небронированной техники.

Наличие хотя бы такой защиты от воздушного нападения не могло не радовать, но в ее высокую эффективность я не верил. Жаль, что пулеметная платформа располагалась через четыре вагона от меня — случись что, я даже не успею вовремя предупредить зенитчиков об опасности.

— Что высматриваешь? — рядом вновь оказался Борис.

— Да так, душно стало, решил свежим воздухом подышать.

— Это ты дым от паровоза свежим воздухом называешь? — усмехнулся мой не в меру разговорчивый попутчик, слегка поморщившись.

Ветер регулярно сносил угольный дым на вагоны, и запах действительно нельзя было назвать приятным — неизбежные издержки местных железных дорог. На самом деле это еще цветочки. Вот если бы мы ехали через тоннель…

Легкий зуд за ухом заставил меня насторожиться. Что-то нехорошее и опасное произошло совсем недалеко отсюда, и вычислитель, оставшийся в поврежденной спасательной капсуле, послал мне через один из сателлитов сигнал тревоги. Я подставил лицо набегающему потоку воздуха и прикрыл глаза.

Сейчас я словно бы сам находился на низкой орбите. Безоблачное небо позволяло рассмотреть на земле любую мелкую деталь. Впрочем, аппаратуре научных спутников особых помех не смогла бы создать даже плотная облачность. Я видел наш поезд, продолжающий свой путь на запад, видел все еще ничего не замечающих зенитчиков, а также приближающиеся к нам с юго-запада низколетящие цели, выделенные мерцающими красными рамками.

«Мессершмитты» Bf.109 — две пары, одна чуть выше другой. Идут уверенно, явно зная о нас и не желая раньше времени привлекать к себе внимание ПВО эшелона. До нас им лететь меньше минуты. Пояснительные надписи рядом с маркерами вражеских самолетов подсказывают, что это модификация «Е». Не самая последняя, но зато здесь, на восточном фронте, именно «ешки» немцы используют в качестве истребителей-бомбардировщиков. Самое то, что нужно для атаки на наш поезд.