11 января 1932 года

До дома добралась только накануне вечером. Усталая, злая, с затекшей спиной и мигренью «на всю голову». Собственный локомобиль, разумеется, замечательная вещь, но если ехать на нем через всю Европу, получается долго и утомительно. Тем не менее Лиза о покупке не жалела. Оно того стоило.

«Звезда Севера» встала в доки Роттердама восьмого октября, а девятого в салоне «Нордия — Кабриолет» Лиза увидела — обомлела от восторга — и тут же купила «Кокорев» последней модели. Длинный, поджарый и быстрый, покрытый белым лаком и расписанный по всем поверхностям тонким серебряным узором. Назывался отчего-то «Северное сияние», но понравился Лизе не поэтому. Он был приемистый, легкий в управлении и устойчивый на высоких скоростях. Не штурмовик, но чем-то на него неуловимо похож, хотя максимальная скорость — каких-то жалких сто километров в час.

Итак, девятого она купила локомобиль, десятого отправила в Себерию «малой скоростью» свой ненормально разросшийся багаж, а одиннадцатого после отвальной, затянувшейся до утра, списалась на берег, убыв в отпуск на время ремонта «Звезды Севера». Следующие три месяца Лиза колесила по Европе. Дел было много, времени мало, да и концы неблизкие: Нидерланды и Фландрия, Париж и Рим, Венецианская республика и Объединенное королевство Англии и Шотландии. Ездила, говорила с людьми, встречалась со знакомыми и знакомыми знакомых, работала в архивах и библиотеках и снова мчалась по отличным европейским дорогам. Жила в отелях, ела в трактирах, временами выпивала, но палку не перегибала, и, невзирая на погоду, плавала везде, где получится: в озерах и реках, в море и океане. Если не получалось, бегала. И тоже в любую погоду: хоть в дождь, хоть в снегопад.

Из Северной Италии через Каринтию и Тироль поехала в Баварию, Швабию, королевство Вюртемберг и уже оттуда в Пруссию, в Берлин и Кенигсберг. В Кенигсберге погрузилась на паром до Стокгольма, и уже оттуда — снова своим ходом — домой.

В Шлиссельбург приехала затемно и, поручив управляющему, Федору Емельяновичу, разбираться с ее сумками и чемоданами, забившими под «завязку» весь багажник «Кокорева», отправилась в ресторацию Шергина. Если бы не головная боль, съела бы, кажется, все, что «есть в печи», но по состоянию здоровья ограничилась тарелкой красной ухи, парой слоеных пирожков с осетриной, кружкой карельского взвара и пирожком с яблоками и брусникой. Еще выпила водки под уху, немного, но достаточно. До апартаментов на двенадцатом этаже дома Корзухина добралась осоловелая, едва переставляя ноги и только что не засыпая на ходу. Бросила взгляд на расставленные в прихожей коробки и тюки, чемоданы и баулы — здесь складировали и пришедший малой скоростью багаж, — прошла в спальню, из последних сил сдернула с кровати шелковое покрывало, залезла не раздеваясь под одеяло и заснула как убитая.

Проснулась от телефонного звонка. Зуммер у аппарата в спальне имел на редкость противный «голос», а заменить просто руки никак не доходили. Лиза полежала, послушала. Телефон не умолкал, и, смирившись с неизбежным, она сняла трубку.

— Браге у телефона! — зло бросила в микрофон.

— А уж я как рада! — ответили с другой стороны провода.

— Ты меня разбудила! — объяснилась Лиза, аккуратно сдавая назад. — Как ты узнала, что я вернулась?

— И тебе здравствуй! — хохотнула Надежда.

— Здравствуй! — поздоровалась Лиза. — Как поживаешь?

— Твоими молитвами, Лизонька! А сдал тебя дворник, я ему рупь посулила за своевременную информацию.

— Вот же люди! — вздохнула Лиза. — Но я действительно рада. Соскучилась вусмерть!

— Так и мы с Клавой! К тебе можно, или как?

— В смысле ко мне — ко мне?

— Да, Лизонька, к тебе — к тебе!

— Когда?

— Минут через пять?

— Что, серьезно? — не поверила своим ушам Лиза.

— Конечно, серьезно! — засмеялась Надежда. — Мы, как узнали, сразу подхватились и на извозчика. Теперь вот сидим в кофейне Пургина, пьем… Что мы пьем, Клава? Серьезно? Говорит, пьем шампанское.

— По утрам шампанское пьют только аристократы и дегенераты! — вспомнила Лиза цитату из старого советского фильма.

— Все правильно, Лизок! — Надежда, как и следовало ожидать, обижаться не собиралась. — Ты у нас аристократка, а мы с Клавой — две дегенератки, а на дворе декаданс!

— Вы что, с вечера не просыхаете? — догадалась Лиза.

— Точно! — подтвердила Надежда. — С позавчерашнего. У нас загул!

— Загул — загул или?..

— Загул, милая! По полной программе! Клава спела Далилу в Великокняжеском, меломанов валерианой отпаивали, а у Густафсона случился нервный припадок. Клава у нас теперь лучшее меццо-сопрано Европы, не фунт изюма!

— Тогда ладно! — смирилась с неизбежным Лиза. — Только учтите, у меня дома хоть шаром покати!

— И не забудьте про папиросы! — добавила вдогон.

— Сейчас придем!

Пришли через четверть часа, великодушно позволив Лизе хотя бы наскоро принять душ. Впрочем, Лиза не особенно и торопилась. У Надежды, по-всякому, были ключи от ее квартиры. Так повелось с давних пор — задолго до славного боя под Опочкой, — и после «воскрешения» Лиза решила ничего в этом вопросе не менять. Подруги! Подруги и есть! Кто бы еще следил за твоим домом, пока тебя бог весть где черти носят? А так ни пылинки нигде, окна прозрачные, и запаха затхлости нет, не говоря уже о том, что постельное белье свежее, и махровый халат пахнет лавандой.

Вышла из ванной комнаты, завернувшись как раз в этот свой любимый халат, а дамы уже тут как тут: накрывают на скорую руку стол, и, судя по всему, завтрак предполагается плотным и пьяным, а закупались подруги отнюдь не у Пургина. Вернее, и у Пургина тоже, потому что знаменитые пургинские эклеры и торт «Наполеон» имели место быть наряду с везиготским хамоном, картофельным салатом по-штирски и фламандским жирным сыром. Впрочем, не только. В тот момент, когда Лиза вошла на кухню, Клава как раз включила плиту, вспыхнул голубым пламенем газ, и на огонь встала сковорода с баварскими белыми колбасками и тушеной капустой.

— А пиво? — спросила Лиза, разом почувствовавшая лютый голод.

— А как же ж! — И Надежда с гордостью выставила на стол высокие, темного стекла бутылки с «Кемским двойным» и штоф «Новгородской княжеской».

— Девки, упьемся ведь! — вполне искренно всплеснула руками Лиза, которая давно уже не позволяла себе «гулять вволю».

— Не робей! — отмахнулась от нее Надежда. — Однова живем! А мы тебя, почитай, с мая месяца не видели. Только в газетах про твои художества читали!

Она покачала головой, рассматривая Лизу хитрым взглядом, и тут же бросилась обнимать ее и целовать, а вскоре к ним присоединилась еще и Клавдия, бросившая по такому случаю сковороду с сосисками на произвол судьбы. Наобнимались вволю. Перецеловались. Да так страстно, с такой неподдельной искренностью, что чуть снова не ввели Лизу в грех, но она устояла, чем и осталась невероятно горда.

Отсмеялись, Клава вернулась к плите, а Надежда взялась разливать.

— Ну, что, Лизонька, первый тост за тебя! — подняла она граненую рюмку. — За авиатора Браге!

— Ну, ты и скажешь! — смутилась Лиза, но водку все-таки выпила.

— Закусывай! — кивнула Надежда на стол. — Огурчики сей год у Лукодьялова особенно удались, да и капустка хрустит, что снег под лаптем!

— А что ты о газетах давеча сказала? — Лизу дважды упрашивать не пришлось, сама все увидела и по достоинству оценила. Прихватила пальцами огурчик в пупырышках, бросила в рот и заработала челюстями, по ходу дела подтягивая к себе готскую ветчину и душистый белый хлеб.

— Так ты что, не знаешь? — удивилась обернувшаяся от плиты Клава.

— О чем? — Лиза все еще не поняла, о чем идет речь, и, соответственно, аппетита не потеряла.

— «Себерский курьер» с ноября месяца публикует переводы из чикагской «Трибьюн»… — Надежда смотрела на Лизу и явно ожидала от нее какой-то реакции.

— Ну? — кинула реплику Лиза, одновременно пережевывая квашеную капусту, хамон и хлеб. — И что?

— Серия очерков об экспедиции в Ярубу…

— В Ярубу?! — вот тут до Лизы и дошел смысл происходящего. — Чьи очерки?

— Не знаю, — пожала плечами Надежда и, усмехнувшись, принялась разливать по второй. — Какой-то тип по фамилии «Питсбургер». Псевдоним, вероятно.

— Питсбургер, говоришь? — Лиза знала одну дамочку из Питсбурга, которая могла так назваться, и подозревала, что это именно у Рейчел Вайнштейн прорезался вдруг литературный дар.

— Газеты ты, конечно, не сохранила. Или да?

— Сохранила, — улыбнулась Надежда. — Но сегодня я их тебе не дам, завтра насладишься! А пока скажи только: ты что, действительно, льва завалила?

— Думаешь, слабо? — прищурилась Лиза, «опрокинув» не глядя вторую рюмку.

— Значит, да? — обернулась к ним Клавдия.

— Минуту! — Лиза опрометью выскочила в прихожую, нашла тяжелый брезентовый кофр или, скорее, тюк с номером «5» на боку и не без усилия отволокла его в гостиную.

— Все сюда!

Она споро срезала пломбы, развязала шнур, удерживающий края укладки, — тюк раскрылся, распадаясь в обе стороны, и глазам «почтеннейшей публики» предстала великолепно выделанная шкура огромного льва, причем голова зверя с оскаленной пастью и черная грива шли в комплекте.