Не полетела и в результате оказалась один на один с прекрасной и ужасной страной. Не тайга, одним словом, и даже не приполярный Урал. И переправа через приток Мосезе являлась живой иллюстрацией известного себерского тезиса — «здесь вам не там!» Ну, что это за река, в самом деле, если пить из нее нельзя, а погружаться в медленную мутную воду цвета кофе с молоком — много кофе и очень мало молока — и вовсе опасно. Вброд не перейти, поскольку нет того брода, да если и есть, то где он, где? Возможно, однако, что Лиза сгущала краски, и проблема африканских рек не стояла настолько серьезно, как ей это представлялось. Просто Лиза не знала Африку — вернее, знала недостаточно, — а ночные ужасы тем и любопытны, что когда вокруг темно, в голову ничего хорошего не приходит. Поэтому Лиза лезть в воду побоялась. Пришлось метать веревку с импровизированным якорем из топора. С пятой или шестой попытки удалось зацепиться за дерево. Ну, а дальше все, как в инструкции: двойной трос, саморазвязывающийся узел, то да се. Однако переправа — с подготовкой, исполнением и отходняком — отняла целый день и сожгла тонну нервов.

— А за рекой вы вступили в полосу джунглей… — пыхнул трубкой Паганель.

— Вы знаете карту, а я нет… — пожала плечами Лиза.

Ну, что сказать? Тайга по сравнению с джунглями — детская игровая площадка, во всяком случае летом.

— Хотите выпить? — неожиданно спросил Паганель. Наверное, он что-то такое увидел в выражении лица Лизы. Что-то понятное ему, известное по себе и по другим.

— А у вас есть? — Лиза и в самом деле не отказалась бы сейчас от глотка aqua vitae.

— Если бы не было, стал бы я вам предлагать? Значит, да?

— Да.

— Держите! — профессор достал из рюкзака флягу и передал ее Лизе. — Только аккуратно! Это местный самогон чанга. Крепкий и ужасный на вкус…

«Да уж! Крепкий и ужасный! Великолепное определение Африки! И я ею сыта по горло!»

Лиза думала, что все самое страшное случилось с ней в пустыне, но она заблуждалась: джунгли превзошли все ее ожидания! Только войдя в их зеленый сумрак, почувствовав, как шевелится под ногами невероятно толстый слой листьев и цветов — свежих, мертвых, разлагающихся, начинающих гнить. Вдохнув воздух, насыщенный влагой и странными, слишком сильными, терпкими, тошнотворно приторными ароматами. Услышав многоголосье жизни: чавканье, чириканье, шорохи, попискивания и потрескивания. Увидев насекомых, в огромных количествах копошащихся везде — под ногами, на воздушных корнях деревьев, на живых и мертвых стволах, — только прочувствовав все это, Лиза поняла значение выражения «зеленый ад».

«Ад и есть!»

В джунглях нельзя было спать, невозможно развести огонь, сориентироваться без компаса или найти чистую воду. При диком разнообразии жизни здесь нечего было есть, в особенности тому, кто, как Лиза, не знал ни местных растений, ни автохтонных животных. Так что, не будь у нее запасов Тюрдеева — галет, витаминных таблеток, кофеина и глюкозы, — сгинула бы там без следа и памяти. Но она выжила…

— …Пройти в одиночку сто миль по горам и джунглям… Не обижайтесь, Лиза, но это не по силам даже абсолютному большинству мужчин.

— За что же мне обижаться? — вполне искренно удивилась Лиза, хотя и поняла уже, куда клонит ее новый знакомый. — Это вы мне, Джейкоб, комплимент сделали, или нет?

— Сделал.

— Ну вот! — воскликнула Лиза и во второй раз приложилась к фляжке. — Ух!

— Значит, — тихо сказал профессор Паганель, глядя Лизе прямо в глаза, — ваша правда, Лиза, такова, что рассказать ее незнакомому франку никак нельзя?

«Не дурак! Впрочем, профессор… Везет мне, блин, на профессоров!»

— Не сгущайте краски, сэр! — улыбнулась Лиза. — Все не так плохо, как кажется!

— Кажется… — кивнул Паганель. — Возможно, вы правы, Лиза. Но вот что вам следует знать. Две недели назад, когда мы покинули Томбут, по телеграфу для сведения колониальных властей передали ориентировку на легкий крейсер «Звезда Севера», идущий под флагом Техасской республики и занятый нелегальным — в смысле без лицензии — поиском сокровищ. В сообщении высказывалось также осторожное предположение о браконьерстве и чуть ли не пиратстве, со всеми вытекающими из этого рекомендациями для английских и франкских колониальных властей. Я, как вы, возможно, уже поняли, не военный и не колониальный чиновник, принимать ориентировки к исполнению не обязан. Но вам, я думаю, об этом стоит знать.

— Спасибо!

— Не за что.

— Да нет, есть за что! Вы ведь не сейчас об этом подумали?

— Нет.

— И значит? — спросила Лиза, не разрывая зрительного контакта.

— Я свои обещания выполняю. Провожу вас до озера Косогу, слово джентльмена!

Второй раз за очень короткое время она попала в ситуацию, когда ложь не помогала, а мешала. Федор и Джейкоб. Два разных, но одинаково сильных и умных мужчины, и она под их взыскующим взором. Решение следовало принять сразу, но Лизе было не привыкать. Она истребитель, и еще она доверяла своей интуиции. Профессор Паганель казался ей порядочным человеком, только и всего.

— Что ж, — кивнула Лиза, — я верю вашему слову, Джейкоб, а потому вот вам та часть правды, которую я могу открыть постороннему человеку, не рискуя подвести других людей. Меня действительно зовут Елизавета, и я на самом деле из Себерии. Фамилия у меня другая, но ее не стоит произносить вслух. Во всяком случае, пока. «Звезда Севера» — частный борт, но мы не совершили ничего противоправного. Мы всего лишь обычные искатели сокровищ, что разрешено Женевской хартией и не предусматривает необходимости получения специальной лицензии, если речь идет о территориях, не имеющих государственного статуса. То есть на необитаемых или не отмеченных на картах землях, в колониях, протекторатах и на подконтрольных территориях. Другое дело, Джейкоб, что кое-кто у вас на родине хотел бы присвоить то, что мы нашли, используя в свою пользу право сильного. У нас в Себерии по такому поводу говорят, «закон, что дышло, куда повернул, так и вышло!» Вот, собственно, суть той правды, о которой вы спросили. Что скажете, профессор?

— Я не офицер и не чиновник, — усмехнулся Паганель. — И я вам верю. Расскажете остальное как-нибудь после, если захотите и сочтете возможным…

«Хотеть не значит мочь! — с грустью подумала Лиза. — Но какой тонкий намек! Браво! Я подумаю, профессор! Я обещаю подумать!»

* * *

Ночь, звездное небо, потрескивание веток в костре. Надо бы спать, но сон не идет.

«От излучины Мосезе до Белой стены сто миль по прямой…»

Справедливое замечание, потому что по прямой идти не удавалось, да Лиза и не знала, куда идет. Лишь представляла себе в самых общих чертах карту и шла на юг, чтобы когда-нибудь добраться до северного берега озера Косогу. Даже если там ее никто не ждет, — а она надеялась на обратное, — вокруг озера полно деревень яруба. Есть, кажется, даже город, и значит, вероятность выживания поднимается в разы. Идти на юг — таковы были ее планы.

Лиза сказала Паганелю, что шла семь дней. По ее прикидкам так и должно было случиться, даже учитывая неизбежные отклонения от прямой. Переправиться через приток Мосезе удалось не сразу и совсем не в том месте, куда вышла Лиза. Подходящие деревья на противоположном берегу реки нашлись только километрах в пяти-шести ниже по течению. То же самое в джунглях. Тропический лес пересекало множество тропинок. Лиза решила, что это звериные тропы, но ни одна из этих троп не вела в нужном направлении. Да если даже и вела, не факт, что по ней можно было пройти. В середине первого дня пути — возможно, это был полдень, но точно сказать было трудно — дорогу преградило упавшее дерево. Оно было таким же исполинским, как и все остальные деревья в лесу, и перебраться через него, через колоссальный, оплетенный лианами скользкий ствол и сквозь дикую путаницу ветвей нечего было и думать. Пришлось обходить. Тогда Лиза поняла еще одну вещь. Ощущение, что она идет по дну глубокого ущелья, не случайно. Плотно стоящие шестидесятиметровые — или того выше — деревья не позволяли увидеть небо. Отдельные голубые пятна на огромной высоте, и это всё. О солнце не могло быть и речи. Лишь зеленый сумрак, как на дне реки, среди колышущихся высоких водорослей.

Семь дней… На самом деле девять, но про дополнительные два дня пути Лиза никому рассказать не могла. Во всяком случае, пока и не всякому, но по-любому некоторые события ее отчаянного африканского марша не могли быть озвучены нигде и никогда.

Первое из них произошло к исходу второго дня пути через джунгли. Лиза была невероятно измучена. Устала, вымоталась, бредила от бессонницы. Кожу саднило, во рту сухость и кислый привкус рвоты, ноги дрожат и сознание, скорее мерцающее, чем ясное. Было очевидно, если она не выйдет из джунглей сегодня, выходить вскоре будет уже некому. Вот эта мысль — единственная на тот момент здравая мысль — засела в голове, как заноза, и вела Лизу вперед, несмотря на полное истощение физических и моральных сил.

И вдруг сознание прояснилось. Лиза не сразу поняла, что причиной этому афаэр, но не связать одно с другим было невозможно. Она словно бы внезапно очнулась от сна, и ясно увидела ту отчаянную ситуацию, в которой оказалась, а в следующее мгновение поняла, что афаэр на ее груди ожил. Отяжелел, нагрелся и завибрировал. Правду сказать, Лиза ожидала, что ее снова выбросит в какой-нибудь из знакомых или незнакомых миров, но случилось другое. Она сделала шаг, почва под ее ногами колыхнулась и спружинила, как и следует быть. Еще шаг и еще один, и вдруг подковки ботинок клацнули о камень.