На территории школы догнивала заброшенная котельная, в ее недрах мальчишки курили, а некоторые экспериментаторы нюхали клей, пытались добыть наркоту из пенки для бритья или балдели от колес трамадола.

Туда зимой трое подростков затащили Корнея, раздели донага и тыкали носом в захарканный обледенелый пол.

Паша Дымченко по прозвищу Дым. В первое время он не проявлял по отношению к новенькому никакой агрессии, был поспешно занесен в категорию «нормальных». Ошибка вскрылась довольно быстро. Начав с безобидных подколов, в октябре Дым без малейших причин перешел на подножки и оплеухи.

Он прощупывал почву и понял, что почва рыхлая.

Дым не просто травил Туранцева, он возглавил травлю.

— Терпи, — сказал отчим, — или дерись.

Легко советовать.

Раздеть Корнея придумал Дым.

— Снимайте с него шмотки, ребзя.

Лопнула резинка трусов. Мороз вгрызался в кожу, а Корней хныкал, сгорая от стыда.

Его перевернули на спину, словно нелепого жука.

— Зыряйте, писюн обрезанный! Где твоя шкурка, Туранцев?

Он мог переадресовать вопрос детскому хирургу, оперировавшему маленького Корнея, но Дым ударил ботинком в бок:

— На меня смотри, жид! Ты жид, так?

Корней замотал головой.

— Че ты ля-ля? Только жидам кромсают залупу!

— Н-нет.

— А чем докажешь? — спросил подельник Дыма, Сергун.

— Да, да, чем докажешь?

Корней замычал, заворочался в ледяном крошеве и окурках.

— А пусть он в жида плюнет! — сказал Дым.

— Тема, — одобрил Сергун.

— Приведите-ка Мишку Бродского.

Мишу привели — застенчивого ботаника-аккуратиста. Он сразу расплакался. Голого Корнея подняли и поставили напротив.

— Плюй.

Слезы струились по щекам Миши.

— Нет, — тихо сказал Корней.

— Что ты мямлишь, пидор?!

— Нет. — Голос стал тверже.

— Повтори-ка.

— Нет!

Двадцатисемилетний Корней едва не выпалил это «нет» в лицо визитеру.

Потому что узнал его.

Потому что в офис пражского издательства заскочил Паша Дым собственной персоной.

«Но это нонсенс, — ошалело подумал Корней. — Дым не мог очутиться здесь…»

Страх окутал его. Не тот страх, что он испытал в котельной.

Иного свойства.

В девяносто восьмом они с мамой ненадолго перебрались в безликий степной городишко Херсонской области. Хрущевки, винно-водочные магазины, разруха. И каменный сад — нагромождение стен на площади.

Сад представлял собой круги из торчащих вертикально бетонных плит, каждая выше и шире стандартной входной двери. Плиты были вогнутыми, с узорчатыми отверстиями, чтобы смотреть в соседние проходы. Внешний круг состоял из тридцати, наверное, стен, а внутренние кольца сужались к центру. Коридоры, образованные бетоном, узкие и всегда тенистые, пахли мочой. Асфальт под ногами зеленел мхом, а краска, покрывавшая плиты, давно облезла. Вместо разноцветных гигантских костяшек домино — серые надгробия.

Корней смутно помнил, что заходил в первый кольцевой туннель, а мама бродила вдоль сада, он видел ее в проемах между плитами, а потом не видел, а потом снова видел и спешил обратно на волю. Ему мерещилось, что за ним наблюдают.

Страх, который гость пробудил в Корнее, был иррациональным, детским, подувшим из лабиринта надгробий.

— Мое почтение, — поклонился великан. Он говорил по-чешски, с американским акцентом.

Голос развеял оцепенение. Заработала логика.

Дым был среднего роста, совсем не гигант. Не носил очков и уж точно — костюмов. А главное, он умер в семнадцать лет. Избавил землю от своего отягощающего присутствия. Пьяный, разбился всмятку на мотоцикле.

«Что с тобой, Корь? Спутать фешенебельного джентльмена с мертвым гопником?»

И все же гость был чертовски похож на повзрослевшего Дыма. Даже глаза под очками в проволочной оправе похожи.

— Здравствуйте… — выдавил Корней.

— Вы издаете книги, не так ли?

Джентльмен положил на стол толстую стопку листов, прошитую пластиковой пружиной. Корней задался вопросом: была она в его руках или материализовалась из воздуха?

«Что за бред! Сосредоточься, не выставляй себя дураком».

— Да, конечно, — затараторил Корней, — присаживайтесь.

Мужчина занял стул. Уложил длинные кисти на колени. Он улыбался и поблескивал: окулярами, отражающими свет, запонками, коронками.

— Моя фамилия Леффлер. Отто Леффлер. К вашим услугам.

— Корней Туранцев.

Обошлись без рукопожатия.

— Видите ли, я писатель. А это, — он пошевелил указательным пальцем, — моя книга.

Эффект схожести исчезал, если не всматриваться в лицо, и Корней пододвинул к себе рукопись.

— Художественная литература?

— Упаси бог! — неискренне засмеялся Леффлер. — Кое-что сенсационное.

Подшивку украшала фотография Луны. Вспомнился вчерашний поход в обсерваторию.

— Дело в том, — сказал Корней, листая страницы, — что публикацию книг обсуждает с клиентами мой начальник, пан Соловьев. Он вот-вот придет.

Взор задержался на вкладке: снова Луна, но запечатленная вблизи. Кратеры, иссеченная астероидами пустошь. Миллион лет метеоритной эрозии.

— Боже, — сказал Леффлер, — мы никогда не видели ничего подобного.

— Простите?

Клиент улыбался застывшей улыбкой. Выпученные глаза не моргали под кругляшами стекол. Позади, за окном, ездили автомобили, шагали прохожие.

— Это слова Альфреда Уордена, пилота командного модуля «Аполлона-пятнадцать». Четвертая высадка на Луну.

— Вы пишете о космосе? — спросил Корней.

— Семидесятая страница.

Корней нервно покосился на дверь: «Ну где же ты?!» Зашелестел листами.

Инопланетный пейзаж был похож на предыдущие, как Отто Леффлер на Пашу Дымченко.

— Двадцать второе ноября шестьдесят шестого года. НАСА опубликовало фото, сделанное спутником «Лунар Орбитер» в Море Спокойствия, вблизи кратера Кэли Би. Видите, объекты?

— Да…

Корней дотронулся до темных пупырышков, растущих из лунной поверхности.

— Гнезда, — сказал Леффлер.

Корней открыл рот, но гость перебил:

— Сто третья, пожалуйста.

«Шиза», — подумал Корней, листая.

Гость, конечно, не был восставшим из могилы Дымом. Обыкновенный задрот, помешанный на конспирологии.

— Срединное море, — пояснил Леффлер. — К востоку от кратера Триеснекер. Снимки сделаны вручную с орбиты в ходе миссии «Аполлон-десять».

— Ладно, и что это?

Корней изучал каменистую равнину, куски реголита, подобие обелиска, бросающего тень на ближайшие хребты. В офисе странно пахло: мокрыми сигаретными бычками, подвалом, котельной…

— Башня, — промолвил Леффлер. В голосе звучали глумливые интонации. — Трехкилометровый аномальный объект на лунной поверхности. Высокоорганизованное образование. Артефакт. На увеличенных снимках, сделанных с негативов, различима конструкция, состоящая из отражающих свет кубических ячеек.

— Ух ты! — сказал Корней, интересом маскируя иронию. — База пришельцев?

— Кратковременный выброс газа, попавший в объектив. Игра теней и эрозии. Или облако пыли в межзвездном пространстве на линии видимости камеры. Или нагромождение лавы. Или дефект на пленке «Истмен Кодак». — Леффлер отлип от спинки и наклонился к Корнею: — Или мой дом.

Секунд пять Корней молчал, глядя в поблескивающие стекла очков, на полумесяц насмешливой ухмылки.

— Круто, — подытожил он, вставая. — Я сейчас.

Лишь повернувшись к Леффлеру спиной, он заулыбался. Прикусил язык.

В глубине офиса, рядом с кладовкой, находился туалет. Корней заперся, нашел в адресной книге номер начальника.

«Дом на Луне! Жаль, Соловьев этого не слышал».

Считая гудки, Корней отметил, что психи разной степени агрессивности наводнили Прагу. Будто мало ему Сектанта, занимающегося членовредительством на остановке.

— Алло, — ответила женщина. Жена Коли.

— Алис, привет. А где шеф?

— Мы спим, — сказала Алиса. И отключилась.

Корней посмотрел на мобильник.

«Мы спим», — Алиса произнесла это так, словно жевала кашу.

«Что за черт?!»

В офисе ждал новый сюрприз. Пан Леффлер испарился. И рукопись прихватил.

«Ушел втюхивать другим свою ахинею про башни», — подумал Корней.

Работа не ладилась — выросший двойник Дыма оккупировал мысли.

«Гнезда… птенцы…»

Корней раздраженно выругался.

Начальник так и не появился в издательстве.

Гугл поведал скучающему Корнею о мистификациях вокруг спутника Земли, о двадцатимильных башнях, якобы сфотографированных советским «Зондом» в Море Кризисов, о шестисотполосной аналоговой системе «Сейверора-6», позволившей заснять цепочку лунных пирамид.

— Истина где-то рядом… — пробурчал Корней.

В пять он заехал к Соловьеву, но издатель не открыл подъездную дверь. Из динамика домофона раздался отрывистый голос Алисы:

— Мы спим!

На этом все.

Снаружи (3): Всюду

Дебрецен…

Сновидениям Криста придавала особое значение. Обычно она просыпалась несколько раз за ночь и, проснувшись, записывала парой слов увиденное во сне. «Ужин, мама». «Зоопарк, паника». «Золтан, поцелуи». Тетрадь с ручкой лежали на тумбочке. Так наутро она могла вспомнить не только последний сон, но и все приснившиеся.

Этим утром она не успела просмотреть записи — младший сын разбудил криками. Его мучили кошмары. Какие, он не рассказал. Лишь к вечеру Криста заглянула в тетрадь.