Максим Саблин

Крылатые качели

Все имена и события, описанные в книге, являются вымышленными, любое совпадение случайно и непреднамеренно.

Часть первая

1

Всем, кто избрал трудную, но почетную профессию мореплавателя: юнгам и штурманам, капитанам и их помощникам, механикам и простым матросам, грузчикам, кочегарам и подмастерьям, плотникам, парусным мастерам и кокам я посвящаю этот роман.

«Призрак и миссис Мьюр»

Федор Ребров, известный московский адвокат, был добродушным маленьким толстяком с умными светло-карими глазами. Каждое утро он вертелся перед икеевским зеркалом в прихожей, брызгал волосы лаком и надевал дорогой костюм. Одевшись, он целовал высокую красавицу жену, ерошил светлые волосы сына и ехал на работу.

В юности Федор Ребров мечтал о другой жизни. Он считался одаренным физиком и мечтал полететь к звездам.

Поступив на юридический факультет Московского университета, он не переживал о былых мечтах и только изредка вздыхал, глядя в ночное звездное небо. К тридцати годам, раскидав дела и устаканив жизнь, он огляделся по сторонам и вдруг заметил, что сын его расхотел мечтать.

Иннокентий был к тому времени толстым семилетним мальчишкой, ходил с большим ранцем в первый класс и на вопросы отца о мечте удивленно спрашивал: «Зачем?» Не особенно зная, как растормошить маленького умника, Федор твердо решил записать сына на велоспорт. «Мечтать, может, не научится, но точно похудеет!» — решил адвокат.

Он договорился с университетскими друзьями, писателем Мягковым и прокурором Богомоловым, устроить на велотреке в Крылатском детскую гонку, а заодно показать сына своему старому тренеру.

2

Третьего сентября две тысячи тринадцатого года погода в Москве стояла пасмурная и холодная. Федор, накинув на плечо спортивную сумку, выскочил из офиса и, мельком заметив нищих у ворот Богоявленского собора, быстро прошел к старинному скверику на другой стороне Спартаковской.

Деревья после утреннего дождя блестели от влаги. По дорожкам сквера прогуливались клерки. Протяжно пиликал светофор. Иннокентий в дутом пуховичке-перевертыше и резиновых сапожках гонял голубей у памятника Бауману. Теща Федора, маленькая худенькая бабушка, полная тревог и заблуждений, сидела на скамеечке и, постукивая веточкой по бантику башмачка, зорко наблюдала за происходящим. Недоумова Эрида Марковна в своем зеленом пальто с меховым воротником и чуть набекрень сдвинутой колокольчиковой шляпой с розой имела невинно-чарующий взгляд Греты Гарбо.

— Ох-ох, здравствуйте, Федя, — сказала она, растягивая губы в улыбке.

— Здравствуйте, Эрида Марковна.

Федор присел на корточки перед сыном и ослабил ему туго завязанный шарф. Коротко объяснив дело, Федор взял Иннокентия за руку и повел к низенькому чугунному заборчику, за которым блестел каплями воды черный «мерседес».

Сын скакал на одной ножке. Щеки его раскраснелись, изо рта клубился пар, красная шапка с пампушкой съехала на глаза. Когда Федор уже раскрыл блестящую дверцу машины, к ним подбежала Эрида Марковна и, цепко схватив мальчика за рукав, сказала:

— Я запрещаю велоспорт!

«Кто бы сомневался!» — подумал Федор.

Слово Эриды Марковны имело большой вес в их семейном парламенте, в дебатах она не участвовала, но, несмотря на это, нескромным образом пользовалась своим гегемонством. Федор вспомнил, как смеялся с друзьями: «Вы думали, старая больная женщина из дремучей деревни старообрядцев ни при каких условиях не способна определять жизнь выпускника Московского университета, человека довольно прогрессивного и здравомыслящего? — говорил он, улыбаясь. — Еще как способна! Стоит любимой жене вослед за своей мамой повторить: „Я запрещаю“, как все твои идеи по воспитанию сына катятся в тартарары! Да-да! Таков закон!»

— И как вам вместе жить? — спрашивал Мягков. — Как тогда воспитывать сына?

Впрочем, в этот раз Федор, давно зная мнение Недоумовой, имел в рукаве козырь.

— Эрида Марковна, я договорился с Пелагеей, — спокойно сказал он, рассеянно разглядывая розу на шляпе тещи. — Мы, родители мальчика, решили отдать Иннокентия на велоспорт, — мягко сказал он. — Пожалуйста…

— Пелагея мне ничего не говорила! — перебила Недоумова.

Теща не выпускала рукавчик Иннокентия из своих коротких пальцев, намекая на необходимость звонка ей от самой Пелагеи. Скрывая досаду, Федор сильно пнул желтый камушек и проследил, как, стуча и вертясь, тот проскакал по асфальту, булькнув в мутную лужу. Взглянув на часы, Федор позвонил жене и передал телефон теще.

Эрида Марковна повернулась спиной и заговорила в трубку, ошибочно думая, что ее не слышат. «Куча потных мужичков едут друг за другом, разбиваются, ломают себе спины. Ничего себе перспектива для ребенка! — возмущалась она. — А водить кто?.. Ты??? Скажи, что Иннокентий покашливает!»

Через минуту Пелагея своим красивым низким голосом сообщила Федору, что запрещает забирать сына.

— Он покашливает, — сказала она.

Федор проводил взглядом тещу и сына и, сев в машину, поехал в Крылатское, решив, что вечером должен поговорить с женой.

3

Пока машина тыркалась в пробках, Федор дремал. Примерно через час он проснулся и, потянувшись, посмотрел в окно на приземистое здание, похожее на гигантского ската. Неожиданно он почувствовал томление в груди, как бывает, когда после долгих лет скитаний видишь место, где провел долгие годы, был любим и сам любил и навек оставил частицу сердца. Это был построенный к московской Олимпиаде велотрек. Федор почувствовал, как глаза увлажнились, и часто заморгал.

«Мерседес» повернул в лесок, плавно съехал с небольшой горки и остановился у стеклянных дверок, тех, что захлопывались пружиной и вечно норовили прихлопнуть велосипед.

В квадратном холле сильно пахло краской и побелкой. Маляры расстилали полиэтилен у стены, группка бегунов слушала инструктора. Обходя заляпанные лестницы, Федор не удержался и взглянул на стену.

Да, его фотография все еще там висела. Он был худым и широкоплечим, с мечтательным взглядом, чемпионом Европы среди юниоров. Федор вспомнил, как обошел на последнем круге будущего чемпиона мира Капитонова, и довольно крякнул.

Он спустился в темную арку, похожую на цирковой выезд, и услышал знакомый гул колес и запах железа.

4

Илья Мягков, высокий худой парень с хипстерской рыжеватой бородкой, вылитый Клинт Иствуд, оперся вытянутыми руками на бортик легкоатлетического манежа и смотрел на играющих в бадминтон.

Он обернулся и вопросительно взглянул на Федора.

— Покашливает! — хмуро сказал Федор. — Что вообще происходит, Илья? — добавил он, поставив спортивную сумку на бортик. — Почему детей воспитывают женщины?

Илья посмотрел с таким видом, словно думал про себя: «Мне бы твои проблемы».

— А что собой представляет теперь мужчина, Федя? — спросил Мягков, вытягивая шею из жавшего ему воротника рубашки. — Все на свете открыто. Наша жизнь известна с самого первого дня и до последнего. Мы только и думаем, где бы найти работу постабильнее, — вот что есть мужчина. Скукота! Цивилизация размягчила нас. А попробуй выбрать мечту, так какая-нибудь старая больная Кизулина…

Илья, улыбнувшись, взглянул на Федора. Старая больная Кизулина была тещей Мягкова и родной сестрой Эриды Марковны. Немезида Кизулина отличалась от сестры только тем, что была депутатом Госдумы и главой комитета по семейной политике, детству и материнству.

— Ладно, а где наш Плохой? — спросил Федор, оглядываясь и размышляя, почему ему всегда так хочется позлорадствовать над Петькой Богомоловым.

— Пишет свои притчи! — засмеялся Илья Мягков, засунув руки в твидовый пиджак.

В Московском университете их троицу называли как в фильме Серджо Леоне: Хороший, Плохой, Злой. И правда, прищуривая глаза, Мягков становился Иствудом, Богомолов с курительной трубкой — вылитый Ван Клиф, а Федор бывал не в меру суетлив, как и Уоллак.

Началось все с Мягкова, когда старушенция с кафедры конституционного права погладила по голове широкоплечего высокого парня и с умилением сказала: «Какой хороший мальчик!» Студенты, знающие, что Мягков в прошлом никак не был хорошим мальчиком, не могли сдержать смеха. Впрочем, он посмотрел на них, и смех прекратился.

Со временем университетские ковбои женились, и поезд на Эль Пасо уехал без них.

— Прочти, что он в WhatsApp написал, — сказал Мягков, которому легко передалось злорадство касательно Богомолова. — Не представляю, как Миловидова живет с ним? — Илья по старинке называл Анну студенческой фамилией.

Федор нажал зеленую иконку, открыл их чат, где на аватарке были Вицин, Никулин и Моргунов, стоящие у пивного ларька, и прочел два сообщения от Богомолова. Вначале шла бесконечно скучная притча о том, что нельзя отменять договоренности с друзьями. Федор, зевая, прочел ее. Во втором сообщении писалось, что Богомолову надо назавтра в шесть вставать и он отказывается от договоренности на вечер. В этом был весь Петька.

— Не обвинил — и то хорошо, — сказал, хмыкнув, Федор.