В качестве примеров я хочу перечислить несколько «методов лечения» аддиктивных расстройств. Их можно найти в базе данных Федерального института промышленной собственности (ФИПС). Каждому «методу» присвоен код международной классификации (МПК) А-61 «Медицина».

...

Патент 2134594: «С помощью методов психотерапии создают отрицательную установку на патологическое влечение. Установку закрепляют внушением в императивной форме на фоне внезапного опрокидывания пациента назад из положения сидя с возвращением в исходное положение».

Патент 2088268: «Способ включает сеансы психотерапии, в качестве которой используют аутогенную тренировку и воздействие на зрительный анализатор красным светом от пятна, видимого через ткань плеча, на конце наконечника световода, иглорефлексотерапии и внутривенного облучения крови гелий-неоновым лазером длиной волны 0,63 мкм и мощностью 0,5 МВт. Сеансы проводят единовременно общей продолжительностью 42–43 мин 3 раза через день на курс».

Патент 2179038 включает в себя «формулу внушения», в которой есть такие слова: «Пьяная жизнь — жизнь обезьяны с человеческим лицом и пустым черепом, жизнь с бутылкой и только ради бутылки. Пьяная жизнь — это жизнь с желудком, заполненным рвотными массами — смесью пережеванной пищи, слюны, желудочного сока, пропитанными алкоголем — водкой, вином, пивом или другой гадостью! Эта зловонная, скользкая, отвратительная масса часто выбрасывается наружу — желудок сокращается, она подбрасывается все выше и выше, толчками распирает глотку и неудержимо изрыгается наружу, загрязняя все вокруг! Если она не выбрасывается наружу, то происходит всасывание ее в организм из желудка и кишечника и отравление его продуктами алкогольного разложения, гниения! Пьяная жизнь — это жизнь с постоянным пропитыванием себя алкогольной дрянью и постоянным уничтожением себя этой дрянью, превращением себя в алкогольную дрянь, алкогольную грязь».

Патент 2177337: «…врач-целитель последовательно накладывает пальцы рук на зону точек нау-ху, цин-цзян и хоу-дин, затем соединяет эти пальцы руки вместе в зоне точки хоу-дин и предлагает пациенту сформировать образ божьего храма, мысленно войти в него, прочитать молитву и дать клятву не употреблять алкоголь и не курить, после чего убирает пальцы с точки хоу-дин и сообщает пациенту, что теперь он будет вести здоровый образ жизни; на третьем этапе врач-целитель вводит иглы в зону точки бай-ху заднего срединного меридиана и сообщает пациенту, что он больше никогда не будет употреблять алкоголь и не будет курить».

Таких «методов» в базе данных ФИПС более шестисот. Я надеюсь, большинство этих подходов канули в Лету и больше не практикуются, но в то же время прекрасно знаю, что современные наркологи не гнушаются применением той или иной формы «кодирования». Просто такая сложилась аддиктивная медицина на территории огромной страны, и это не так быстро и не так легко уйдет. Общей чертой и наиболее важной особенностью всех этих «методов» я бы назвал даже не отсутствие научной базы и рандомизированных клинических исследований, а окутанное тайной воздействие извне. В одних случаях тайна касается природы «лечащего фактора», в других — того механизма, с помощью которого этот фактор доходит до проблемного места в голове зависимого, в третьих — этого самого проблемного места. И во всех случаях тайна включает в себя фигуру врача. Врач представлялся пациенту как личность, наделенная особенной, мистической властью над зависимостью.

3

Однажды мне посчастливилось задать несколько вопросов старому наркологу. Мы начали говорить об АКАт — так называется один эффектный (но вряд ли эффективный) метод лечения зависимости.

— Откуда вы знаете про АКАт? Вы делали это?

— Я реаниматолог. Но начинал как психиатр-нарколог. С первых же дней, как наркология была отделена от психиатрии, я работал наркологом. Это был, кажется, 75-й год.

— Чем вы тогда лечили алкоголиков?

— Кто чем. Тогда в моде была аверсивная терапия.

— Апоморфин?

— Апоморфин тоже. Мне нравилась жидкость Буренкова. Исключительная гадость. Выпьет алкоголик этой мерзости, выпьет следом глоток водки — и бежит в туалет. Рвота такая, что внутренности выворачивает. И так десять дней. Вырабатываем, так сказать, неприятные ассоциации.

— Что за жидкость Буренкова? Никогда не слышал.

— Я сейчас точно не помню состав, — увиливает старый нарколог.

— Аверсивная терапия помогала?

— Нет, конечно.

— Нет? А зачем вы ее проводили?

— А потому что ничего другого не было. ЭСТ еще применяли, вот.

— Электросудорожную терапию для лечения алкоголизма?

— Для лечения алкоголизма. И наркомании.

— Помогала?

— Да, на некоторое время. Электрический ток редуцирует, так сказать, компульсивное влечение.

— А пациенты после ЭСТ не «меняются»? Я, честно, не сталкивался в своей практике с ЭСТ и совсем ее не знаю.

— Меняются на какое-то время. Становятся тихими, спокойными.

— Тихими, спокойными, безынициативными, аспонтанными — вы это имеете в виду?

— А что в этом плохого? Им же самим хорошо. И их родственникам. Зато не употребляют.

— Много раз вы это делали?

— ЭСТ? Много. Не счесть. Но при аддикции не было особой пользы и от ЭСТ. Мне больше всего нравилась атропинокоматозная терапия (АКТ). На мой взгляд, это лучшее, что годится для лечения синдрома зависимости на сегодняшний день.

— Атропиновая кома для лечения зависимости?

— Да. В атропиновой коме с мозгом происходят интересные вещи. Думаю, никто до конца не знает, что именно. Но вот что я могу сказать: ничто так хорошо не снимает ломку, как атропиновая кома. Ничто так не редуцирует патологическое влечение, как атропиновая кома. Плюс еще психопатологические черты алкоголиков и наркоманов — они сглаживаются. Да и сами пациенты говорят, что им хорошо. Они становятся как шелковые.

— Сейчас проводится АКТ где-нибудь?

— Думаю, да. Только называют ее по-разному. Например, медикаментозный сон.

— Ясно. Расскажите про АКАт. Как это расшифровывается? Аффективная…

— Аффективная контратрибуция. Это очень драматичный метод лечения синдрома зависимости.

— Драматичный?

— Конечно. К проведению АКАт готовились всем персоналом: о, это был целый спектакль…

— Расскажите.

— Пациенту вводили кетамин, этимизол и бемегрид.

— Давно не видел бемегрид. Он куда-то исчез. Зачем вводили бемегрид?

— Он, помимо основного, аналептического, эффекта, вызывает сильную тревогу. Очень хороший анксиоген.

— Вон оно как. Вы вводили ничего не подозревающего алкоголика в состояние дереализации и заполняли его дереализованно-деперсонализированное сознание тревогой?

— Примерно так. Но мы подбирали дозу кетамина так, чтобы пациент не впадал в полную дереализацию. Он видел, мог различать предметы. Мы в это время надевали страшные маски, тянули его в разные стороны за руки и за ноги и говорили: «Пойдем с нами в ад! Пойдем с нами в ад! Ты ведь пьешь? Тогда пойдем с нами в ад! Или не пьешь? Если будешь пить — пойдешь с нами в ад! Не пей!»

— Думаю, для алкоголиков это было что-то невыразимо страшное.

— Хе-хе-хе…

— Как вы считаете, что на самом деле помогает зависимым? Какой метод?

— На самом деле — никакой.

Наркологи с большим стажем примерно так и относятся к вопросу лечения зависимости. Не все, конечно. Большинство. Были и есть прекрасные психиатры-наркологи, называющие вещи своими именами, — они находятся как бы в оппозиции. У меня нет задачи отвлекаться на этот неизлечимо больной вопрос российской наркологии; скажу лишь, что время постепенно расставляет все на свои места, старые наркологи уходят на пенсию и, как мне кажется, вместе с молодыми докторами наркология постепенно выбирается из псевдонаучной тьмы.

4

Моим куратором в Брянском областном наркодиспансере был малословный неприметный доктор, поначалу показавшийся мне скучным и апатичным. Но в дальнейшем я увидел в нем хорошего человека и блестящего клинициста. Под его руководством я освоил искусство сбора наркологического анамнеза.

Следует отметить, что в медицинской практике сбор анамнеза, изучение истории развития болезни, а также истории жизни пациента, — диагностически наиболее важная часть. Я не преувеличиваю: согласно результатам исследований швейцарского врача Р. Хэгглина, 50 % заболеваний внутренних органов диагностируются на основании анамнеза, 30 % — на основании физикального исследования и лишь 20 % — на основании инструментальных и лабораторных данных [Хэгглин Р. Дифференциальная диагностика внутренних болезней. — М.: Инженер, 1993.]. Думаю, в психиатрии и наркологии, где разговор с пациентом — основной диагностический инструмент, тщательный сбор анамнеза — важная часть работы врача.

Я заостряю внимание на этом вот почему: там, в Брянском наркодиспансере, я вдруг осознал, что мне следует разговаривать с ними, с этими алкоголиками и наркоманами. Мне нужно задавать вопросы и слушать ответы. Мне следует за время беседы с пациентом добиться его расположения и доверия, помочь ему говорить о неудобной, деликатной проблеме, разобраться в причинно-следственных связях между тем, чего он хочет, что чувствует, думает и делает, выяснить, как он относится к своей проблеме, какие были попытки избавления от зависимости и почему они не сработали, как он понимает свои собственные внутренние ресурсы и умеет ли обращаться за поддержкой. Мне нужно изучить социальный контекст, в котором развивалась зависимость пациента. Мне нужно оставаться доброжелательным, даже если сидящий передо мной человек выглядит потрепанным жизнью, дурно пахнет, недалек умом, пытается обмануть, двуличничает или явно манипулирует мной; мне следует оставаться дружелюбным, даже если он общается со мной неохотно, недоверчив, угрюм или даже агрессивен. Мне следует быть сострадательным к его боли, ведь у всех без исключения аддиктов установились проблемные отношения с родными и близкими. Быть по-настоящему сострадательным, а не казаться таковым. Это знание навалилось на меня, и я пришел к пониманию, что как раз «казаться» я не смогу. Мне следует не казаться, а быть профессиональным, порядочным и сострадательным врачом. Только так.

Куратор передал мне девять или десять больных. Это были люди с алкогольной зависимостью (наркозависимых лечили в другом корпусе). Я знакомился с ними, собирал анамнез, составлял план обследования, назначал медикаментозное лечение, ежедневно проводил обход, подводил их к установке на трезвую жизнь. С этим были проблемы. Аддикты не верят в трезвую жизнь. Не верят, что в трезвости есть что-то хорошее. Формально они соглашаются с твоими аргументами, кивают, а сами смотрят потухшими глазами в серую от влажных разводов стену. Я понимал, что мотивировать на трезвость нужно как-то умело. Сейчас я знаю, что нужно не мотивировать «извне», а помогать человеку изучить свою собственную, «внутреннюю» мотивацию, но тогда, во времена моей интернатуры, каждый нарколог мотивировал своих пациентов как понимал и как мог.

Изучая своих аддиктов, я впадал в недоумение, а то и в уныние. Такие они были потерянные! Так сильно была искажена их жизнь! Так много страхов, бессилия, озлобленности, недоверия к другим, недоверия к себе, одиночества переживали они! Так много нужно было работать над каждым и вместе с ним, что я не понимал, кому это может быть под силу. И наверное, тогда я сам считал кодирование необходимым и даже спасительным методом.

4

Французский препарат

В хорошем рассказе одно вытекает из другого настолько логично и последовательно, что мы забываем проверить, так ли все было на самом деле.

Конец ознакомительного фрагмента