— Эта царапина недолго будет портить вашу красоту, — сказал он.

Его прикосновение подействовало на нее, как электрический разряд.

Несколько секунд Джоанна сдерживалась, потом отстранилась.

— Я сама справлюсь, — резко сказала она.

Чарльз стоял спиной к остальным; на мгновение в его глазах полыхнул такой свирепый огонь, что у Джоанны перехватило дыхание. Но почти сразу он вновь стал равнодушно-вежливым.

Дик дал Бантеру апельсинового сока, поиграл с ним немного, и малыш начал засыпать. Когда его уложили в кроватку, Чарльз сказал, что им с Джоанной пора домой.

— Вчера вечер закончился очень поздно, поэтому сегодня лучше лечь пораньше, — объяснил он, когда Маргарет возразила, что еще только десять часов.

— О, я совсем забыла, — согласилась она. — Когда у тебя ребенок, ты везде чувствуешь себя Золушкой. Приходится возвращаться не позднее полуночи, а то приходящая няня больше не согласится оставаться с малышом.

Джоанна думала, что Чарльз отвезет ее прямо в Мере-Хауз. В машине они оба молчали, и, несмотря на теплый вечер, между ними оставался барьер холодной отчужденности.

Только когда он свернул на незнакомую улицу, Джоанна поняла, что он не забыл свое обещание.

— Я думала, вы отвезете меня домой пораньше, — сказала она.

Чарльз остановил машину у серого кирпичного дома в георгианском стиле.

— Какие-нибудь полчаса вас не спасут. — Он вышел из машины, обошел ее вокруг и открыл перед Джоанной дверцу.

Девушка не двинулась с места.

— Я думаю, мне не стоит заходить сегодня, спасибо.

Он ничего не сказал, просто продолжал держать дверцу открытой. Поняв, что он способен стоять так до бесконечности, Джоанна обреченно вздохнула и выбралась из машины.

Входная дверь была не заперта, она вела в небольшую прихожую, из которой шла лестница на второй этаж. Стены были оклеены обоями с рисунком в стиле регентства [Период правления принца-регента Георга, с 1811 по 1820 год.], а на изящном столике стояла ваза с темно-красными розами.

— Если хотите привести себя в порядок, ванная на втором этаже.

— Обойдусь, — довольно резко ответила Джоанна.

Несмотря на все свои старания держаться легко, она не могла подавить в себе беспокойства, когда Чарльз повел ее в гостиную. Комната была длинной и узкой, с двумя высокими окнами, выходящими на юго-запад, так что последние лучи позднего летнего заката могли проникать в гостиную. Бледно-зеленые шторы из дамаста и более темные бархатные покрывала на диванчиках, стоящих вдоль окон, красиво выделялись на фоне светлых сосновых ставней.

Обстановка гостиной представляла собой искусное сочетание старинной и современной мебели. В комнате стояли две софы под серебристо-серыми покрывалами. Толстый уилтонский ковер бежевых тонов покрывал пол, а абажуры на лампах были, видимо, откуда-то из Скандинавии. Один из кофейных столиков был старинный, красного дерева. В конце комнаты висело огромное зеркало в позолоченной раме и подвесной шкафчик со старинным фарфором. «Эта комната, — подумала Джоанна, — подойдет для любого настроения. Здесь можно устраивать официальные приемы, но можно и отдохнуть от забот».

— Нравится? — спросил Чарльз, подойдя к ней сзади.

Джоанна вздрогнула. Она не заметила, что уже довольно долго стоит у двери, рассматривая детали обстановки.

— Да, чудесная комната, — искренне ответила она, позабыв о своей холодности.

У двери стоял современный сервировочный столик. Чарльз подкатил его к одному из диванчиков и снял с тарелок салфетки.

— Проходите и садитесь, — пригласил он, бросив на диван еще одну подушку.

Джоанна села, и Чарльз подал ей бокал хереса. На тарелке были приготовлены слоеные пирожки — фирменное блюдо его экономки, объяснил Чарльз. Воздушные, хрустящие, они были начинены паштетом из креветок.

— Знаете, — неожиданно сказал Чарльз, — я только сейчас понял, что эта комната словно специально создана для кого-то с таким цветом волос, как у вас. Ваше появление придало ей завершенность.

Он никогда не говорил с ней таким тоном, и у нее по спине побежали мурашки.

— Разве? — как можно беспечнее сказала она. — А мне кажется, мое серое платье не очень сюда подходит. Эта комната требует наряда из шифона… чего-нибудь более женственного.

— Вовсе не одежда делает женщину женственной, — заметил он.

Джоанна перевела взгляд на окно.

— А я считала, что именно одежда обеспечивает процентов шестьдесят женственности.

Последние отблески заката погасли, и на небе появилась бледно-желтая луна. Джоанна начала считать звезды — это хоть как-то спасало от острого ощущения его присутствия.

— Я не согласен, — сказал Чарльз. — Я видел девушек, которые в комбинезонах и тяжелых башмаках выглядели гораздо женственнее, чем иные особы в вечерних туалетах.

— Ну, если одежда нечего не значит, то как же вы определите по-настоящему женственную женщину? — поинтересовалась Джоанна, поняв, что считать звезды было бесполезно.

Она поставила бокал на столик, и Чарльз налил ей еще вина. Он достал было портсигар, но потом передумал и снова убрал в карман.

— Я не уверен, можно ли это как-то определить словами, — медленно произнес он. — Такие женщины действуют на чувства, а не на разум. Пожалуй, это такая женщина, которая заставляет мужчину чувствовать себя мужчиной. Или, может быть, женщина, которой нравится быть женщиной. Есть женщины, которые буквально презирают собственный пол. Возьмите, например, вашу тетку. Она абсолютно не женственна, и была бы куда счастливее, если бы родилась мужчиной. В ней заметны агрессивные инстинкты, а в женственной женщине их не должно быть.

— Значит, я тоже не женственна. У меня тоже иногда проявляются агрессивные инстинкты, — беспечно сказала Джоанна. — Интересно, Чарльз, вы когда-нибудь задавали себе вопрос, что значит быть женщиной. Да, предполагается, что у нас равные права и равные возможности. Но это не так. Мы равны с мужчинами лишь до тех пор, пока не выйдем за них замуж. Потом из личностей мы превращаемся в жен и матерей. Если мы захотим заниматься еще чем-нибудь, нам приходится выкраивать время между ведением домашнего хозяйства и заботой о детях. Даже если у женщины есть талант, он редко выживает в таких условиях.

В комнате стало совсем темно, и она не могла видеть выражение его лица. «Он, наверное, смеется надо мной — этакий взрыв красноречия», — с легким неудовольствием подумала она.

Но, когда Чарльз заговорил, в голосе его не было насмешки.

— Но разве жизнь того не стоит? — тихо спросил он.

Джоанне хотелось, чтобы он включил свет, в темноте она нервничала.

— Откуда мне знать? Я еще не была замужем, — дерзко ответила она. — И вообще, я не отношусь к романтическим натурам.

— Мне кажется, вы еще не знаете, какая вы… и боитесь узнать.

Он сделал какое-то движение, и Джоанна, не совладав со своими натянутыми нервами, вскочила на ноги и отпрянула в сторону. Ее юбка зацепилась за столик, раздался стеклянный звон. Когда в комнате вспыхнул свет, Джоанна увидела, что ее бокал разбился на мелкие кусочки. Осколки хрусталя рассыпались по ковру, темным пятном расплылось пролитое вино.

Онемев от смущения, закусив губы, — теперь она поняла, что Чарльз хотел всего лишь зажечь свет — она стояла, пока Чарльз вытирал пятно платком и собирал осколки.

— О боже, мне так стыдно, — пробормотала она. — Дайте мне тряпку. Если пятно не вытереть, останется след на ковре.

Чарльз ссыпал горсть осколков в пепельницу.

— Не волнуйтесь, миссис Ховард все уберет, пока я буду отвозить вас домой.

И прежде чем она нашла слова, чтобы извиниться за неловкость, Чарльз ушел поговорить со своей экономкой. Когда он вернулся, лицо его было совершенно непроницаемо.

— Поедем? — только и спросил он.

В машине Чарльз включил радио. Погруженная в свои переживания, Джоанна слушала новости, но смысл почти не доходил до нее.

У дверей Мере-Хауза она дождалась, когда он выключит радио и сказала:

— Мне ужасно жаль, что…

— Боже правый, Какой-то там бокал, — оборвал он ее. Потом, выйдя из машины, он открыл дверцу с ее стороны. — Не это должно вас волновать.

Джоанна выбралась из машины и остановилась.

— А что же? — осторожно спросила она.

Чарльз закрыл машину и направился к дому.

— Ваш испуг и постоянное желание убежать заставляют меня чувствовать себя каким-то сатиром, — сказал он.

Они уже стояли на крыльце, и Чарльз положил руку на задвижку.

— Вы не понимаете… — начала она.

— Не понимаю? — Он схватил ее за плечи и привлек к себе.

На краткий миг она потеряла способность двигаться. Но его поцелуй оказался быстрым, как биение ее сердца, и легким, как прикосновение перышка. Его губы лишь скользнули по ее щеке, и Джоанна была вновь свободна.

— Ну вот! — насмешливо сказал он. — Теперь ты знаешь самое худшее. Неужели это так ужасно?

Секунду спустя его машина отъехала от дома.

У Джоанны уже было два случая, когда вся ее жизнь менялась в одну ночь. Первый был, когда она неожиданно обнаружила, чем ее отец зарабатывает на жизнь. Второй — когда он умер.

Проснувшись утром понедельника в Мере-Хаузе она поняла, что с нею опять случилось такое. Но несколько мгновений она не могла определить, в чем же дело.

Потом она вздрогнула как от вспышки молнии. Влюбилась в Чарльза Карлайона. Со сдавленным стоном она уткнулась головой в подушку. По собственному опыту она знала, что с бедой не справишься, если впадешь в отчаянье. Рано или поздно придется принять какое-то решение. Из нынешней ситуации выхода не было. Следовало уезжать и поскорее. Немедленно.

Джоанна умылась, оделась и даже достала чемодан, но тут она поняла, что не так все просто, как ей показалось сначала. Она не могла покинуть дом внезапно, без всяких объяснений. Такой поступок наверняка вызвал бы у миссис Карлайон новый сердечный приступ. Но как все ей объяснить? И ведь каждая минута промедления только усугубляет ситуацию.

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть, и она быстро спрятала чемодан под кровать. Это пришла Кэти.

— Ты уже встала? Слушай, Джоанна, бабушка дала мне двадцать фунтов на летнюю одежду. Разве она не прелесть! Если ты сейчас не занята, может, сходишь со мной, поможешь что-нибудь выбрать? Представляешь — двадцать фунтов!

Джоанна заколебалась. Потом весело сказала:

— Ну, Кэти у тебя целое состояние! Конечно, я схожу с тобой.

Во время завтрака Джоанна все думала, как бы ей уехать из Мерефилда, чтобы не расстроить бабушку. Наконец она решила еще раз позвонить Гюставу. Пусть он напишет ей и назначит более раннюю дату начала репетиций в Лондоне. А она тем временем расскажет миссис Карлайон о своем новом контракте и подготовит почву для неизбежного отъезда. Бабушка, конечно, поймет, хотя наверняка будет за нее волноваться. Главная трудность — не встречаться эти несколько дней с Чарльзом. Правда, скоро он возвращается к работе, так что это, пожалуй, получится. А когда она будет в Лондоне и начнет работать…

Но час спустя, когда она с неумолкающей Кэти ехала на автобусе в торговый центр, ее одолели сомнения.

Перед выходом из дома, задержавшись на лестнице, чтобы проверить содержимое своей сумочки, она случайно услышала конец спора, разгоревшегося в прихожей внизу.

— По-моему, ты настоящая предательница, — говорила Ванесса резким тоном. — Ты знаешь, что мама ее не любит, и все равно вертишься вокруг нее.

— Не будь такой дурой, Вэн. Пригласить человека сходить с тобой в магазин, еще не значит вертеться вокруг него. Ты же всегда говорила, что я не умею выбирать одежду. А Джоанна не даст мне ошибиться. Даже ты Должна признать, что у нее прекрасный вкус.

— Дело не в этом!

— А в чем же тогда дело? — спросила Кэти. — Вы с мамой ее не любите — и все мы знаем, почему, но я не вижу причин для того, чтобы и мы с Нилом плохо относились к ней.

— Что ты хотела сказать этим «все мы знаем, почему»? — потребовала ответа Ванесса.

— Все видели, что ты позеленела от злости, когда вчера Чарльз заехал за ней. Он никогда не брал тебя в гости к Друри, ведь так? Это, пожалуй, странно, если вдуматься. Я хочу сказать, что они самые близкие его друзья, и если он думает на тебе жениться…

Слова Кэти прервал звук пощечины.

— Какая же ты дрянь! Как ты смеешь… — Тут Ванессе пришлось замолчать, потому что дверь в кухню открылась, и оттуда кто-то вышел.

Только тут Джоанна сообразила, что подслушивает и быстро ушла в свою комнату. К тому времени, как она спустилась вниз, Ванесса уже ушла, а на щеке Кэти не осталось и следа, который свидетельствовал бы о бурной сцене.

«Эта пощечина не была неожиданной», — размышляла Джоанна, пока автобус стоял у светофора. Питая к ней такую неприязнь, миссис Даррант и Ванесса, конечно, осуждали Кэти за дружеское расположение к ней. Но неожиданно подслушанный разговор подсказал Джоанне иной взгляд на ситуацию. Она вдруг поняла, что с первого дня в Мерефилде мысленно связывала Чарльза и Ванессу. И не потому, что видела в них какие-то признаки влюбленности друг в друга, просто они казались ей очень подходящей парой. Сейчас, разбирая их характеры более тщательно, она начала сомневаться. С чего бы Чарльзу жениться на Ванессе? Она привлекательна и живет поблизости, но что еще? Она ни остроумна, ни даже забавна. А с точки зрения чувственных удовольствий… Глядя на нее создавалось впечатление, что бурные страсти лишь смущают ее. Если Чарльзу нужна привлекательная хозяйственная жена, которая без лишних проблем вписалась бы в его жизнь — что ж, для такой роли Ванесса отлично подходит. Но все бытовые удобства для него создает экономка, так что подобный союз ему вовсе не обязателен. А если Чарльз намерен жениться на Ванессе, так почему же он медлит? Он относится к тем людям, которые, приняв решение, сразу же его выполняют.

«Похоже, она ему совершенно безразлична, — вдруг решила Джоанна и вздохнула с облегчением. — Но даже если она его не интересует, это еще не значит…»

— Джоанна, ты меня совсем не слушаешь, — с упреком сказала Кэти. — Ты не слышала ни слова из того, что я говорила.

Джоанна взяла себя в руки.

— Прости, Кэти. Я замечталась, — извинилась она.

У нее была возможность под каким-либо предлогом остаться на полчаса одной и позвонить Гюставу, но Джоанна не стала. Чувствуя, что поступает глупо, она решила остаться в Мерефилде и принять все, что бы ее ни ждало.

В последующие три дня Чарльз ни разу не появлялся в Мере-Хаузе. В пятницу желание увидеть его и одновременно страх перед такой встречей стали для Джоанны просто невыносимыми. И хотя жаркие дни сменились пасмурными, хотя временами шел дождь, она надела плащ и отправилась погулять. Когда дождь усилился и сырость начала пробирать ее, Джоанна зашла в кинотеатр и провела там пару часов, пытаясь сосредоточиться на переживаниях героини, подозревающей своего возлюбленного в убийстве.

Было уже семь часов, когда она отправилась на автобусе домой.

Маловероятно, чтобы кто-то заметил ее отсутствие: все были приглашены к соседям на чай, и миссис Даррант предупредила, что обед будет на час позднее.

Вернувшись в дом, Джоанна повесила плащ на вешалку и причесалась в прихожей перед зеркалом. Из гостиной доносились голоса, поэтому она, не поднимаясь в свою комнату, направилась туда, чтобы предупредить, что она вернулась — на тот случай, если бабушка начала беспокоиться.

Еще не открыв дверь, она почувствовала, что Чарльз там, в гостиной — и не ошиблась. Он стоял у окна спиной к ней, и при виде его высокой фигуры у нее заколотилось сердце.

Потом Джоанна заметила Нила, хотя за завтраком он сказал, что вернется очень поздно. Они с Кэти сидели рядом на диване, а Ванесса стояла у большого кресла, положив руку на плечо матери. Все они со странным любопытством уставились на Джоанну.

— Вернулась… — Голос миссис Даррант звучал глухо, как будто у нее начиналась простуда. — Где ты была?

— Я была в кино. Надеюсь, вы не… — начала Джоанна и осеклась, заметив, как злобно сверкнули глаза тетки. Она смотрела на Джоанну с той же нескрываемой враждебностью, как и в ту ночь, на лестнице. — Простите, тетя Моника, — снова начала Джоанна. — Был сильный дождь, поэтому я…

— «Простите»! — Моника Даррант произнесла это короткое слово так, будто оно было ругательством.

Холодное презрение в глазах тетки, неподвижность и молчание остальных членов семьи наполнили душу Джоанны самыми дурными предчувствиями. «А где же бабушка?»

На ее невысказанный вопрос ответила Кэти.

— Бабушка умерла, — глухо прошептала она. — Она… она умерла днем.

До Джоанны не сразу дошел смысл этих слов. Ей казалось невозможным, чтобы всего за несколько часов… Все закружилось у нее перед глазами.

— Нет! — вырвалось у нее. — О Господи, нет!

Вдруг миссис Даррант вскочила с места.

— Да, она умерла! — закричала она срывающимся голосом. — И это твоя вина… твоя вина, слышишь?! Лучше бы ты никогда не приезжала сюда.

— Моника! — Чарльз резко повернулся к ней.

Но ни его предостережение, ни панический жест Ванессы уже не могли остановить истерику миссис Даррант. Последние остатки самообладания покинули ее, она затряслась, как в лихорадке, слезы хлынули у нее из глаз, рот судорожно скривился. Но не горе и боль терзали ее. Это была ненависть, жгучая ненависть.

— Разве я не права?! — обратилась она к детям. — Конечно, права. Если бы она не приехала сюда, мама могла бы еще долго прожить. Но вся эта суета подкосила ее. Ей надо было забыть прошлое, а не переживать его вновь.

— Мама, пожалуйста!.. — начал Нил, но его неловкое вмешательство только распалило гнев миссис Даррант.

— Как ты смеешь защищать ее, глупый мальчишка! — набросилась она на него. — Ты совсем как твой никудышный отец: стоит какой-нибудь дешевой красотке улыбнуться — ты уже и растаял. Думаешь, я не видела, как ты смотрел на нее… и ты тоже, Чарльз! Все мужчины одинаковы! Смазливое личико, соблазнительная фигурка — и вы теряете голову. Но меня не проведешь… нет! Я вижу ее насквозь. Меня-то не околдовать!

— Мама, не надо! — На этот раз мать попыталась остановить Кэти, испуганная и бледная.

— Она вся в мать, — продолжала бушевать Миссис Даррант. — Вылитая Нина! Она, видите ли, хороша собой, талантлива и сообразительна, значит, на всех прочих можно плевать. Такой была Нина, и она такая же. Я и Нину ненавидела, и ее тоже ненавижу. Ненавижу, слышите?! Ненавижу!

Этот приступ ненависти кончился так же неожиданно, как и начался. Вдруг Миссис Даррант без сил упала в кресло. Она не разразилась рыданиями, а просто без сил откинулась на спинку и затихла. Несколько мгновений никто не шевелился. Даже Ванесса была настолько шокирована, что не двинулась с места.

Джоанна застыла, как громом пораженная. Эта тирада смяла ее, как огромная волна прибоя: она видела, как она надвигается, задержала дыхание, когда она накрыла ее с головой, и осталась жива. Но слова, обидные и несправедливые, не выходили у нее из головы. Самое страшное было: «Это твоя вина… твоя вина».

«Нет! — кричала ее душа. — Нет!!» Ванесса оправилась первая. Бросившись вперед, она опустилась на колени рядом с матерью и стала ее успокаивать, нашептывая слова утешения. Джоанна несколько мгновений смотрела на Ванессу. Потом перевела взгляд на Нила и Кэти. Они-то не могли думать, что это ее вина, конечно же, не могли.