— Хотите выпить? — спросил он. — Джин или что-нибудь еще?

— Я бы предпочла томатный сок, если он у них есть.

— Ну, что вы! Не стоит ограничивать себя до такой уж степени, — сказал он с усмешкой. — Джин с апельсиновым соком вполне подходящий напиток для вашего возраста.

— Возможно, но я не люблю спиртного. Оно портит цвет лица, а я не могу рисковать ни одним из своих достоинств, — твердо заявила она.

Когда они прибыли в Дувр, дождь усилился. Чарльз предложил переночевать в одной из местных гостиниц. Ожидая, пока он зарегистрируется у портье, Джоанна почувствовала себя усталой, замерзшей и чужой в этой стране.

— Нельзя ли мне поесть у себя в номере? Я бы хотела пораньше лечь спать, — сказала она, когда швейцар понес их вещи к лифту.

— Конечно. Поступайте, как вам удобнее. Завтра нам не придется рано вставать. Завтрак в половине девятого вас устроит?

Джоанна кивнула. Ей вдруг захотелось броситься назад, к причалу, сесть на паром и вернуться в Кале. Но теперь было уже слишком поздно менять решение.

Ее номер был на втором этаже. Когда лифт остановился, Чарльз сказал:

— Увидимся за завтраком. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните портье. Обслуживание здесь приличное.

— Хорошо. Я так и сделаю, спасибо. Спокойной ночи, — ответила она.

Он довольно холодно взглянул на нее, и ей показалось, что в его взгляде промелькнула насмешка, как будто он догадался о ее страхах и презирает ее за это.

— Спокойной ночи, — отрывисто бросил он. Через пару секунд дверь лифта закрылась, и Джоанна осталась у своей комнаты.

Ее номер оказался удобным и теплым. Безукоризненные нейлоновые шторы скрывали грустный пейзаж за окном, шум ветра поглощали толстые панели на стенах.

— О, у меня нет английских денег! — в замешательстве воскликнула Джоанна, когда носильщик внес ее вещи и поставил их на хромированную стойку для чемоданов. — Я только что приехала из Франции и еще не успела обменять деньги.

— Ничего страшного, мисс, — ответил он. — Не самая приятная погода для путешествия, но не расстраивайтесь — на завтра обещают солнечный день.

— Да… хорошо бы. — Джоанна была удивлена. Во французской гостинице не дать чаевых — значит смертельно обидеть человека.

Приняв ванну и надев пижаму и халат, Джоанна стала расчесывать волосы, прислушиваясь к шуму дождя за окном. Неожиданно в дверь постучали. Решив, что это принесли ужин, Джоанна поспешила открыть дверь. Но на пороге стоял Чарльз.

— Простите, что побеспокоил вас. Я подумал, что вы еще не спите, — извиняясь, сказал он.

— Нет еще. Я жду ужин. Входите, — пригласила она.

Он отрицательно покачал головой.

— Я только зашел сказать, что сейчас звонил вашей бабушке.

— Вы сказали ей, что нашли меня? И что она ответила?

Чарльз посмотрел на нее с выражением, которого она не могла понять.

— Она хочет поговорить с вами.

— Прямо сейчас?

— Да. Я написал номер. Вам будет нетрудно туда дозвониться. — Он передал ей клочок бумаги.

Джоанна взяла его, почувствовав, что у нее вдруг пересохло в горле.

— Хорошо. Я сейчас же позвоню, — неуверенно произнесла она. — Вы… вы хотите послушать, что я буду говорить?

— Я думаю, в этом нет необходимости, — сказал он и пошел прочь.

Ожидая, пока ее соединят, Джоанна заметила, что руки у нее дрожат. Наконец она услышала голос телефонистки: «Говорите, ваш номер ответил».

Почти сразу же и очень ясно, как из соседней комнаты, раздался голос:

— Джоанна? Это ты, Джоанна?

— Да, миссис Карлайон. Джоанна у телефона, — глухим от волнения голосом ответила она.

— О, моя дорогая девочка… — Голос бабушки дрогнул и сорвался. Потом она, кажется, всхлипнула, но дальше говорила уже спокойно. — Прости меня, дорогая. Это глупо, но я плачу от счастья. Когда Чарльз сообщил мне радостную новость, я с трудом поверила ему.

— Наверное, это было для вас настоящим шоком, — сказала Джоанна, сама сильно волнуясь.

— Да, конечно, но таким приятным. Понимаешь, я так боялась, что когда мы найдем тебя, ты не захочешь нас видеть. Конечно, у тебя есть все основания не любить нас. Но Чарльз сказал мне, что ты сразу согласилась поехать. Я так рада, что ты не питаешь к нам неприязни.

— Конечно, не питаю, — мягко заверила ее Джоанна. — Надеюсь, что и вы не разочаруетесь во мне.

— Никогда, — последовал твердый ответ. — Мы все с нетерпением ждем завтрашнего дня. Но не буду отвлекать тебя разговорами. Чарльз сказал, что ты очень устала и хочешь пораньше лечь спать. Отдыхай, моя дорогая, и поверь: мы будем рады тебя видеть. Спокойной ночи, дитя мое.

— Спокойной ночи… бабушка.

Джоанна услышала, как ее собеседница положила трубку, и сама медленно вернула трубку на рычаг. Несколько мгновений она неподвижно сидела на краю кровати, губы ее дрожали: А потом по щекам покатились слезы, она закрыла лицо руками и разрыдалась, оплакивая одиночество и боль своего долгого изгнания.

Когда на следующее утро Джоанна спустилась к завтраку, Чарльз уже сидел за столиком у окна. Спала она на удивление хорошо и проснулась только когда портье позвонил ей. Отдохнувшая, полная новых сил, она надела легкий темно-синий костюм с белой блузкой. Юбка в крупную складку и короткий жакет без воротника, украшенный единственной перламутровой пуговицей придавали Джоанне очень юный и в то же время элегантный вид. Проходя к своему столику, она чувствовала на себе восхищенные взгляды.

Чарльз читал газету, но, увидев Джоанну, тут же отложил ее и встал.

— Может быть, попробуете английский завтрак? Или ограничитесь кофе с булочками? — поинтересовался он, когда девушка села за стол.

— Ну, наверное, в чужой монастырь… — улыбаясь, начала она.

— Ваша профессия требует жесткой диеты? — спросил Чарльз, когда она вместо овсяной каши выбрала грейпфрут.

— Нет. К счастью, я могу есть, сколько захочу. Пожалуйста, читайте свою газету. Я знаю, что у англичан так принято.

— А что принято во Франции? Наверняка даже французская галантность имеет предел?

— Не знаю. Обычно я завтракаю одна, — беспечно сказала Джоанна. — Да, вот еще что… — вспомнила она свое вчерашнее затруднение. — Не могли бы вы дать мне некоторую сумму в английской валюте? У меня только франки, и вчера я не смогла дать чаевые носильщику.

— Конечно. Я совершенно забыл. — Он достал несколько банкнот и горсть серебра и положил их рядом с ее тарелкой.

Джоанна поблагодарила его и спрятала деньги в сумочку. Поднимая глаза, она перехватила презрительный взгляд тучной матроны, сидевшей за соседним столиком.

Джоанна сосредоточила внимание на еде, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Что вас позабавило? — поинтересовался Чарльз.

— Только то, что вы возмутили нашу соседку, — тихо ответила она. — Она, вероятно, подумала, что я — сомнительная дамочка. Надеюсь, она не пойдет жаловаться управляющему.

Чарльз осторожно взглянул на соседний столик и встретил гневный взгляд дамы.

— Простите. Я поступил не очень тактично, — признался он.

— Я подумала о другом, — задумчиво произнесла она. — Может быть, мне лучше утаить, что я работаю в кабаре. Люди почему-то считают, что артисты, работающие в ночных клубах и кабаре, ведут аморальный образ жизни. Мне бы не хотелось компрометировать вашу семью.

— Мне кажется, вы все равно привлечете к себе внимание, — с улыбкой сказал он.

— В самом деле? Почему вы так думаете?

Он перевел взгляд с ее лица на изящные руки с ухоженными ногтями, покрытыми розовым лаком.

— В наших местах не привыкли к парижской элегантности, — мягко заметил он.

— Ну, если хотите, я могу одеться еще проще, — серьезно предложила она.

Чарльз усмехнулся.

— Нет, не надо. Если только вам не вздумается надеть расшитое блестками платье, что было на вас тем вечером, вы, я думаю, избежите серьезного осуждения.

Джоанна с удивлением почувствовала, что краснеет. Она совсем забыла, что в тот вечер, когда Чарльз появился в кабаре, на ней был один из самых открытых сценических костюмов. Мысль о том, что он видел ее в нем на сцене и за кулисами, почему-то смутила девушку.

— Вы, наверное, были в ужасе, — сказала она.

— Не особенно. — В его глазах мелькнул насмешливый огонек. — По сравнению с костюмами некоторых танцовщиц ваш выглядел вполне пристойно.

— Не я сама выбираю такие наряды. Это часть моей работы, — зачем-то начала объяснять она.

— Вы, похоже, считаете меня довольно ограниченным человеком, — заметил Чарльз, наливая себе вторую чашку чая.

— Вовсе нет. Но одно дело видеть незнакомую девушку в… в весьма откровенном наряде, и совсем другое — вдруг узнать, что она доводится тебе родственницей, — заявила Джоанна.

— Не думайте об этом. Наши родственные отношения такие отдаленные, что о них можно позабыть.

Примерно через час начался последний этап их путешествия. Густой утренний туман рассеялся, а когда они выехали из города, из-за облаков выглянуло бледное солнце.

На скоростной дороге до Мейдстоуна Чарльз все внимание уделял движению, лишь изредка указывая Джоанне на местные достопримечательности. Вскоре они въехали в предместья Лондона.

— Расскажите, как Майкл зарабатывал на жизнь? — неожиданно спросил Чарльз. — Ведь по разным странам без денег не поездишь.

Джоанна вздрогнула. Она давно ждала этого вопроса и решила для себя, что раз уж нельзя употребить заведомую ложь, надо хотя бы скрыть правду. «Все и так говорит не в мою пользу, поэтому не стоит еще более ухудшать это мнение», — подумала она.

Но сейчас, неизвестно почему, она решила рассказать Чарльзу правду.

— Конечно, — неловко согласилась она. — Сначала он служил в одной конторе в Марселе. Но канцелярская работа была ему скучна, и он скоро оставил ее.

— Почему он не вернулся к живописи? — поинтересовался Чарльз.

— Он возвращался… время от времени. Мы переехали в Монако и поселились в очень дешевом пансионе. НО тогда люди почти не покупали картин, и у отца пропало всякое желание их писать. Однажды он пошел в казино и выиграл в баккара крупную сумму.

Джоанна замолчала, вспомнив далекий летний вечер, когда она проснулась и увидела огромный букет мимоз на столе и отца, который пил шампанское из розового стаканчика для зубных щеток. Он и ей дал попробовать, от пузырьков газа у нее защипало в носу. Потом отец присел на край ее постели и сказал, что они уплывут в Южную Америку на первом же корабле.

— Мы отправились в Рио, — продолжала Джоанна. — Мы плыли туда три недели, а мне хотелось, чтобы это путешествие длилось вечно. Уложив меня спать, папа обычно играл в карты с богатыми бизнесменами. Потом он всегда играл в карты… везде, куда бы мы не приезжали. — Она помолчала. — Мне, наверное, было уже тринадцать, когда я узнала, что он… профессиональный карточный шулер, — очень тихо сказала она. — Я знала, что он играет в карты на деньги и почти всегда выигрывает, но не понимала, почему.

— И так продолжалось до его смерти? — совершенно бесстрастным тоном спросил Чарльз.

— Да. Так мы и жили… обманывая людей. Поэтому нам постоянно приходилось переезжать с места на место. Понимаете, нас скоро приметили в гостиницах и на главных морских линиях. Нужно было уезжать все дальше, чтобы н-находить новые ж-жертвы. — Голос Джоанны дрогнул, и она отвернулась к окну, не желая, чтобы Чарльз увидел ее лицо. — Простите. Мне следовало рассказать вам об этом раньше. Тогда вы бы, вероятно, не повезли меня в Англию. Но поймите — я никогда не думала о папе как… о бесчестном человеке. Меня не волновало, чем он зарабатывает на жизнь. Кроме него у меня никого не было. Я… я бы все равно любила его, что бы он ни сделал.

— А как он умер? — осторожно спросил Чарльз.

— Его сбила машина на Елисейских Полях, — ответила Джоанна. — Травмы были тяжелыми, но не смертельными. Он… он умер, потому что не хотел больше жить.

— Но у него же были вы, — заметил Чарльз.

— Все зависит от того, как на это посмотреть, — сдержанно возразила Джоанна. — Вам, возможно, трудно представить, как можно так сильно любить женщину, что без нее жизнь теряет смысл. Но именно так папа любил маму. Я… я была рядом, когда он умирал. Он принимал меня за маму. В первый раз я видела его по-настоящему счастливым.

Джоанне удалось закончить свой рассказ твердым голосом, но ее глаза были полны слез и в горле стоял комок. К счастью, Чарльз воздержался от комментариев, а когда он заговорил, предложив перекусить в гостинице, она уже взяла себя в руки.

За едой они больше молчали. Джоанну занимал вопрос, не пожалел ли Чарльз, в свете ее недавних признаний, о своем решении привезти ее в Англию.

Когда они поехали дальше, она с трудом сдерживала зевоту. Убаюканная мерным шумом мотора, она задремала, а когда открыла глаза, машина стояла у заправочной станции. Распрямив затекшие ноги, она посмотрела на Чарльза, стоявшего у машины.

— Осталось всего десять миль, — сказал он, снова садясь за руль. — Что вам снилось? Вы разговаривали во сне.

— В самом деле? А я и не помню, что мне что-то снилось, — удивленно произнесла она.

— Не беспокойтесь. Вы говорили по-французски, и я почти ничего не понял. — В его голосе звучало веселье.

— А мне показалось, что вы достаточно хорошо говорите по-французски. Где вы научились? Я всегда считала, что англичане даже горды тем, что в любой стране обходятся своим родным языком.

— Не у всех же по соседству жила хорошенькая студентка из-за границы, — весело сказал он. — У наших соседей жила молоденькая няня-француженка, а я тогда был еще впечатлительным мальчишкой. К сожалению, большинство фраз, которым она меня научила, неприменимы в обычной беседе.

— Я думала, английские юноши начинают интересоваться девушками гораздо позднее, — заметила Джоанна.

— Если они учатся в закрытом интернате, у них просто нет такой возможности. А я ходил в местную среднюю школу.

— Все равно, я бы поняла, если бы вы интересовались мотоциклами, спортом или чем-то серьезным.

— Интересовался. Но ведь даже самый лучший мотоцикл выглядит еще лучше, когда на заднем сиденье сидит красивая брюнетка.

Наступило молчание. Джоанна старалась представить Чарльза долговязым подростком, но ей это не удавалось.

— А что случилось с ней потом? — спросила она.

— С Мари-Люс? Она уехала домой, в Лион. Сейчас ей, наверное, далеко за тридцать, и она стала степенной, солидной матроной.

— Она была старше вас?

— Конечно. В том-то и была ее привлекательность. Разве вас не привлекали мужчины постарше, когда вы были мечтательной школьницей?

— У меня нет своего мнения на этот счет. В том возрасте я не ходила на свидания. Большинство мужчин, которые путешествовали на океанских лайнерах, были пожилые или совсем старые. — «А я тогда мечтала о доме и покое», — мысленно добавила Джоанна.

— Разве вы не влюблялись в моряков?

— Возможно …не помню уже. Кстати, я и не заинтересовала бы никого из них: я тогда была толстая и неуклюжая.

— А как же вы учились?

— Никак, — откровенно призналась она. — Папа не мог отправить меня в пансион, поэтому я сама училась, чему могла, по книгам.

— Вы хотите сказать, что у вас нет никакого образования?

— Никакого. Я ходила в школу всего один год, пока мы жили в Марселе. Когда мы начали путешествовать, мне уже не пришлось учиться. — Она искоса взглянула на него. — Вас это шокирует?

— Разве у меня такой вид?

— Нет. Но мне кажется, это должно вас шокировать.

— Как всем женщинам, вам слишком многое кажется, — усмехнувшись, сказал Чарльз. — Почему я должен быть шокирован?

— Ну… из-за моего необычного происхождения и образования.

— Да, необычного, — признал он. — Но я не вижу в этом ничего скандального. Мне даже кажется, что это у вас весьма старомодный взгляд на жизнь, если вы считаете ваше происхождение шокирующим.

— У меня-то старомодный?! — удивленно воскликнула Джоанна. — Что вы хотите этим сказать?

— Может быть, я неудачно выразился. Вам, конечно, раньше чем другим девочкам вашего возраста пришлось самой заботиться о себе, но у вас нет основания считать себя отверженной из-за того, что ваш отец зарабатывал на жизнь карточной игрой, а вы не получили общепринятого образования.

— Но я и не считаю! — возмущенно запротестовала она. — Я никогда не говорила, будто я…

— Вы можете не признаваться в этом… даже самой себе, — прервал он ее, — но я думаю, что-то в этом роде вы все-таки чувствуете. На самом деле вы очень стесняетесь своего происхождения, иначе вам бы и в голову не пришло, что я могу быть шокирован.

— Вы начитались популярных книжек по психологии, кузен Чарльз, — язвительно сказала Джоанна. — Но вы заблуждаетесь: я не только не стыжусь своего происхождения, напротив — я горжусь им! Мне даже доставляет удовольствие всего добиваться в жизни самой, наперекор всему. Мне было бы просто скучно, если бы я, что называется, унаследовала успех.

Но ее выпад оказался слишком слабым, чтобы задеть Чарльза. Он лишь насмешливо посмотрел на нее и предложил:

— Оставим пока этот спор, ладно? Мы уже въезжаем в Мерефилд.

Они выехали на окружную дорогу; за ней сельский пейзаж сменился городским, где за двустворчатыми железными воротами, среди ухоженных садов, просматривались респектабельные особняки. Центр городка был запружен машинами и спешащими за покупками горожанами. Джоанна с интересом отметила богатые витрины магазинов и продуктовых лавок. Тут же стояло уродливое здание городской ратуши из красного кирпича, не менее уродливое здание вокзала и огромное сооружение из стекла и бетона, в котором, как сказал ей Чарльз, размещался новый технический колледж. За ним начиналась широкая улица, ведущая в сторону от торгового центра. На ней вперемешку стояли современные многоквартирные дома, старинные викторианские здания и мелкие частные предприятия. Потом Чарльз свернул направо, в жилой район.

Джоанне, чье беспокойство росло с каждой минутой, он показался огромным. Наконец ряды почти одинаковых домов кончились, и машина свернула на тихую улочку, ограниченную с одной стороны высокой кирпичной стеной. В одном месте стена прерывалась двумя колоннами с массивными коваными воротами между ними. Оставив мотор работать, Чарльз вышел из машины, чтобы распахнуть ворота.

Достав из сумочки пудреницу, Джоанна поспешно стала приводить в порядок макияж.

— Готовы к встрече? — спросил Чарльз, вернувшись к машине.

Джоанна кивнула и крепко сжала в руке сумочку.

Короткая посыпанная гравием дорожка была окаймлена вечнозеленым кустарником. Она вела прямо к дому. Это был солидный викторианский особнячок с высокими фронтонами и веерообразными окнами из цветного стекла. «Не самый привлекательный дом», — подумал Джоанна.

Чарльз подъехал к парадной двери, вышел из машины и стал открывать багажник. Джоанна последовала за ним, чувствуя, что у нее слегка дрожат ноги.

— Нажмите звонок, — сказал он. — Они не слышали, что мы подъехали.

Джоанна не успела выполнить его просьбу, как дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая седая женщина.

— Чарльз, дорогой! Как хорошо, что ты вернулся, — сердечно произнесла она, спускаясь по ступенькам и с улыбкой протягивая ему руку.

— Здравствуй, Моника. Все здоровы? — Он поцеловал ее в щеку. Обернувшись к Джоанне, он сказал: — Вот, я нашел ее… пропавшую внучку. Джоанна, это твоя тетка.