Маргарет Джордж

Нерон. Родовое проклятие

Посвящается моей внучке Лидии Маргарет, которая (мне нравится в это верить) происходит от великой воительницы царицы Боудикки

Я БЛАГОДАРНА

Бобу Фейбелу, который много лет назад предложил: «Почему бы тебе не сделать своим героем императора Нерона?»

Профессорам Античности Барри Б. Пауэллу и Уильяму Айлварду из Висконсинского университета в Мэдисоне за переводы и за то, что помогли познакомиться и пообщаться с Нероном.

Моему вдумчивому и проницательному редактору Клэр Зайон и моему бессменному и незаменимому агенту Жаку де Шпельберху, которые с энтузиазмом приняли идею рассказать историю Нерона и всецело меня поддерживали.

* * *

I

Локуста

Я не в первый раз в заточении, поэтому надеюсь, что оно лишь для виду и новому императору Гальбе скоро понадобятся мои уникальные способности; он втайне пошлет за мной, и я снова буду свободно прогуливаться по залам императорского дворца. Там я чувствую себя как дома. Может ли быть иначе? Я много лет оказываю властям предержащим своевременные услуги.

Я — отравительница. Почему не сказать это прямо? И не какая-нибудь отравительница из старых времен, а настоящий знаток и первая в своем деле. Великое множество людей хотят стать второй Локустой, то есть мной, в будущем. Поэтому-то я и основала академию — чтобы передать свои знания и подготовить следующее поколение отравителей, ведь Рим всегда будет в них нуждаться.

Я могла бы посокрушаться и рассказать, как мне жаль, что Рим опустился до такого, но с моей стороны это было бы лицемерием. К тому же я не уверена, что смерть через отравление — не лучшая из смертей. Подумайте о способах умерщвления, которые предлагает Рим. Вас могут разорвать на арене дикие звери, могут удушить в тюрьме Туллианум [Туллианум, более известный как Мамертинская тюрьма, был местом ожидания казни приговоренных к смерти государственных преступников. Казнь нередко осуществлялась тайно, непосредственно в темнице. — Здесь и далее примеч. перев.], ну и самое пресное — могут приказать вскрыть себе вены, и вы истечете кровью, как жертвенное животное. Вот еще! А от хорошего яда я не откажусь. Разве Клеопатра на своем ложе не приняла с благодарностью яд змеи, который сохранил ее красоту нетронутой?

Покойного императора Нерона я впервые увидела, когда он был еще совсем ребенком и носил имя Луций Домиций Агенобарб, данное ему при рождении. Он был в низшей точке своей жизни — брошенное дитя во власти его дяди Калигулы. (Это уже потом он не оставлял меня без дела!) Его отец умер, его мать Агриппина была в изгнании, а дядя часто забавлялся с ним, как со своей игрушкой.

Помнится, он был славным ребенком — впрочем, он всю жизнь оставался славным и умел расположить к себе, — но робким. Его многое пугало, но больше всего — громкие звуки и те моменты, когда дядя неожиданно призывал его к себе. Была у Калигулы такая привычка — посылать за людьми посреди ночи. Однажды он вынудил меня посетить во дворце ночное театрализованное представление, где сам выступал в роли Юпитера. Иногда, как в тот раз, все проходило безобидно. А иногда заканчивалось смертью какого-нибудь беззащитного призванного бедняги. В общем, Нерон (давайте я буду так его называть, как во избежание путаницы называю Калигулу Калигулой, а не Гаем Цезарем Германиком) очень рано осознал, насколько опасен — смертельно опасен — его дядя.

О, какие воспоминания!

Здесь, в моей камере, я ловлю себя на том, что постоянно к ним возвращаюсь. Так легче скоротать время в ожидании того дня, когда Гальба пришлет за мной, чтобы поручить работу. Я знаю, он призовет меня!

II

Нерон

Луна, круглая и яркая, освещала озеро — тоже круглое. Из-за этого казалось, будто луна опустилась на землю и многократно увеличилась в размере. Золотистым светом она поднималась вверх по склонам окружавших озеро холмов и превращалась в яркий шар высоко в небе.

Лунный свет заливал широкую палубу корабля. Я сидел рядом с дядей и слушал, как он речитативом возносит хвалы богине Диане, храм которой стоял на берегу. Само озеро для дяди тоже было сакральным.

Помню красные отсветы факелов на лицах окружавших меня людей — они так контрастировали с голубовато-белым лунным сиянием, которое окрашивало все остальное. Дядя был похож на демона в преисподней.

Это все впечатления, промельки ни с чем не связанных воспоминаний. Отражение в воде, факелы, высокий козлиный голос дяди; нервный смех тех, кто был тогда рядом; холодный воздух.

Мне было всего три года, так что неудивительно, что воспоминания столь обрывочны.

А потом передо мной всплыло лицо дяди.

— Что же мне делать с выкормышем этой суки? — произнес он шелковым голосом.

Снова нервный смех. Грубые руки берут меня за плечи и поднимают в воздух. Я беспомощно дрыгаю ногами.

— А вот что! Я принесу его в жертву богине!

Дядя решительно подходит к поручням и держит меня над водой, покрытой рябью. Я все еще вижу волнообразное отражение луны, оно как будто ждет меня.

— Богиня хочет человеческой жертвы, а что может быть лучше, чем этот мой мелкий сородич и потомок божественного Августа? Для Дианы все самое лучшее. И возможно, это послужит искуплением за те времена, когда Август с большим усердием поклонялся ее брату Аполлону. Так-то!

И я взлетел в воздух, а потом плюхнулся в воду.

Вода была такой холодной, что я даже вскрикнуть не смог и сразу стал тонуть. А потом меня схватили сильные руки и вытащили из воды — я вдохнул. Меня усадили на палубу. Рядом, подбоченившись, стоял дядя.

— Не повезло сегодня, повезет завтра, да, Херея? Ты слишком мягкосердечен, если спас из воды этот мусор. Все, что приносит в мир моя сестра, испорчено.

III

Я сидел рядом с Хереей, меня трясло от холода. С моего места просматривалась вся покрытая мозаикой палуба огромного корабля. Белая мраморная рубка сияла в лунном свете.

Сумасшедший, который бросил меня в воду, теперь расхаживал туда-сюда и смеялся. В следующий раз я услышал точно такой же смех, когда стал старше, — так повизгивала, хныкала и подвывала посаженная в клетку гиена.

«Забери меня, забери меня с этой лодки!» — умолял я любого из богов, лишь бы кто-то меня услышал.

Херея положил мне на плечо огромную ладонь:

— Вставай, парень, чтобы согреться, надо походить.

Он заставил меня подняться и водил вдоль палубы, пока я снова не почувствовал онемевшие от холода ноги. Когда мы проходили мимо гребцов, они поворачивали в нашу сторону голову, как цветок на стебле. Один или два улыбнулись, остальные были похожи на расставленные на палубе статуи.

— Видишь, уже близко. — Херея поднял меня на руки и указал пальцем в сторону суши. — Скоро мы сойдем на берег и вернемся домой.

* * *

Как и когда я вернулся домой, не помню. Я уже говорил, что те ранние воспоминания словно подернуты туманом и не связаны между собой. Они как облака, проплывающие в моей голове, — каждое само по себе, и каждое вмещает что-то свое.

* * *

Моя маленькая кровать в доме тети, где я жил, была узкой и жесткой. Думая о ней, я даже чувствую грубые простыни, но что еще было в той комнате, увидеть не могу. Знаю, что дом был в сельской местности: по утрам я слышал кукареканье петухов и помню, как собирал на соломенной подстилке теплые яйца. А еще помню много самых разных бабочек и цветы на длинных стеблях — теперь я знаю, что это были сорняки.

Я звал тетю Бабочкой, потому что одним из ее имен было Лепида, что означает «прекрасная и утонченная», а она была очень красивой. Ее волосы отливали медью, но не яркой, будто только что начищенной, а потускневшей от пыли. Будучи младшей сестрой моего отца — он умер до того, как я успел его узнать, — она рассказывала мне о нем разные истории. Однажды я вслух заметил, что у нее волосы светятся на солнце.

— В нашем роду у всех волосы цвета бронзы, — рассмеялась тетя в ответ. — Вот у тебя волосы светлые, а я все равно вижу легкий бронзовый оттенок. Хочешь, расскажу, почему так получилось?

— Конечно хочу!

В надежде, что история будет длинной, я поудобнее устроился рядом с тетей.

— Хорошо, слушай. Когда-то очень давно один из наших предков шел по дороге и вдруг увидел двух высоких и красивых молодых мужчин.

— Это были боги? — попробовал угадать я.

Когда вдруг возникают высокие незнакомцы, это всегда боги.

— Да, боги-близнецы — Кастор и Поллукс. Они сказали нашему предку, что римляне одержали победу в великой битве, затем велели ему пойти в Рим и всем об этом рассказать. А чтобы доказать, что они боги и говорят правду, близнецы прикоснулись к его черной бороде, и борода сразу стала рыжей. Так наш род получил свое прозвище: Агенобарбы, Рыжебородые.

— У моего отца тоже была рыжая борода?

Я хотел больше узнать об отце, хотел услышать, что он был прославленным героем, а его смерть явилась настоящей трагедией. Позже я понял, что ни то ни другое не соответствовало действительности.

— О да, он был истинным Агенобарбом. А еще наш род необычен тем, что его мужчины носят только два имени: Гней и Луций. Имя твоего отца — Гней, тебя зовут Луций. Твоего деда тоже звали Луцием, он был консулом, но еще и колесничим, причем прославленным.

У меня были игрушечные колесницы из слоновой кости, я любил устраивать гонки на полу.