Они наверняка о Калигуле. Я мог бы свидетельствовать, что он — убийца… он пытался убить меня.

— Говори тише, рабы…

К сожалению, они заговорили тише, и пришлось напрячь слух.

— Он был болен, и я подумал, что может и не оправиться. Но он выздоровел. И потом, случись с ним что-нибудь, кто его сменит? Его единственный ребенок — маленькая девочка, и он не усыновил взрослого в качестве наследника.

— Об этом действительно небезопасно говорить. Даже здесь. Шпионы могут быть повсюду.

— Тогда нам следует признать, что он нас контролирует и мы бессильны. Хоть кто-нибудь чувствует себя в безопасности? Он ведь бьет наугад.

— Никто не может чувствовать себя в безопасности. Даже собравшиеся в этой комнате, хоть мы ему и родня. Мы знаем, что он убивает родственников. Хоть Птолемея Мавританского спросите… Только он уже не сможет заговорить.

Я вскочил на ноги и вбежал в комнату. Страх и ненависть к Калигуле заставили забыть об осторожности.

— Я! Я могу говорить! Он хотел меня утопить!

Все одновременно повернулись в мою сторону.

— Луций! — изумилась тетя Лепида. — Ты должен немедленно вернуться к себе. Иди и ложись спать.

— Уже п-поздно, — сказал Клавдий. — Он все с-слышал, и он с-слишком большой, чтобы з-забыть. Но у него есть честь. Он никому не расскажет о т-том, что услышал. Т-так, Луций?

У Клавдия тряслась голова, но говорил он здраво.

— Да. И никто не должен повторить того, что я скажу сейчас. Он взял меня на свой корабль и хотел принести в жертву Диане. Он по-всякому меня называл, а потом бросил в воду. Меня спас один солдат.

— Думаете, солдаты по-прежнему ему верны? — спросила Мессалина.

— П-преторианцы т-традиционно верны императору, — сказал Клавдий. — Но они могли бы…

— Я слышала, он их унижает и всячески над ними насмехается, — заметила Мессалина. — Станут ли они и дальше это терпеть?

— Зависит от т-того, с-скольких он унижает, — отозвался Клавдий.

Еще одна здравая мысль.

Тут встала женщина, которую я до того дня никогда не видел.

— Я могу предложить другое решение, если вы пожелаете с ним согласиться, — сказала она.

У нее были темные волосы, но прежде всего я отметил спокойствие, с каким она говорила, и ее осанку.

— Меня знают под псевдонимом Локуста, в целях безопасности я не стану раскрывать свое настоящее имя. Мое ремесло — приготовление амброзии, которая уже многих отправила на Олимп… Хотя на вопрос, превратились ли отправленные туда в богов, я не смогу вам ответить.

— Другими словами, ты отравительница, — заключила Мессалина. — Мы не опустимся до подобных методов. Но в подтверждение собственных слов не могла бы ты поведать нам хоть об одном… своем успехе?

— Конечно нет. Я не настолько глупа. У меня чистая репутация, и мне никогда не выдвигали обвинений. Только круглая дура может объявить на весь свет, что приложила руку к тому, что все считают естественным ходом вещей. Доверьтесь мне, а я продемонстрирую вам свое умение на любом животном, какое вы выберете. Кроме того, вы можете заказать средство очень медленного действия, среднего или мгновенного. Все зависит от… от события, соответствующего вашим целям.

— Мы могли бы на это пойти, — сказала Мессалина.

— Я не с-стану в этом участвовать! — возвысил голос Клавдий. — М-мои уши этого не слышали! Все п-поклянитесь! — Он оглядел собравшихся в библиотеке и остановил свой взгляд на мне. — И ты, маленький Луций. Я не слышал н-ничего из т-того, что было з-здесь сказано.

— Да, Клавдий, ты — мой двоюродный дед, и ты не слышал ничего, что было сказано в этой комнате. Тебя даже здесь не было!

Пойдем еще дальше.

— Именно, — сказал Клавдий и похромал в сторону столовой. — Мессалина, м-мы в-возвращаемся в Рим.

— Да, любовь моя, — отозвалась та. — Рим… В наши дни никто не знает, что нас там ждет.

— Не беспокойся так, дорогая, — сказала тетя. — Ты жена Клавдия, а потому в безопасности. Для Калигулы твой супруг — ручная зверушка, убивать его скучно, гораздо веселее унижать.

Мессалина поджала губы и кивнула.

— Силан тоже в безопасности, и на том спасибо.

Ко мне подошла Локуста:

— Что ж, малыш, ты вошел в эту комнату и высказался, хотя я видела, как у тебя тряслись колени. Это очень смелый поступок. Только настоящий смельчак способен на такое, пусть и с трясущимися коленями.

— Я сказал правду. И я ненавижу Калигулу. Нельзя, чтобы он поступал с другими так, как поступил со мной.

— О да, но кто повесит на кота колокольчик?

— Не уверен, что понял тебя.

— Это такое присловье. Как-то совет мышей собрался решить, что делать с бродячим котом. Сошлись на том, что лучше всего будет повесить на шею коту колокольчик, чтобы можно было услышать, как он приближается, и убежать в укрытие. Да, план был прекрасный, оставалось только найти мышь, у которой достанет смелости, рискуя жизнью, запрыгнуть на загривок коту.

— Понятно, — кивнул я: никто не решится напасть на Калигулу. — Но амброзия…

— Умный мальчик. Это все равно что поставить перед котом блюдце с молоком, но, чтобы добраться до молока, ему придется сунуть голову в петлю с колокольчиком. И в момент, когда ловушка сработает, того, кто ее установил, рядом не будет. — Локуста вздохнула. — Однако, если они не желают воспользоваться моими услугами, им придется попытать удачи с более опасными средствами.

V

Говорят, когда человек узнаёт о событии, которое изменяет его жизнь, место, где он об этом услышал, навсегда остается в его памяти. Ты запоминаешь мельчайшие детали, но не можешь увидеть картину целиком. Это как во сне — мелочи видишь четко, но значение происходящего и окружающая обстановка остаются загадкой. Так и я помню, что был в саду и наблюдал за двумя порхающими вокруг друг друга белыми бабочками. Все остальное — будто в тумане.

Вот тогда я впервые услышал чей-то крик: «Калигула мертв!»

Кто это крикнул? Не знаю. Откуда донесся тот крик? Не знаю. Я стоял как вкопанный и наблюдал за бабочками. Калигула мертв. Калигула мертв…

В дом тети я наверняка вернулся бегом. Тогда-то мне, скорее всего, и сказали, что император умер — убит из ненависти… А значит, подозреваемых более чем достаточно. Но убийц схватили, а их лидером оказался не кто иной, как Кассий Херея — человек, который меня спас. А потом мне наверняка сказали, что Клавдий теперь император. Я помню все это, но не помню, как именно об этом услышал. Помню, какую радость испытал, когда узнал, что мой мучитель мертв.

* * *

В семье тут же произошли перемены. Тетя стала матерью императрицы Мессалины, которой на тот момент едва исполнилось двадцать лет. Преторианская гвардия объявила Клавдия императором, так как он оказался одним из немногих выживших членов императорской семьи и был у них под рукой.

— Он пытался отказаться, — покачала головой тетя. — И правильно, ведь его не назовешь величественным. Но в его жилах течет кровь императоров, и нет ничего важнее этого.

— А Мессалина теперь императрица, — сказал я. — Ты, наверное, очень гордишься.

— Так и есть. И Силан очень горд, что его падчерица заняла столь высокое положение.

А я сильнее, чем когда-либо, почувствовал себя отщепенцем, бедным воспитанником обретшей высокое положение семьи. Мой отец умер, мать ушла, отцовское наследство присвоил Калигула, так что я жил на попечении тети и только благодаря ее милости. И что теперь? Не захочет ли она избавиться от меня, как от какой-нибудь помехи или неудобства?

Во время тех событий я был последним, о ком стали бы думать. Я превратился в невидимку, и меня это очень даже устраивало. Иногда я прятался в комнате с бюстами предков. Там мне, сам не знаю почему, было спокойно. Потому что они давно ушли и унесли с собой свои проблемы? Потому что спокойно взирали на меняющийся на их глазах мир? Антоний не мог знать, что станет с его римскими дочерьми, он даже не мог знать, доживут ли они до взрослого возраста. Я уж не говорю о его детях от Клеопатры. Или о том, что сенат лишит его всех почестей, запретит праздновать его день рождения и распорядится убрать все официальные статуи. Смерть наградила его блаженным неведением и даровала свободу.

А мы не были свободны. Как только мы узнали о случившемся, страх поселился на вилле, причем такой густой, что даже ребенок мог его почувствовать.

Калигулу убили его самые верные гвардейцы под предводительством Хереи. Его зарубили и оставили истекать кровью, совсем как фламинго, которого он успел принести в жертву в тот день. Его жену и маленькую дочь умертвили, после чего разъяренные убийцы отправились на поиски других членов императорской семьи. Вполне возможно, я уцелел лишь благодаря своему низкому статусу в доме тети, который к тому же был очень далеко от Форума. Согласно истории, они и Клавдия чуть не убили, но его спас преторианский гвардеец, который нашел его спрятавшимся за шторой.

— На твоем месте я бы сомневался в правдивости этих слухов, — однажды прошептал мне на ухо Парис. — Клавдий гораздо умнее, чем может показаться со стороны. — Тут я растерянно заморгал, и Парис объяснил свою мысль: — Если Клавдия и обнаружили случайно, то только потому, что он сам все так устроил.