Она позвонила через неделю. Утром, через час после завтрака, рассчитав, что Ричарда дома нет. Я её не узнала, я давно устала ждать. Я сначала решила, что звонят от портнихи.

— Это я, — сказала она.

— Где ты? — осторожно спросила я. Как ты помнишь, она уже превратилась для меня в неизвестную величину — и, возможно, переменчивую.

— Здесь, — ответила она. — В городе. — Она не сказала, где остановилась, но назвала перекресток, откуда я её заберу. Тогда выпьем чаю, сказала я, решив отвести её в кафе «Диана». Безопасно, народу мало — в основном, женщины; меня там знали. Я сказала, что приеду на машине.

— О, у тебя теперь машина?

— Можно сказать. — Я описала автомобиль.

— Прямо колесница, — беспечно сказала она.

Лора стояла на углу Кинг и Спадина-авеню, где и обещала. Не самый приятный район, но Лору, похоже, это не смущало. Я посигналила, она помахала, подошла и села в машину. Я поцеловала её в щеку. И тут же почувствовала себя предательницей.

— Не могу поверить, что ты здесь, — сказала я.

— И тем не менее.

Неожиданно я поняла, что сейчас разревусь; она же казалась беззаботной. Только щека прохладная. Прохладная и худая.

— Надеюсь, ты не сказала Ричарду. Что я здесь. Или Уинифред. Что то же самое.

— С чего бы? — ответила я. Она промолчала.

Я вела машину, и не могла на Лору посмотреть. Пришлось сначала парковать автомобиль, идти в кафе, садиться за столик напротив неё. Тут наконец я могла вдоволь наглядеться.

Та и не та Лора, какую я помнила. Старше, конечно, — как и я, — но дело не в этом. Аккуратно, даже строго одета — серо-голубое простое платье с лифом в складку и пуговичками спереди; волосы сильно стянуты на затылке. Похудела, даже усохла, поблекла, но при этом как-то просвечивала: словно острые лучики пробивали кожу изнутри, словно шипы света вырывались наружу в колючей дымке, словно чертополох тянулся к солнцу. Трудно описать. (Да и доверять моему впечатлению не стоит: у меня уже портилось зрение, мне требовались очки, но я об этом ещё не знала. Туманный свет вокруг Лоры — возможно, просто оптический обман.)

Мы сделали заказ. Она предпочла кофе, а не чай. Кофе будет плохой, предупредила я, из-за войны в таких местах хорошего кофе не бывает.

— Я привыкла к плохому кофе, — сказала она.

Воцарилось молчание. Я не знала, с чего начать. Я не была готова спросить, что она делает в Торонто. Где она была все это время? — спросила я. Чем занималась?

— Сначала жила в Авалоне, — ответила она.

— Но он же закрыт! — Дом не открывали всю войну. Мы не были там несколько лет. — Как ты туда проникла?

— Ну, знаешь, мы всегда попадали, куда нам хотелось.

Я подумала об угольном лотке, о непрочном замке на двери погреба. Но все это давно починили.

— Разбила окно?

— Да зачем? У Рини остался ключ. Только никому не говори.

— Но там же нельзя топить. Наверное, холод собачий, — сказала я.

— Да, не жарко, — ответила Лора. — Зато много мышей. Принесли кофе. Он пахнул подгоревшими корками тостов и жареным цикорием — неудивительно, в него все это и кладут.

— Хочешь пирожное или ещё что-нибудь? — спросила я. — Здесь неплохо пекут. — Лора была такая худая — я подумала, пирожное не повредит.

— Нет, спасибо.

— Так чем же ты занималась?

— Потом мне исполнился двадцать один, я получила немного денег — тех, папиных. И поехала в Галифакс.

— В Галифакс? Почему в Галифакс?

— Туда приходят пароходы.

Я потеряла нить. Была какая-то причина, как всегда у Лоры, но я боялась её услышать.

— Но что ты делала?

— Разное, — ответила она. — Старалась быть полезной. — И ничего больше не прибавила. Наверное, опять благотворительная столовая или что-нибудь в этом духе. Уборка туалетов в больнице, такого рода занятия. — Ты не получала моих писем? Из «Белла-Виста»? Рини говорила, что нет.

— Нет, — сказала я. — Ни одного.

— Думаю, они их украли. И не разрешали звонить и меня навещать?

— Они говорили, это тебе навредит. Она коротко рассмеялась.

— Это навредило бы тебе, — сказала она. — Тебе не стоит жить в этом доме. Не стоит жить с ним. Он злодей.

— Я знаю, ты всегда так думала, но что мне сделать? Развода он не даст. А денег у меня нет.

— Это не оправдание.

— Возможно, для тебя. У тебя папины деньги, а у меня нет ничего. А как же Эйми?

— Ты можешь её взять с собой.

— Легко сказать. Может, она и не захочет. Она, между прочим, довольно сильно к Ричарду привязана.

— С чего это? — спросила Лора.

— Он её захваливает. Подарки дарит.

— Я тебе писала из Галифакса. — Лора сменила тему.

— Этих писем я тоже не получала.

— Думаю, Ричард читает твою почту, — сказала Лора.

— Я тоже так думаю.

Разговор принял неожиданный оборот. Я предполагала, что буду утешать Лору, сочувствовать, выслушивать печальную историю, а меня поучают. Как легко мы вернулись к прежним ролям.

— Что он про меня рассказывал? — спросила вдруг Лора. — О том, почему меня туда отправили?

Ну вот и приехали. Вот он, камень преткновения: либо Лора сошла с ума, либо Ричард лгал. Я не верила ни тому, ни другому.

— Кое-что рассказывал, — уклончиво ответила я.

— Что именно? Не волнуйся, я не обижусь. Просто хочу знать.

— Он сказал, что у тебя… ну, психические отклонения.

— Естественно. Он так и должен был сказать. А ещё что?

— Что ты считаешь себя беременной, но это мания.

— Я была беременна, — сказала Лора. — В этом все дело. Потому меня и упрятали так срочно. Он и Уинифред — они до смерти испугались. Позор, скандал! А как же его большое будущее?

— Да, я себе представляю. — И я хорошо себе представляла: конфиденциальный звонок от врача, паника, торопливые переговоры, скоропалительный план, И другая версия, лживая, состряпанная лично для меня. Я была довольно покладиста, но они понимали, что всему есть предел. Не знали, что я натворю, если они за предел выйдут.

— В общем, ребенка я не родила. Такое в «Белла-Виста» тоже проделывают.

— Тоже? — Я чувствовала себя полной дурой.

— Ну, помимо бормотания, таблеток и машин. Делают аборты, — объяснила она. — Усыпляют эфиром, как дантисты. Потом вынимают ребенка. Потом говорят, что ты все выдумала. А потом, если ты их обвиняешь, говорят, что ты опасна для себя и окружающих.

Так спокойна, так убедительна.

— Лора, — сказала я, — ты уверена? Насчет ребенка. Ты уверена, что он был?

— Конечно, уверена, — ответила она. — Зачем мне выдумывать?

Можно было сомневаться, но на этот раз я ей поверила.

— Как это случилось? — прошептала я. — Кто отец? — Такой вопрос — поневоле зашепчешь.

— Если ты ещё не знаешь, думаю, мне не следует говорить. Должно быть, Алекс Томас, решила я. Алекс — единственный мужчина, к которому Лора проявляла интерес, — не считая отца и Бога. Все во мне противилось этой мысли, но других кандидатур не было. Наверное, встречались, пока она прогуливала в первой торонтской школе, и после, когда перестала ходить в школу; когда она в своем благонравном ханжеском фартучке якобы ободряла немощных старых бедняков. Несомненно, фартучек его особенно возбуждал, — такие эксцентричные штрихи в его вкусе. Может, она поэтому и учебу бросила — чтобы встречаться с Алексом. Сколько ей тогда было — пятнадцать, шестнадцать? Как он мог?

— Ты его любила? — спросила я.

— Любила? — не поняла Лора. — Кого его?

— Ну… ты понимаешь… — У меня язык не поворачивался.

— Ох, нет, конечно, нет. Было ужасно, но мне пришлось. Я должна была принести жертву. Принять боль и страдания. Я пообещала Богу. Я знала, что это спасет Алекса.

— Что ты несешь? — Моя уверенность в Лорином здравом рассудке вновь пошатнулась — мы вернулись назад, в царство её абсурдной метафизики. — Спасет Алекса от чего?

— От преследования. Его бы расстреляли. Кэлли Фицсиммонс знала, где он, и рассказала. Рассказала Ричарду.

— Я не верю.

— Кэлли была стукачкой, — сказала Лора. — Так Ричард говорил — что Кэлли его информировала. Помнишь, её посадили в тюрьму, а Ричард её оттуда вытащил? Вот именно поэтому. Он был ей обязан.

Такое объяснение показалось мне просто захватывающим. И чудовищным, хотя имелась маленькая, крошечная вероятность, что это правда. Но, значит, Кэлли лгала. Откуда ей знать, где Алекс? Он постоянно переезжал.

Он, конечно, мог сам с ней общаться. Вполне мог. Наверное, Кэлли он доверял.

— Я выполнила свою часть сделки, — сказала Лора, — и все получилось. Бог не жульничает. Но потом Алекс ушел на войну. Уже после того, как вернулся из Испании. Так сказала Кэлли — я с ней говорила.

Я уже ничего не понимала. У меня голова шла кругом.

— Лора, — спросила я, — зачем ты сюда приехала?

— Потому что война кончилась, и Алекс скоро вернется, — терпеливо объяснила она. — Если меня тут не будет, как он меня отыщет? Он не знает о «Белла-Виста», не знает, что я ездила в Галифакс. Он меня найдет только по твоему адресу. И передаст мне весточку. — У неё была железная уверенность истинно верующего человека, и я пришла в ярость.

Мне захотелось её встряхнуть. Я на секунду закрыла глаза. Я увидела пруд в Авалоне, каменную нимфу, окунувшую ножку в воду; увидела жаркое солнце, сверкающее на зеленых листьях, что казались резиновыми; тот день после маминых похорон. Меня затошнило — слишком много сладкого. Лора сидела рядом на парапете, удовлетворенно напевая — в полной уверенности, что все хорошо, ангелы на её стороне, потому что у неё с Богом идиотский секретный договор.

У меня от злости зачесались руки. Я знала, что сейчас будет, Я столкну её с парапета.

Сейчас я перехожу к тому, что мучит меня по сей день. Мне следовало прикусить язык, не открывать рта. Из любви солгать или придумать что-нибудь — что угодно, только не правду. Никогда не трогай лунатика, говорила Рини. Шок его убьет.

— Лора, мне тяжело это говорить, — сказала я, — но что бы ты ни делала, это не спасло Алекса. Алекс погиб. Его убили на фронте полгода назад. В Голландии.

Её сияние померкло. Она страшно побледнела. Словно у меня на глазах застывал воск.

— Откуда ты знаешь?

— Я получила телеграмму, — сказала я. — Её прислали мне. Он указал меня как ближайшую родственницу. — Я ещё могла все изменить. Могла сказать: должно быть, это ошибка, должно быть, телеграмма предназначалась тебе. Но я сказала не это. Я сказала вот что: — Это было очень опрометчиво с его стороны. Не стоило так делать — из-за Ричарда. Но у Алекса нет семьи, а мы с ним были любовниками, понимаешь — втайне, уже довольно давно, — кому ещё он мог сообщить?

Лора молчала. Только смотрела на меня. Сквозь меня. Бог знает, что она видела. Тонущий корабль, город в огне, вонзенный в спину нож. Но я узнала этот взгляд: она так же смотрела в тот день, когда чуть не утонула в Лувето, в её глазах, когда она уходила под воду, был ужас, холод, исступление. Сверкание стали.

Через мгновение она встала, протянула руку и взяла со стола мою сумочку, быстро и как-то бережно, словно там лежало что-то хрупкое. Потом повернулась и вышла из кафе. Я не пошевелилась, не остановила её. Она застигла меня врасплох, а когда я встала из-за стола, Лоры и след простыл.

С оплатой счета получилось неудобно — деньги остались в сумке, которую сестра, — объяснила я, — взяла по ошибке. Я пообещала завтра же возместить. Все уладив, я чуть не бегом бросилась к машине. Она исчезла. Ключи тоже лежали в сумке. Я не знала, что Лора научилась водить машину.

Я прошла пешком несколько кварталов, изобретая истории. Правду я рассказать не могла: Ричард и Уинифред расценят случай с машиной как ещё одно свидетельство Лориной невменяемости. Скажу, что произошла авария, автомобиль отбуксировали в гараж, а мне вызвали такси. И только подъезжая к дому, я сообразила, что случайно оставила сумку в машине. Но беспокоиться не о чем, скажу я. Завтра утром я все улажу.

И я действительно вызвала такси. Миссис Мергатройд откроет дверь и расплатится.

Ричард не обедал дома. Уехал в клуб, ел скверную еду и говорил речи. Он теперь торопился — впереди маячила цель. Не только власть и богатство, как я теперь понимаю. Он хотел уважения — уважения, невзирая на то, что он из нуворишей. Он тосковал об этом, он этого жаждал; он хотел обладать уважением — не только молотом, но скипетром. Сама по себе эта цель презрения не вызывает.

В клуб, куда он сегодня отправился, допускались одни мужчины, иначе мне тоже пришлось бы идти, сидеть в заднем ряду, улыбаться, в конце речи аплодировать. А в такие дни я отпускала няню и сама укладывала Эйми спать. Купала её, читала на ночь, подтыкала одеяло. В тот вечер Эйми на редкость долго не засыпала — видимо, чувствовала, что я чем-то взволнована. Я сидела с ней, держала за руку, гладила ей лоб и смотрела в окно, пока она не задремала.

Куда Лора уехала, где она сейчас, что она сделала с моей машиной? Как мне найти её, что сказать, чтобы все исправить?

В окно бился привлеченный светом майский жук. Словно палец тыкался. Жук сердито, упрямо и беспомощно жужжал.

Эскарп

Сегодня мозг сыграл злую шутку — арктическая мгла, точно снегом заволокло. Исчезло не имя — это обычное дело, — а слово: встало вверх тормашками и выплеснуло смысл, точно перевернутый бумажный стаканчик.

Слово эскарп. Откуда оно взялось? Эскарп, эскарп, повторяла я — может, и вслух, — но образа не возникало. Это что — предмет, занятие, душевное состояние, физический недостаток?

Полный ноль. Головокружение. Пошатываясь, я стояла на самом краю, хватаясь за воздух. В конце концов, полезла в словарь. Эскарп — вертикальное военное укрепление или крутой откос.

В начале было слово, когда-то верили мы. Знал ли Бог, как оно хрупко, как неустойчиво? Как неуловимо, как легко вычеркивается?

Может, это и случилось с Лорой — вполне буквально выбило ей почву из-под ног. Она так верила словам, строила из них свой карточный домик, считала такими надежными, а они вдруг свихнулись, открылись ей пустотой и разлетелись бумажными клочками.

Бог. Доверие. Жертва. Справедливость.

Вера. Надежда. Любовь.

Не говоря о сестре. Ну, да. Так всегда и бывает.

Назавтра после встречи с Лорой я все утро слонялась у телефона. Шли часы — никто не звонил. У меня был назначен обед с Уинифред и ещё двумя членами её комитета в «Аркадском дворике». С Уинифред лучше ничего не менять — иначе ей станет любопытно, — и я отправилась на обед.

Речь шла о её последнем проекте — кабаре для раненых ветеранов. Пение, пляски, девушки изобразят канкан, а нам следует дружно подключаться и продавать билеты. Что, Уинифред сама станет отплясывать в кружевной юбочке и черных чулках? Я очень надеялась, что нет. Она уже была кожа да кости.

— Ты какая-то замученная, Айрис, — Уинифред склонила голову набок.

— Правда? — весело отозвалась я. В последнее время она то и дело замечала, что я не в лучшем виде. Так она давала понять, что я могла бы усерднее поддерживать Ричарда в его походе к славе.

— Да, что-то бледненькая. Ричард измучил? Неутомимый мужчина. — Она была в прекрасном настроении. Наверное, её планы — её планы насчет Ричарда — продвигались, несмотря на мою вялость.

Но я особо не могла уделить ей внимание; я слишком беспокоилась о Лоре. Что делать, если она вскоре не объявится? Едва ли можно заявить, что автомобиль украден: я вовсе не хотела, чтобы Лору арестовали. И Ричард бы не хотел. Никто в этом не заинтересован.

Вернувшись домой, я узнала от миссис Мергатройд, что Лора приходила в мое отсутствие. Даже не позвонила в дверь — миссис Мергатройд случайно наткнулась на неё в коридоре. Такое потрясение — увидеть мисс Лору после стольких лет — все равно, что с призраком встретиться. Нет, адреса не оставила. Но кое-что сказала. Скажите Айрис, что я потом с ней поговорю. Кажется, так. Ключи от дома положила на поднос для писем; сказала, что взяла их по ошибке. Странно взять ключи по ошибке, добавила миссис Мергатройд, чей курносый нос почуял паленое. Она уже не верила в мою историю о гараже.

Мне стало легче: ещё не все потеряно. Лора по-прежнему в городе. Она со мной поговорит.

Так и случилось, хотя она, как и все мертвые, имеет привычку повторяться. Они говорят все, что и при жизни, редко что-то новенькое.

Я переодевалась после обеда; тут пришел полицейский и сообщил о несчастном случае. Лора свернула на оградительный щит и съехала с моста на авеню Сен-Клер прямо в глубокий овраг. Автомобиль смяло в лепешку, скорбно покачал головой полицейский. Лора была в моей машине — это они выяснили. Сначала подумали — естественно, — что найденная в обломках сгоревшая женщина — это я.

Вот была бы новость.

После ухода полицейского я тщетно пыталась унять дрожь. Надо держать себя в руках, нельзя терять самообладание. Коли запела — терпи музыку, говорила Рини, но какую она себе представляла музыку? Безвкусный духовой оркестр, какой-нибудь парад, и вокруг люди тычут пальцами и улюлюкают? А в конце сгорает от нетерпения палач.

Меня ждал перекрестный допрос Ричарда. Рассказ про машину и гараж можно не менять, только прибавить, что я встречалась за чаем с Лорой, а ему не рассказала, не желая волновать по пустякам перед ответственной речью. (У него теперь все речи ответственные: Ричард примеривался схватить удачу за хвост.)

Когда автомобиль сломался, Лора была со мной, скажу я; мы вместе ездили в гараж. Я забыла сумочку, Лора, наверное, её подобрала, а уж потом — пара пустяков явиться наутро вместо меня и забрать мою машину, расплатившись поддельным чеком из моей чековой книжки. Для правдоподобия вырву чек. Спросят, где гараж, скажу — забыла. Спросят ещё что-нибудь — расплачусь. Как я могу, скажу я, в подобный момент помнить такую мелочь?

Я пошла наверх переодеться. В морг нужны перчатки и шляпка с вуалью. Там уже могут быть репортеры, фотографы. Поеду на машине, подумала я, и вспомнила, что машина теперь — груда металлолома. Придется вызвать такси.

Еще нужно позвонить в контору и предупредить Ричарда. Едва поползет слух, на Ричарда тут же налетят трупные мухи. Он чересчур известен. Он, конечно, захочет подготовить заявление о том, как мы скорбим.

Я набрала номер. Трубку сняла нынешняя молодая секретарша. Я сказала, что дело срочное — нет, через неё не могу передать. Могу говорить только с Ричардом.

Какое-то время его искали.

— Что стряслось? — спросил он. Он не любил звонков на работу.

— Произошло ужасное несчастье, — сказала я. — С Лорой. Она была за рулем, и машина упала с моста.

Ричард молчал.

— Это была моя машина.

Ричард молчал.

— Боюсь, Лора погибла, — прибавила я.

— О боже. — Пауза. — Где она была все это время? Когда она вернулась? И что она делала в твоей машине?

— Я подумала, что лучше сказать тебе сразу, пока репортеры не сбежались, — сказала я.

— Да, — отозвался он. — Это мудро.

— А сейчас мне нужно ехать в морг.

— В морг? — спросил он. — В городской морг? За каким чертом?

— Её туда отвезли.

— Ну так забери её оттуда, — сказал он. — Перевези в какое-нибудь место поприличнее. Более…

— Закрытое, — сказала я. — Да, я так и сделаю. Я ещё должна сказать, что у полиции имеются подозрения — полицейский только что был здесь, — они предполагают…

— Что? Что ты им сказала? Что предполагают? — Он явно встревожился.