Маргарет Пембертон

Быть вместе

Глава 1

— Папа! Папа! Пожалуйста, не умирай!

Харриет Латимер обнимала неподвижное тело отца, и слезы текли по ее щекам потоком. Вокруг, казалось, до бесконечности простиралась темнеющая пустыня, и только пальмы, под которыми они нашли укрытие, нарушали однообразие беспрестанно двигавшихся дюн.

Генри Латимер пошевелился и открыл потускневшие, невидящие глаза.

— Нил, — пробормотал он почти неразборчиво. — Прозрачные истоки Нила.

Затем в горле у него заклокотало.

Харриет бережно переложила его голову со своих колен и накрыла отца одеялом, которое было его единственной защитой от пронизывающего холода наступающей ночи. Ее охватил страх, еще более жуткий в своей безысходности. Они находились почти в тысяче миль от Каира, затерянные в бескрайних просторах Нубийской пустыни. Отец умирал. Собственная смерть ожидала ее через несколько дней. Оазис, который они считали своим спасением, оказался лишенным воды; последние продукты были съедены, надежда, поддерживавшая их столь долгое время, в конце концов умерла.

Когда одинокая газель приблизилась к пальмам в поисках воды, которой там не существовало, у Харриет забилось сердце. Газель означала еду, а еда означала новую надежду. Девушка сжала в руках отцовское ружье, быстро поднялась на ноги и прицелилась. Выстрел потряс безмолвие ночи, газель сделала спасительный прыжок, оазис остался таким же пустынным, как и прежде. Мечта об исследовании, сиявшая так ярко, превратилась в прах. Осталась только смерть.

Услышав звук ружейного выстрела, Рауль Бове остановил лошадь в облаке песка, его темные брови сошлись, образовав на лбу глубокую складку, ружье — это не оружие туземцев. Ударив каблуками по бокам лошади, он развернул ее и быстрым галопом поскакал в сторону далекого оазиса.

Глухой стук копыт проник сквозь отчаяние Харриет. Она тяжело вздохнула и, убрав руки с мокрых от слез щек, напряженно прислушалась. Это была не галлюцинация — наездник приближался. Надежда и страх начали в Харриет борьбу за то, что одержит верх. Если это европеец, то она и отец спасены. Если это один из туземцев, которые украли их верблюдов и провизию, то ее с отцом ждет еще более ужасная смерть, чем от голода и жажды. Харриет вскочила на ноги и трясущимися руками сжала ружье. Позади нее лежал беспомощный и безмолвный отец, и она, храбро встав перед его неподвижным телом, вскинула ружье к плечу. На фоне темного горизонта ясно различалось развевающееся свободное белое арабское одеяние, с губ Харриет слетело рыдание. Под таким одеянием она не найдет доброты, защитника у нее нет, и ее единственный шанс на спасение — это испугать и прогнать незваного пришельца. Даже в бархатной черноте ночи она могла рассмотреть тучи песка, летевшие вокруг него, и очертания сухощавого крепкого тела.

— Стойте! — дрожащим голосом выкрикнула Харриет, держа палец на взведенном курке. — Стойте, или я выстрелю!

Приклад ружья давил Харриет на плечо, вес оружия был мучительно тяжелым для ее ослабевших рук.

Последовало удивленное проклятие, и лошадь от резкой остановки встала на дыбы. А потом низкий голос снова выругался, и едва видимый наездник продолжил уверенно двигаться вперед.

— Стоп!

— Голос Харриет был полон страха и паники, а всадник дерзко и невозмутимо продолжал скакать в ее сторону. У нее в ушах стучала кровь, сердце бешено колотилось, она понимала, что у нее нет выбора, кроме как выстрелить. Мужчина был в пределах видимости, еще через несколько секунд он окажется рядом с ней, и тогда будет уже слишком поздно. Тихо застонав, Харриет закрыла глаза и нажала на курок.

Раздались звук удара тела о песок и пронзительное ржание испуганной лошади.

— О Боже! — всхлипнула Харриет и открыла глаза.

Одетая в белое фигура катилась между копытами лошади, а затем резко поднялась и бросилась вперед.

Харриет неумело старалась перезарядить ружье, но руки у нее дрожали, ладони покрылись потом, и она потерпела неудачу.

— Нет! Нет! — закричала она, когда ружье грубо забрали у нее из рук и отшвырнули прочь в темноту.

— Маленькая дурочка! Вы чуть не застрелили меня! — Голос дрожал от гнева. — Где ваши компаньоны… ваши носильщики?

— Низкий глубокий голос и английская речь с едва заметным акцентом остановили начавшуюся у Харриет истерику. Девушка постаралась перевести дух и взять себя в руки.

— Наши носильщики сбежали. — Вздохнув, она прижала руки к все еще колотящемуся сердцу. — Мы одни.

Она отступила в сторону, так что стал виден ее лежащий без сознания отец.

Быстро шагнув вперед, Рауль присел возле ее отца, и Харриет увидела у него на талии блестящий кривой кинжал, украшенный драгоценностями. Хотя он был одет как араб, он был совершенно другого происхождения, нежели туземцы, укравшие их верблюдов, и у нее снова робко затеплилась надежда.

— Вы нам поможете? — спросила его Харриет. — Мой отец болен и слаб, и я должна как можно скорее доставить его в Хартум.

Медленно поднявшись на ноги, Рауль посмотрел вниз на девушку, которая была такого маленького роста, что голова с золотыми волосами едва доходила до уровня его плеч. В ночной пустыне, освещенной сияющими звездами, он смог рассмотреть, что лицо девушки имеет форму сердечка, а слегка раскосые глаза обрамлены длинными ресницами.

— Отсюда до Хартума очень далеко, — сказал он со странной для его вида мягкостью. — Вам лучше вернуться на побережье.

— Мы не можем! — Защитное самообладание Харриет улетучилось, и сила воли чуть не изменила ей, когда она представила себе перспективу путешествия назад через безжалостную пустыню. — У нас нет провизии: ее украли туземцы. Мы, заблудившись, брели одни много дней… или недель… Мой отец умрет, если останется без приюта и лечения…

— Ваш отец уже мертв, — с состраданием сказал Рауль и, протянув к ней сильные руки, сжал ее плечи.

— Нет, — прошептала Харриет; чувствуя, как последние силы, какие еще оставались, покидают ее. — Нет. О нет!

В отчаянии она сделала несколько нетвердых шагов к отцу и, опустившись на колени, обняла его. Его мечты об открытии рухнули, но у него на губах осталась легкая улыбка, словно до самого конца он верил, что они осуществятся.

Раульс мрачным видом молча наблюдал за ней. Окольный путь займет несколько лишних дней. Он будет вынужден провожать ее до Хартума, и ему придется оставаться с ней, пока не найдутся подходящие сопровождающие, чтобы доставить ее обратно в Каир. Задача будет нелегкая, так как население Хартума составляли в основном турки и вероотступники — мужчины, которые продадут в рабство собственных сестер, если цена будет достаточно высокой. Он про себя грубо выругал мертвого мужчину, лежавшего в нескольких шагах от него. Кем бы тот ни был, он был дураком. Хартум середины девятнадцатого века — это не место для женщины. Самый далекий город мира был территорией беззакония, настолько удаленный от правительства, что законы для него вообще перестали существовать. Хартум был огромным торговым поселением, где несчастных африканцев покупали и продавали, как скот. Рауль сомневался, что убитая горем английская девушка имела хотя бы малейшее представление о том, что ждет ее впереди.

Она говорила о Хартуме так, словно, добравшись туда, покончит со всеми своими неприятностями. Даже его закаленное воображение избегало мысли о том, какова будет ее судьба в таком городе. Девушка не могла там оставаться. Ему придется принять меры, чтобы отправить ее немедленно: если только он сам не изменит свой маршрут и лично не проводит ее обратно в Каир.

Эту идею он в раздражении отбросил. На это понадобилось бы от шести до восьми недель, а такое время Рауль не мог потратить зря. Кроме тоге, он не нянька, и ее трудности не его дело.

— Нам пора в путь, — отрывисто сказал он. — Путешествовать легче ночью, чем по дневной жаре.

Вздрогнув от его резкого тона, Харриет повернула голову и с мольбой в глазах посмотрела вверх на него.

— Тогда помогите мне с отцом, — сдавленным голосом попросила она, закрыв отцу глаза и накрыв его одеялом.

— Нет времени, — бросил Рауль, ненавидя себя за бессердечие.

— Я вас не понимаю. — Харриет в недоумении смотрела на него. — Чтобы выкопать могилу понадобится совсем немного времени, а потом…

— Я не копаю могил! — Он сердито повернулся, и накидка, закрывавшая нижнюю часть его лица, откинулась. — Я и так надолго задержался. Мы отправляемся немедленно.

— Вы же не хотите сказать, что оставите его здесь вот так! — Харриет, не веря своим ушам, уставилась на него. — Мой отец всю свою жизнь служил Создателю, он заслужил быть похороненным по-христиански.

— Здесь пустыня. — На сухощавом смуглом лице блеснули прищуренные глаза. — Через несколько часов песок засыплет его. А теперь поторопитесь. Я хочу вернуться на свою дорогу еще до восхода солнца.

— Вы не можете так думать!

Харриет смотрела на него, пораженная ужасом.

— Уверяю вас, я отдаю отчет в каждом своем слове. Собирайте вещи.

Он жестом указал на ее брошенную на песок широкополую шляпу с вуалью и потрепанную Библию, лежащую рядом с отцом.

— Нет!

Харриет дрожала, но не от страха. Она дрожала от злости, на которую она никогда и не подозревала, что способна, и вызывающе всматривалась в красивые, почти сатанинские черты.

— Вы можете оставить его здесь, а я не оставлю! Я сама похороню его!

Его глаза сверкнули, и она непроизвольно вздрогнула. С проклятием мужчина резко повернулся, так что его накидка закрутилась вокруг мускулистого тела, и на секунду Харриет показалось, что он возвращается к лошади, но он пошел к ближайшей пальме и начал неистово копать песок в тени у ее ствола.

Испустив глубокий дрожащий вздох облегчения, Харриет с еще мокрым от слез лицом прошла по темному мягкому песку и опустилась на колени рядом с мужчиной.

Небо уже начало краснеть перед рассветом, прежде чем их работа была закончена. Они выполняли ее молча: Рауль потому, что разговор дал бы выход его гневу и нетерпению; Харриет — потому что онемела от горя.

Когда они, выпрямившись, сели на пятки, Рауль коротко сказал:

— Я не знаю порядка похоронного обряда. Двадцать третий псалом подойдет?

Харриет встала на ноги и, покачиваясь от слабости, отряхнула с юбки песок.

— Не думаю, что это уместно, — сухо отозвалась она, и черные брови недоуменно взлетели вверх.

— Тогда «Отче наш»?

— Не думаю, что это будет пристойно, — покачала она толовой. — Вы араб, а мусульманство…

— Я француз и христианин, — отрезал он с угрожающими нотками в голосе и открыл потрепанную Библию ее отца.

В полубессознательном состоянии от голода и усталости Харриет с недоверием посмотрела на него, но не стала возражать. Хорошо известные слова наполнили воздух.

Для дальнейшего промедления не было причин. Мужчина быстро направился к лошади. Харриет постаралась следовать за ним, уже не в силах ясно видеть из-за огоньков, плясавших у нее перед глазами.

На лице Рауля было мрачное, непроницаемое выражение. В утреннем свете он увидел, что раскосые глаза были золотисто-зелеными с густыми ресницами, а губы — нежными и мягкими, невероятно чувственными. Глядя на девушку еще у могилы ее отца, он задумался, на что будет похож поцелуй, и почувствовал презрение к себе за свою похоть. Она была несчастной, одинокой и беспомощной в диких, не нанесенных на карту местах. Ей нужна забота, а он не привык ни о ком заботиться. Но ей нужно сопровождение, и поэтому ему придется отложить собственные планы. Короче говоря, девушка была досадной помехой, которая ему совсем ни к чему.

— Пожалуйста, поторопитесь, — отрывисто сказал он. — Мы уже и так потратили слишком много времени. Если человек хочет жить, он не должен медлить в пустыне.

Харриет постаралась выполнить его приказ, но пальмы и песок, небо и развевающиеся впереди одежды слились в одно целое. Тихо вскрикнув, она поняла, что темнота смыкается над ней, и без чувств упала на песок.

— Какого…

Рауль обернулся, а потом бросился к ней. Кожа Харриет была такой бледной, что казалась совсем прозрачной. Он увидел пустые верблюжьи сумки и понял, что девушка умирала от голода. Обругав себя идиотом, он поднял ее на руки и понес с утреннего солнца в тень пальм. Она сказала, что их провиант украли, но он не придал значения ее словам. Он посчитал, что оставалось достаточно еды, чтобы поддерживать силы. Ее отец определенно умер в результате воздействия жары, а не от отсутствия пищи. Теперь стало очевидно, что дочь отдавала ему и свои порции.

Рауль быстро достал, из своей поклажи серебряную фляжку с бренди, печенье и финики.

Когда кроваво-красный туман, застилавший ей глаза, рассеялся и Харриет пришла в себя, она ощутила, что ее обнимают сильные руки, и почувствовала себя в безопасности и под защитой. Бронзовое от загара лицо мужчины больше не было жестким и непреклонным, черные глаза из-под таких же черных бровей рассматривали ее с почти заботливым выражением.

— Когда вы ели последний раз?

Ее крепко прижимали к теплой мужской груди, и по какой-то непонятной причине у Харриет не возникло желания высвободиться.

— Не могу вспомнить, — откровенно призналась она.

— Сделайте глоток, это вас подбодрит. — Он поддержал ее рукой за плечи, когда она, отпив из фляжки, задохнулась, и легкая улыбка тронула его губы. — Крепкий напиток с вами не в ладу.

— Я к нему не привыкла.

Она постаралась снова обрести самообладание и замолчала, смутившись, что не знает, как обращаться к своему спасителю.

— Рауль Бове, — представился он в ответ на ее невысказанный вопрос и, закрутив крышку фляжки, протянул ей печенье и финики. — Я натуралист и географ.

Харриет с жадностью ела печенье и финики и не видела причины в это время убирать его руку. Только доев последнее печенье, она вдруг осознала непристойность их близости и попыталась высвободиться, но Рауль без труда удержал ее.

— Вы еще слабы, чтобы ходить, — заявил он и, не обращая внимания на протест Харриет, поднял ее на руки и зашагал с ней туда, где его с нетерпением ожидал арабский жеребец. — До того как мы отправимся в путь, вам необходимо выпить.

Подойдя к боку жеребца, он снова поставил Харриет на ноги, и она в ужасе посмотрела на плоскую фляжку.

— Воды, — пояснил он с насмешкой, смягчившей резкие очертания его рта, и протянул ей кожаный бурдюк с водой, который она с благодарностью взяла.

Пока она пила, вода выплескивалась и струйкой стекала на лиф ее платья. Под тонкой тканью ясно обозначались мягкие холмики ее грудей, и его пронзило желание. Рауль молча выругался. После воздержания в течение шести месяцев, проведенных в разговорах с горами и реками Абиссинии, он вполне мог обойтись без такого спутника. Гораздо лучше, если бы она была старой девой; тогда нежелание сопровождать ее в безопасное место не смешивалось бы с другими, более низменными чувствами.

Харриет вернула ему бурдюк с водой и внезапно почувствовала смятение — мужчина был больше похож на арабского принца, чем на европейца. У него были густые черные волосы, блестящие как вороново крыло, темные бездонные глаза и оливкового оттенка кожа. Волевое ястребиное лицо одновременно притягивало и смущало ее. Он не был похож ни на одного мужчину из тех, с кем она была знакома прежде. Он не сказал ей ни слова утешения, не проявил почти никакого сочувствия, однако в правильных линиях его рта было что-то нежное и чувственное. Мужчина двигался молниеносно и целеустремленно, с абсолютной уверенностью в себе, и его мужественность ошеломила ее. Когда же он, проворно взлетев в седло, затем поднял ее и усадил впереди себя, на шее у Харриет отчаянно забилась тонкая жилка, а в глубине его глаз, когда он руками обхватил девушку за талию, вспыхнул огонь, который мгновенно был погашен.

— Впереди у нас долгий путь — и без особых удобств. Уверен, вы не из тех женщин, которые жалуются.

— Меня никогда в этом не обвиняли! — воскликнула Харриет, возмущенная до глубины души.

— Вы еще не назвали мне ваше имя.

В темноте у него заблестели глаза.

— Мисс Латимер, — чопорно ответила Харриет, осознавая, что ее держат в неподобающе крепких объятиях. — Харриет Латимер.

— И что же, мисс Латимер, вы и ваш отец делали, пытаясь пересечь Нубийскую пустыню без носильщиков и без провианта?

— Наши носильщики сбежали, а нашу провизию украли, — бесхитростно ответила Харриет.

— Но вы не сказали, зачем отправились на юг в дикие, неисследованные земли, — нахмурившись, продолжил он расспросы.

— Нашим намерением было найти исток Нила.

Харриет вызывающе вздернула подбородок.

— Если таким исследователям, как Ричард Бертон и Джон Спик, не удалось найти исток Нила, то пожилой мужчина и почти девочка тем более не смогли бы этого сделать, — грустно рассмеялся он. — Вашу экспедицию задумал дурак.

— Как вы смеете так говорить о моем отце!

Харриет быстро повернулась лицом к Раулю и занесла руку, чтобы дать хорошую пощечину, но он стальной хваткой удержал ее за запястье.

— Потому что это правда, — с огнем в глазах ответил он. — Никто, кроме дурака, не отправится в Хартум такой малочисленной группой. А что до того, чтобы двинуться дальше в районы, еще не нанесенные на карту… Такое могло прийти в голову только сумасшедшему.

— Мой отец не сумасшедший и не дурак! — Ее голос звенел от злости. — Он был миссионером и полностью осознавал опасности, с которыми придется встретиться.

— Он был дураком, — с мрачным видом опять повторил Рауль. — Человек, который знает об опасностях, никогда не взял бы с собой своего ребенка.

— Я не ребенок! — Возмущение окрасило румянцем ее щеки. — Мне восемнадцать, и я способна встретиться с опасностью, как любой мужчина.

— Вряд ли могу представить себе, что держал бы в объятиях какого-нибудь мужчину, — сухо заметил Рауль.

Задохнувшись от бессильной ярости, Харриет не удостоила его ответом. Она спасена, но дорогой ценой и вынуждена быть спутницей мужчины, который даже не имеет понятия о хороших манерах, мужчины наглого, высокомерного и невероятно красивого.

Последняя мысль явилась непрошеной. Харриет вонзила ногти в ладони, совершенно ясно сознавая, что легкий галоп лошади заставляет ее почти постоянно касаться телом его тела.

— Кого вы знаете в Хартуме, кто сможет провожать вас полторы тысячи миль обратно в Каир? — спросил Рауль, нарушив возникшее между ними неприязненное молчание.

— Никого.

Он еще больше помрачнел.

— Понадобятся месяцы, чтобы известие о вашем положении дошло до Англии и до вашей матери.

— У меня нет матери. — Напряженно выпрямившись, Харриет грустным взглядом смотрела на дюны. — Она умерла, когда мне было три года.

— Но семья у вас есть?

В его голосе зазвучала тревожная нотка.

— У меня есть две незамужние тети. Каждой из них за восемьдесят. Но я не намерена возвращаться к ним.

— У вас нет выбора.

— После смерти матери я жила с ними в Челтнеме до начала этого года. — Она снова повернулась к нему и дерзко встретила его взгляд. — Я не буду опять жить с ними. Мои родители были миссионерами в Каире, я родилась в Африке, и я останусь в Африке.

У нее в глазах вспыхнули крошечные зеленые искорки, а Рауль крепко сжал челюсти. Мисс Харриет Латимер обещала стать большей неприятностью, чем он предположил вначале.