Маргарет Уэй

Возвращение в Бэлль-Эмбер

Глава первая

Небо причудливо изменяло свой золотистый оттенок. Оно незаметно становилось нежно-зеленоватым, похожим на цвет потока прохладной воды.

Шаловливый ветерок, усилившийся с наступлением сумерек, шевелил длинные черные волосы, опутывая ими ее лицо и шею.

Кэрин отвлеклась от своих мелочных, беспорядочных мыслей и заторопилась домой. Скоро стемнеет, и Филипп будет ждать ее.

Она подняла воротник пальто и ускорила шаги. Ее длинные стройные ноги монотонно отбивали каблучками по мостовой одну и ту же фразу: Филипп будет ждать, Филипп будет ждать…

Размышляя о безвыходном положении, в котором она оказалась, Кэрин вдруг перестала замечать бесконечный поток машин, автобусов, стремительных такси. Величественные старые дома, окружавшие ее, хранили свой мир — мир тишины и благородного постоянства.

В воздухе чувствовалось свежее дыхание весны и в каждом саду, на ветвях деревьев, набухали пушистые золотые почки. Их вид и запах пробудили ее память, и вызвали горько-сладкие ностальгические воспоминания о давно минувших днях. Кэрин невольно вздохнула, на мгновение, мысленно, приостановив время.

Перед старым винным погребом росла великолепная акация. Каждую весну она ослепительно расцветала: бесчисленные нежнейшие соцветия обрамляли побеленное каменное строение. В очень давние времена, кто-то построил вокруг него круглую скамью, ставшую местом частых сборищ детей, которых привлекал загадочный вид и запах погреба — таинственного старого места, где, казалось, водились привидения. Погреб, конечно, посещал дух старого Мэттью Эмбера, который построил его и любил, и где настигла его смерть.

Бурная фантазия детей рисовала себе его высокую призрачную фигуру, бродящую по мрачным подземным коридорам, доверху забитым грязными старыми бутылками, сверкающими как рубины и аметисты, когда их очищали от грязи и выносили на свет.

Заднюю стену погреба, на фоне камелий и низкорослых азалий, цепко обвивал плющ, а над ним, до самой крыши, высились теплицы с экзотическими растениями со всего мира. Тетушка Патриция питала особое расположение к орхидеям и на зависть многим обладала «зеленым пальцем». Как только температура воздуха понижалась на несколько градусов, она мчалась к теплицам, чтобы установить определенную влажность для своих любимых питомцев, так как орхидеи цвели несколько недель подряд.

В воображении Кэрин одна прекрасная картина сменялась другой, как кинокадры на экране. Они пролетали все быстрее и быстрее, поглощая все ее внимание.

У подножия дамбы, недалеко от виноградников, находился окруженный ивами, небольшой пруд, в котором водились серебристые и золотые рыбки. Рикки однажды высекли за то, что он пытался там порыбачить. Рикки всегда был бунтарем, этот мальчик с серебристо-золотистыми, цвета спелой пшеницы, волосами.

Легкий ветерок вновь коснулся волос Кэрин, отгоняя воспоминания. Она усиленно поморгала глазами. Все, кажется, было миллион лет тому назад. Золотые дни Бэлль-Эмбер! Безмятежные дни ее детства, которые никогда не вернутся.

Недалеко от парадных ворот ее собственного дома, огромные ветки папоротника, пробившиеся через изгородь, задели подол ее пальто. Кэрин нагнулась и сорвала их. Несмотря на все усилия, ей становилось все труднее содержать в порядке сад. Она умела обращаться с газонами, но на ее попечении были еще и давным-давно разбитые клумбы…

Она подняла взгляд на вычурный старый особняк. Из окон гостиной, сквозь опущенные шторы, пробивался свет. Содержать дом ей тоже становилось все сложнее. Он был слишком большим и уединенным, и все же это был ее дом. Кэрин тратила немало средств на содержание дома. И хотя ей не приходилось заботиться об арендной плате, все же в следующие несколько лет, ей придется затратить немало сил, чтобы свести концы с концами.

Кэрин расправила свои худенькие плечи, как бы ограждая себя от внезапного приступа уныния. Она устала, вот и все. Среда всегда была длинным, утомительным днем с чередой бездарных учеников и теоретическими занятиями после школы. Когда ты устал, ответственность всегда, кажется, тяжелее. Кэрин начала тихонько напевать себе под нос, что всегда помогало ей справиться с сомнениями и самообвинениями, обычно одолевавшими ее с наступлением сумерек.

Парадная дверь дома открылась, и по лестнице стремительно сбежал мальчик лет десяти. При виде его, лицо Кэрин осветилось радостью и ее прелестные губы сами собой расплылись в веселой улыбке. Филипп был красивым ребенком, темноволосым, кареглазым, с чистой кожей оливкового цвета. Кэрин опустила на землю нотную папку и сумку с продуктами, приготовившись отразить веселое нападение брата.

— Каро! Каро, угадай, что со мной произошло? Я опять ссадил колено, представляешь?

Сестра посмотрела на него, по-прежнему нежно улыбаясь:

— Представляю, но ты останешься жив, малыш. Ты продезинфицировал рану?

Филипп кивнул:

— Разумеется. Но ты бы видела, как помялся велосипед. Не знаю, удастся ли его починить!

Кэрин сочувственно прищелкнула языком, и они вместе пошли наверх мимо каменных ваз, густо засаженных азалиями Alba Magnum [Aiba Magnum (лат.) — сорт азалий.], держась за руки и прижимаясь друг к другу своими темноволосыми головами. Сестра и брат были очень дружны между собой. Так было всегда. Даже еще до смерти матери, Кэрин стала всем для младшего брата — матерью, сестрой, братом, наперсницей. Ева Хартманн последние восемь лет вела уединенную жизнь инвалида. Эта странная ожесточенная женщина словно окружила себя непроницаемой защитной стеной; чуждающаяся собственных детей, она жила вся в прошлом, в воспоминаниях об Эмберах, своем богатом клане, немало сделавшем, чтобы погубить ее мужа.

В детстве Кэрин часто преследовали кошмары, вызванные рассказами матери о злодеяниях и кознях Эмберов. Выражение, когда-то красивого, лица матери до сих пор не давало ей покоя, выражение, которое, как позже поняла Кэрин, было исполнено глубокой и непримиримой ненависти. За прошедшие восемь лет, благодаря сложившимся обстоятельствам, Кэрин приобрела мужественную независимость мыслей и духа, по-видимому, заложенную в ней от природы.

В холле ярко горел свет. Опять письмо! Кэрин осторожно взяла его дрожащими руками и взглянула на Филиппа.

— Иди, вымой руки и накрой стол к чаю.

Мальчик пристально посмотрел на сестру своими карими глазами и встревожился.

— Все уже готово, Каро. Что в письме?

Он внимательно следил за бледным лицом сестры. При ярком свете лампы ее кожа казалась молочно-белой.

— Тогда начинай делать уроки, — рассеянно прошептала Кэрин, впившись глазами в машинописный лист и приложенный к нему чек на огромную сумму.

Филипп безропотно подчинился ей, даже не пытаясь отвлечь или утешить ее. Филипп был уже немного философом, и Кэрин это беспокоило. Он всегда чутко реагировал на ее настроение, но она вовсе не хотела, чтобы мальчик замечал ее тревогу. Сейчас он начнет заниматься. Впрочем, с каждым семестром он, кажется, учился все усерднее.

Кэрин прошла в гостиную, мельком бросив взгляд на письмо. В доме стояла такая тишина, что, казалось, его стены прислушиваются к тому, что происходит внутри. Но они этого и хотели, всемогущие Эмберы! Взгляд Кэрин остановился на отчетливой подписи внизу страницы, такой же уверенной, как и ее владелец — незабвенный Гай Эмбер.

Уроки, полученные с болью, запоминаются навсегда!

Кэрин гордо подняла свою головку, ее огромные карие глаза сверкнули подобно топазам на свету. Неудивительно, что мать так его ненавидела. Отвратительный человек, несмотря на свои безупречные манеры, наносящий почти хирургически точные удары в своих стремительных выпадах.

Она была почти готова аплодировать его безоговорочно самоуверенному предположению, что она уступит его желаниям. Нет, не желаниям, точнее, приказаниям. Так и есть. Этот человек давно привык отдавать приказания.

Итак, великолепный Гай Эмбер вызвался заботиться о сиротах! Он обеспокоен образованием Филиппа, ведь тот, в конце концов, принадлежит к семейству Эмбер и должен унаследовать семейный бизнес. Вероятно, займет место своего отца… Никогда!

Мысли Кэрин были ясны, чисты и холодны. Она судорожно смяла лист бумаги и с поразительной точностью швырнула его в камин. Ее молодое хрупкое тело даже напряглось от презрения. Она будет заботиться о Филиппе. Всегда, пока он будет нуждаться в ней! Ей девятнадцать лет, а не девяносто, и она хорошо зарабатывает: диплом консерватории чего-нибудь да стоит! Она уже помощница учительницы музыки в школе святой Хильды, привилегированного учебного заведения для девочек, в котором когда-то училась сама. Теперь годы ее учебы оправдывают себя.

Мать упорно настаивала на этом, хотя траты на образование дочери не доставляли ей большого удовольствия. Необходимое вложение денег — называла это Ева Хартманн, вкладывая в обучение немалые суммы. Неоспоримое дарование Кэрин, унаследованное ею от отца, довершило дело.

Кэрин внимательно оглядела гостиную, не упуская малейших подробностей. Это была великолепная комната, немного поблекшая, но все еще красивая. Комната женщины, носящая следы индивидуальности хозяйки, где каждая деталь тщательно продумана матерью Кэрин. В комнате еще чувствовалось ее присутствие. Здесь не осталось и следа от их дорогого покойного отца; ничто не говорило о пребывании здесь мужчины. Только огромный, шестифутовой ширины концертный рояль, который так любил Стивен Хартманн, напоминал детям об отце, высокоодаренном пианисте.

Мать Кэрин увлекалась французскими импрессионистами, картины которых матово поблескивали со стен комнаты. Над роялем висела прекрасная репродукция Дега. Кэрин досконально изучила ее, часами рассматривая танцующую девушку в балетной пачке, окруженную сияющим ореолом. Даже книги принадлежали матери — целая стена книг в прекрасных переплетах, стоящих в нишах, перемежаясь изысканными безделушками из фарфора, хрусталя, слоновой кости и цветного стекла, особенно чудесно выглядящими при свете солнца или ламп. Кэрин снова остановила взгляд на рояле, как обычно раскрытом. Царивший на антресолях художественный беспорядок, напомнил ей об утренних отчаянных поисках мотива «Арабесок» Дебюсси. Раньше, часто, когда мать музицировала, Кэрин любила выглядывать сверху, чтобы встретить ее взгляд, устремленный на нее… на рояль… Но невидящие глаза матери, прекрасные глаза, смотрящие в одну точку, были обычно затуманены воспоминаниями.

Всегда чуткая к настроению матери, Кэрин только один раз завела с нею разговор об отце. Но мать ответила так строго и отчужденно, что у Кэрин пропало всякое желание разговаривать на эту тему: «Не будем говорить о твоем отце, Кэрин. Мне, по крайней мере, без него спокойнее».

Кэрин никогда не забывала эти слова и, наверное, никогда бы их не простила, если бы не глубокие раздумья. Отец всегда был очень дорог ей. В конце концов, она как две капли воды походила на него. Когда, прожив всю жизнь с матерью, однажды с болью в душе приходишь к выводу, что совсем не знаешь ее, это разрушительное открытие вмиг избавляет от иллюзий, и ускоряет процесс взросления.

С Евой Хартманн случилось что-то ужасное, но что именно и когда — Кэрин по младости лет не сказали. Чем дальше, тем труднее было установить подробности происшедшего, хотя она никогда не останавливалась в своих попытках раскрыть тайну. Одно было ясно — здесь не обошлось без Эмберов. На их совести лежит немалая доля вины за разочарование Евы Хартманн, за невыносимую боль, подточившую эту хрупкую женщину. Только повзрослев, Кэрин поняла, что ее мать получала болезненное удовольствие от своего страдания, и непримиримой ожесточенности, которой пользовалась, как щитом.

Ее смерть была для Кэрин ошеломляющим ударом, но после первого приступа горя, наступило чувство облегчения и освобождения от бремени, которое Ева Хартманн сознательно или неосознанно взваливала на своих детей.

Вдруг Кэрин очнулась от своих мыслей. Она выбежала из комнаты и поспешила в свою спальню. Белый балдахин над кроватью качнулся, когда она сбросила на постель свое пальто. Она сняла платье и полезла в шкаф, чтобы взять брюки и свитер. Приготовить запеканку можно минут за десять. Кэрин, была, умела и способна, но менее всего задумывалась о своих разнообразных талантах. Ей было просто некогда. Ни дня, ни ночи не проходило для нее без какой-нибудь новой заботы.

Взгляд Кэрин непроизвольно упал на старый, вставленный в рамку портрет матери и отца, и ей стоило больших усилий приглядеться к нему. С портрета на нее смотрели двое красивых молодых людей; взгляд матери был устремлен прямо в камеру; лицо ее, несмотря на старомодную прическу, поражало и даже подавляло своей красотой; отец смотрел куда-то вдаль.

Они находились в лучшей поре своей жизни; глаза и губы улыбались, они были счастливы и доверчивы. Оба смотрели в будущее с самонадеянностью молодых и уверенных в себе людей. Они тогда еще верили в свое счастье!

Семья отца Кэрин, Хартманны, принадлежала к числу пионеров виноделия в колонии; она владела небольшим, но превосходным виноградником и винным заводом, а семья ее матери, Эмберы, создали большую винодельческую фирму и теперь контролировали двадцать лучших виноградников в трех графствах, и солидную торговую компанию. С женитьбой отца и матери, объединение владений Харманнов и Эмберов стало неизбежным. Стивен Хартманн уступил в пользу Эмберов свои виноградники и завод, так как в условиях крупной винной индустрии, небольшой заводик имел мало шансов на выживание. Это было печально, но совершенно неизбежно.

Конечно, как члену семьи, Стивену предоставили прекрасно оплачиваемое место в правлении, но он был скорее артистом, чем промышленником. Промышленниками были Эмберы — Люк и два его сына, Ричард и Гай. Старший, Ричард, погиб во время прогулки верхом во владениях своего тестя: упавшая лошадь придавила его. Эта неожиданная и трагическая смерть стала причиной тяжелейшего удара, поразившего его отца. Люк Эмбер несколько месяцев находился между жизнью и смертью, но так и не смог оправиться от постигшего его горя. После кончины отца Гай Эмбер стал царствовать полностью и безраздельно, что требовало от него инициативы, мужества и сильной воли. Всеми этими качествами он обладал сполна. По общему мнению, это был человек «без единой трещины в доспехах», блестящий и преуспевающий бизнесмен, деловой и безжалостный, напоминающий своими манерами «волка в овечьей шкуре».

Но трагические события в семье Эмберов на этом не закончились. Злой рок нанес сокрушительный тройной удар.

В этом же году погиб Стивен Хартманн, и его смерть вызвала поток газетных статей о богатстве и несчастьях клана Эмберов. Газеты подробно излагали факты гибели Стивена и выдвигали множество версий этого прискорбного случая.

В Бэлль-Эмбер давался бал, на котором, разумеется, присутствовали Стивен и Ева Хартманн. Они ушли раньше по вполне объяснимой причине: между ними произошла небольшая размолвка, которую, конечно, нельзя назвать крупным скандалом. Но никто, даже Ева, не знал, что творилось на душе у Стивена, когда он на своей серебристо-серой машине врезался в столб менее чем в четырех милях от собственного дома. День, начавшийся столь блистательно, закончился ужасной аварией. Стивен погиб мгновенно, жена же его отделалась множественными мелкими ранениями. Кэрин, хотя и была очень мала, хорошо помнила, что вся семья Эмберов, забыв былые разногласия, собралась вокруг убитой горем молодой вдовы и ее двух маленьких детей. Гай Эмбер и его сестра Патриция, полная безысходного отчаяния, Марк Эмбер, единственный брат Люка Эмбера, тетушка Селия — вдова Ричарда со своими двумя детьми, Рикки и Лайаной. Дядюшки, тетушки, кузины — все Эмберы — акционеры, с удивительной охотой предлагали деньги и поддержку. Мать отклонила все эти предложения. Предавшись горю, Ева Хартманн безжалостно отреклась от своей семьи и повела горькую жизнь ожесточенной затворницы. В воспоминаниях Кэрин о матери было больше желаемого, чем действительного; к отцу же она питала самые нежные чувства. Она смотрела на его тонкое красивое лицо, лицо своего дорогого отца, ушедшего из ее жизни так внезапно и трагически, и ей почему-то казалось, что она смотрит в зеркало. Его глаза так напоминали ее собственные, те же самые золотистые глаза под разлетающимися бровями. Те же густые черные волосы, та же посадка головы, та же спокойная величавость осанки.

Именно тогда Кэрин испытала чувство глубочайшего отчаяния. Ее отец всегда и во всем защищал юного Гая Эмбера. Он любил его и восхищался им, постоянно подчеркивая его необыкновенную деловую хватку, которой не хватало его старшему, трагически погибшему брату. Ну как мог Стивен Хартманн так плохо разбираться в людях? Как они с Филиппом могли стать жертвами ошибочных суждений матери? Нет, это невозможно! Письма служили тому доказательством. Гай Эмбер был отпетым негодяем, каким она его всегда и считала.

Его образ возник в ее сознании и гнев тотчас же исчез, как лопнувший мыльный пузырь. Нет, не всегда. Когда-то в детстве, он был для нее кем-то вроде полубога, окруженного сияющей аурой. В те дни она была им по-детски увлечена, хотя и опасалась приблизиться, так как он безжалостно дразнил ее, любил дергать за волосы и называть «кошачьими глазами». Кэрин разрывалась между скорбью и ненавистью. Воспоминания одно за другим выплывали из ее подсознания, и прошлое вновь нахлынуло на нее.

Она снова мысленно вернулась в Бэлль-Эмбер, которая была частью ее существа, самым красивым местом на земле. Там, где заканчивались виноградники, стоял огромный белый дом под величественной крышей, дом, сияющий гордостью от своей красоты и щедрого гостеприимства. Кэрин невольно поддалась чарам своих воспоминаний, и ей стало теплее, как виноградникам под лучами горячего солнца. Когда-то все выходные дни и каникулы проходили в Бэлль-Эмбер. Все дети любили это место — и Кэрин, и Рикки, и Лайана, и малыш Пип. Как хорошо она помнила возбуждение во время сбора винограда, когда гости, как паломники, стекались в знаменитое место, горя желанием стать соучастниками таинства сбора винограда, принимая ритуал и магию, сопровождавшую то, что отец Кэрин называл «приближением к хорошему вину». Она все еще мысленно представляла его, беспечно стоящего, чуть откинувшись назад, и наблюдающего, как гости вглядываются в бокалы вина, иногда хмурятся, побалтывая его и слегка расплескивая; искушенные отпивают большими глотками; новички лишь пригубляют; некоторые с видом знатоков улыбаются какому-нибудь потрясающему открытию; другие уже приняли настолько необычный вид, что на его губах появлялась невольная улыбка. Он часто обращался к тетушке Патриции с каким-нибудь остроумным замечанием и ждал, когда она улыбнется в ответ, ведь при этом, около ее рта, появлялась очаровательная ямочка. Мать Кэрин никогда не любила показывать гостям свои владения и всегда избегала этого, оставаясь дома. Зато это было по душе тетушке Патриции, а отец с готовностью хвастался превосходными знаниями своих детей, удивительными для их возраста. Даже Гай Эмбер не считал за труд поднести несколько бутылок фирменного красного вина к стоящему в ожидании автомобилю, и его манеры отличались таким изяществом и естественностью, что большего гость не мог и желать.