Черная Женщина уже переступила порог комнаты и медленно плыла к его кровати. Он не мог ничего с этим сделать. Пытался вспомнить молитвы, которым учила его в детстве верующая бабушка, — бесполезно. Кроме «Отче наш…», его мозг, парализованный ужасом, не мог ничего родить. Бабуля умерла слишком рано, а молитвы нужно часто повторять, чтобы не забывались. Они растаяли следом за ней — такой маленькой, заботливой и всепрощающей. Потому что некому больше было читать ему на ночь молитвослов. Окунувшись во взрослую жизнь, он и подумать не мог, что ему это когда-нибудь пригодится.

«Крестик!» — вспомнил Павел. Он всю жизнь носил нательный серебряный крестик, подаренный бабушкой. Мысль о том, что нужно до него дотянуться во что бы то ни стало, придала ему сил для борьбы. Сонный паралич начал понемногу проходить, и левая рука под одеялом шевельнулась в сторону груди.

— Шу… Шу… — пытался позвать он напарника, исторгая лишь прерывистый шепот.

Черная Женщина уже достигла его кровати. Она нависала над ним, как неприступный утес, пользуясь его беспомощной обездвиженностью.

Левая ладонь наконец-то нащупала острие серебряного изделия, и в этот момент он вспомнил другое сильное заклинание:

— Чур меня!

Привидение растаяло как дым, а Павел, вместо того чтобы наконец полноценно заорать, мгновенно отключился.

Глава 1

Квартира содрогалась от настойчивых звонков. Дребезжащая трель соловья ввинчивалась в мозг безжалостным шуруповертом, вызывая острую головную боль. Когда-то давно, минимум год назад, этот самый соловей звучал гораздо приятнее. Но тихо. Бабушка жаловалась, что не слышит звонка, и наконец мой крестный, он же дядя Паша, он же бабушкин сын, он же перерожденный Кулибин, решил его починить. Может, руки у него растут из какого-то невероятного места, а может, алкоголь влияет не только на клетки мозга, но и на моторику рук, в общем, прекрасное пение птицы бесповоротно трансформировалось в какую-то жуткую, клокочущую какофонию.

— А когда-то был рукастый, — вздыхая, посетовала бабуля, услышав новую «музыку».

— Зато теперь звонок не прозеваешь! — логично парировал он. И ведь не поспоришь!

Бабуля и не стала. Поразительной доброты человек. Однако вот уже год каждого нового гостя хочется прибить, еще даже не зная, кто он. Слава богу, что наша семья, состоящая всего лишь из трех человек, живет очень обособленно. Бабушкины подруги уже все умерли. Не потому что она такая старая, а просто так совпало. Лучшей подруге было на десять лет больше, а остальные умерли кто от болезни, а кто от несчастного случая. Мама моя тоже умерла, вот уже десять лет как. С отцом я не вижусь, и он вроде бы про меня забыл, повторно женившись на женщине с детьми. Сама я необщительный человек; как говорили одноклассники и однокурсники, «со странностями» (школу пришлось окончить, а вот из вуза я быстренько забрала документы курсе этак на втором или в начале третьего, точно не помню, лишь бы все это больше не слушать). А дядя Паша был общительным, что в итоге его и сгубило. Пристрастился к пьянке, долго мы с бабушкой за него боролись, в итоге только четвертое кодирование помогло. Но он теперь всегда просит говорить, что его нет дома, а во дворе, когда бывшие приятели-собутыльники зычно зовут с лавочек «Пашка!», делает вид, что не слышит, а если они поднимаются и бегут за ним — что не узнает. Нечего и говорить, за все эти месяцы мерзкое дребезжание в нашей небольшой двухкомнатной квартире вызывали только его бывшие дружки. Хотя нет, вру, в прошлом месяце приходили счетчик проверять.

Бабуля спала после укола, открывать пришлось мне.

На пороге стоял дядя Паша. С удивлением смотрел на меня. Ну а я — на него. Весь взлохмаченный, вспотевший, помятый и грязный. Как будто не с работы пришел, а… Только не это!

— Опять за старое, — раздосадованно изрекла я, пропуская его в квартиру.

— Что? — не понял он, оставшись стоять на пороге. Потом до него дошло. — А, нет! Я не пил!

Я только хотела хмыкнуть, потому что всегда, когда он приползал пьяный или его приносили друзья, он первым делом заявлял, что не брал в рот ни капли, мы с бабушкой уже в какой-то момент начали ему подсказывать даже, когда он забывал произнести коронную фразочку. Ну, знаете, как бывает. Когда слезы кончаются, включается смех. Да, это обычно прям не хохот, а грустный смешок, но все лучше, чем слезы лить. Но принюхавшись, я убедилась, что крестный не врет. Как и любой человек, долго живущий с алкоголиком, я научилась довольно быстро определять, насколько трезв мой собеседник.

— А почему звонишь? У тебя же ключи есть! И почему не заходишь? И почему так странно выглядишь?

Только выслушав все мои вопросы, дядя Паша дернул головой, словно скинув дымку сна или какого-то странного морока, и взгляд его приобрел осмысленность. Он быстро переступил порог, закрыл дверь, подергал, проверяя надежность замков, разулся и, идя на кухню, громко провозгласил:

— Хватит! Я увольняюсь!

— Как увольняешься? — расстроилась я, перемещаясь за ним на кухню. — А я как раз сейчас читала объявления в местной газете и нашла вакансию прямо у вас в деревне! Ну, в той, что возле усадьбы. Или это село? Короче, — отмахнулась я, не разобравшись в топонимах, — думала позвонить по объявлению, чтобы мы рядом работали!

— Что?! Нет!

Дядины руки совершали привычные действия, открывали и закрывали холодильник, отворяли дверцы шкафчиков, перебирали разные предметы и переставляли чашки на столе, только вот сам он будто не мог понять, что он делает и что ему, вообще говоря, нужно. Из холодильника он так ничего и не взял, а в шкафчике просто поменял местами какие-то банки с коробками.

— Сядь! — показала я на стул, перенимая бразды. Поставила чайник, достала колбасную нарезку, взяла батон и сделала ему бутерброд. — Что случилось-то?

— Ты не поверишь, — после долгой паузы заявил крестный.

Это уже было странно. Мой дядя никогда за словом в карман не лез и ничего не боялся. Хотя, как только бросил пить, действительно замкнулся в себе и стал немного молчалив. К сожалению, я знала его уже таким — зависимым от алкоголя человеком. Возможно, мне придется узнавать своего родственника и христианского родителя заново, ведь вполне возможно, все его отличительные признаки не что иное, как влияние вредных привычек. Хотя, когда спрашивала об этом у бабушки, она утверждала, что «веселым балаболом» (ее цитата) он был всегда, даже когда еще в школе учился. Следовательно, он или прибухивал со школьной скамьи, просто лучше тогда это скрывал, или находится сейчас в тяжелой депрессии в связи с резким отказом от устоявшегося жизненного уклада.

Когда он нашел работу, мы обе с бабушкой порадовались, но я все-таки стала просматривать объявления в том же районе — просто чтобы за ним присмотреть. Тем более у нас проблема с деньгами, и работу мне так и так пришлось бы искать. После первой смены он пришел какой-то смурной и озадаченный. Я успела только спросить, есть ли у них на работе другие вакансии, куда я подойду. Он так поспешно вышел на работу, что мы с бабушкой толком не поняли, куда он идет. Крестный ответил, что им нужны сторожа ЧОПовцы, а больше никто, и завалился спать. Проснувшись, с тоской смотрел на мои шоколадные конфеты с коньяком. В этот момент мы с бабулей и забеспокоились, что он может сорваться.

— Нервная работа, да? — спросила тогда бабушка.

— Да нет, — отмахнулся крестный. — Просто… А, ладно, — повторно махнул он рукой и пошел ужинать (обед мой дядя благополучно проспал).

Мы с бабушкой только диву давались, обмениваясь тревожными взглядами. Но главное, что дядя Паша все-таки не только нашел работу, но и не собирался пока ее бросать после первой же смены. Уже хорошо.

Вечером выяснилось, что завтра у него снова смена. Оказывается, они работают по какому-то странному графику: сутки через сутки. Это странно, насколько я знала, по законодательству можно работать только сутки через трое. Я сама как-то была на собеседовании, где нужно сутками готовить документы в программе, так как отгрузка товара бывает и ночами, и там предложили сутки через двое. Я возмутилась, мол, отчего так часто, и мне объяснили, что сейчас сезон отпусков (это было еще в прошлом августе), и в таком режиме мы должны будем работать до октября. Я отказалась. Будучи хитрым человеком, я позвонила по номеру снова — уже в октябре. В надежде, что теперь-то, когда все отгуляли положенные отпуска, график будет приближен к законодательному. Однако меня уже не взяли, сказали, мест нет. Кто-то менее хитрый успел устроиться в сезон отпусков и в итоге остался на постоянку. И вот дядя Паша объяснил нам с бабушкой, что все дело в нехватке кадров. На такой большой объект нужно два человека. А их всего четверо, включая крестного.

— Договоритесь между собой, — предложила я позавчера, вспомнив сызнова о своей хитрости, — ходите по одному на смену. Там же место тихое, да? Подумаешь, деревня! — Как же я ошибалась в тот момент! Но не буду забегать вперед. — Зарплата та же, зато будете работать в два раза реже.

Он очень странно на меня посмотрел. Будто я его на казнь посылаю. Медленно и уверенно покачал головой и ушел в душ. Затем тут же заснул. Или сделал вид — чтобы с нами не разговаривать. Уходил он рано, так как автобусы в эту тмутаракань ходят редко, я еще спала, так что вчера его вообще не видела. И вот сегодня, после всего лишь второй смены, он заявляет, что увольняется!