Ванадию Пупсу досталось место в дальнем углу у стены. Днём он выглядел ещё более эффектно, чем во время нашей ночной встречи. Такие красивые мужчины обычно лишают женщин сна и аппетита, но почему эти тёмные глаза не смогли очаровать княжну? Ванадий улыбнулся мне и эффектно склонил голову в знак приветствия, моментально развеяв все подозрения, о которых мне говорила Воронесса. Его парадный ало-золотой наряд украшала пышная фиолетовая роза — верх совершенства, хотя здесь всё это великолепие казалось излишне вычурным.

Я вошла, когда воевода как раз рассказывал о том, как Баба Яга смогла разом всех татей одолеть. Он не жалел эпитетов и сопровождал свою речь яркой жестикуляцией, снискав внимание и интерес зрителей, а мне было немного неловко. Горислава, величественно восседая на троне, благосклонно улыбалась, а потом поднялась, завидев меня в дверях.

— Славься, Баба Яга! — громко прокричали гриди, и у меня даже слегка участилось сердцебиение от такого приёма. Ведь я же вру им, а они мне верят! Я уже чувствовала ответственность за счастье княжны и благополучие всей Запенди, хотя это и не входило в мои обязанности.

— Садись, Баба Яга, по правую руку от меня! — сказала княжна, указывая жестом на стол, располагавшийся на возвышении.

Остромысл, сидевший по левую руку от Гориславы, недовольно поджал губы, покосившись на меня. Наверное, надо с ним помириться, мне лишние враги не нужны. Я уселась, поблагодарив Гориславу за честь, и, обозрев окружавшее меня великолепие, поняла, что рискую больше не встать: столы ломились от яств настолько, что закончить пробовать все блюда не представлялось возможным даже к вечеру. И это было только начало пира!

Восхитительная соленая белуга, поданная с лимоном, яйцом и ягодами брусники и художественно обложенная капустными листьями, лососевая икра, жареный поросёнок с зеленью, виртуозно украшенный полевыми цветами, жареные тетерева и лебеди, как живые, сидевшие на подносах, — всё это было просто умопомрачительно красиво и потрясающе вкусно. Я уже примеривалась, как бы половчее отломить румяную заднюю ногу у запечённого поросёнка, когда гонец, видимо, исполнявший здесь обязанности тамады, прервал трапезу следующим заявлением:

— Баюны прибыли, княжна-заступница!

— Проси! — приказала Горислава.

Двери гридницы распахнуло неведомой силой, и внутрь вразвалку вошли три упитанных кота — рыжий, чёрный и белый, причём каждый из них был ростом с человека.

— Баюны-коты, заходите к нам! — поприветствовала их Горислава. — Всё вы знаете, везде бываете! Не поведаете ли честному люду, что слышно на свете?

В это время я с подозрением рассматривала котов, а они меня. Неужели Ягуня и им уже успела насолить? Баюны синхронно помахивали хвостами, томно прищуривая глаза. Ну просто ВИА «Мартовский Трикотаж»!

— Сказка новая в миру слышится! — величественно воззрившись на княжну, напевно ответствовал чёрный кот.

— В местах тёмных, далёких да неведомых ведьмы, сказывают, водятся страшные — психологами прозываются! — изрёк белый кот.

Я замерла на месте, удивлённо уставившись на баюнов. Вот это поворот! Ушам своим не верю! Может, послышалось, или просто совпадение? Между тем все, кто был в гриднице, притихли, внимая котам. Видать, баюны здесь пользовались непререкаемым авторитетом, принося вести со всех волостей, что в данном случае выглядело как игра «испорченный телефон».

— И чем же они так страшны, психологи-то эти? — поинтересовалась я в наступившей тишине.

Вопрос был не праздный, а, можно сказать, отражающий чисто профессиональный интерес.

— А тем страшны они, Баба Яга, — промурлыкал в ответ рыжий кот, — что в самую душу любому заглянуть способны и душу эту изменить так, что человек сам себя не узнает! И никто поначалу догадаться не может, что психолог перед ним, потому как выглядят они точно люди обычные, не отличишь.

— Брехня! — подал голос Яробор, а гриди поддержали его молодецким хохотом.

Коты ответили угрожающим шипением, обнажив длинные острые клыки и выгибая спины, на которых шерсть вставала дыбом.

— Брехнёй только псы занимаются! — важно заметили они. — А представители семейства кошачьих на такое не способны! У нас, что ни «мяу», то правда, что ни «мур», то гламур!

— Не серчайте, баюны, на гридей моих! Смелы они, да дерзки и неопытны, — дипломатично вмешалась в спор княжна. — Поведайте лучше, как распознать супостатов этих.

Это она спрашивала на полном серьёзе, в то время как я едва сдерживала смех.

— По заклинаниям их страшенным, в которых они к своим высшим силам обращаются! «Фром, Фрейд, Юнг»! — со знанием дела ответил белый кот, словно распознал уже не одного психолога. — К нам-то они не захаживают — дверца закрыта прочно, но недаром говорено, дескать, сказка ложь, да в ней намёк!

Мне вдруг вспомнился разговор с Бабой Ягой, который состоялся, когда избушка на курьих ножках ещё не пострадала от взрыва. Что там Ягуня говорила о сказках? «Быль это, Аграфена! Настоящая суровая быль!» Что же получается? Что вообще считать сказкой?! Получается, это я в сказке раньше жила?! А что будет, если произойдёт смешение и взаимопроникновение двух реальностей, ни одному психологу неизвестно! И что означала фраза о том, что «дверца закрыта»? Не относится ли это к загадочным ключам, количество которых имело тенденцию к увеличению? В общем, вопросы роились у меня в голове, как мошки, мешая спокойно существовать моим ошарашенным «тараканам».

Баюны тем временем продолжали рассказывать свои истории, временами переходя на заунывное пение, и закончили только тогда, когда подали десерт: огромное конфетное дерево, состоявшее из груш в медовом сиропе, ваз со съедобными полевыми цветами и сочных вишен и слив. К этому времени народ уже сильно заскучал, и мне пришла в голову интересная идея. Я предложила поиграть и попросила княжну раздать всем бересту и письменные принадлежности — костяные стержни, чтобы каждый мог нарисовать несуществующее животное, а потом назвать его несуществующим именем и написать о том, где оно обитает, чем питается, кого любит и так далее. Это была известная в середе психологов проективная методика, позволяющая изучить личность каждого участника игры. Так я начала исследование в надежде вычислить противника, отравившего князя и управлявшего татями, который, я была уверена, скрывался среди гостей.

Народ взялся за дело с опасным художественным энтузиазмом, и вскоре у меня в руках оказалась пачка обрывков бересты с самой разной рисованной фауной. Из них я выбрала два самых интересных. Первый источал знакомый цитрусовый аромат и содержал рисунок бесформенной пустоты с глазами, а на обратной стороне было красиво выведено приглашение на вечерний чай, второй изображал уморительное существо, созданное наподобие румяной и улыбчивой мужской матрёшки, на выпуклом пузе которой было нацарапано загадочное и многообещающее: «Под грушею в ночи».

Конец ознакомительного фрагмента