— Спасибо за звонок, Шерил, — заключил он.

Когда передача подошла к концу, Мэри Энн, к своему ужасу, почувствовала, что ее шелковая блузка намокла под мышками от пота. Хорошо, что под пиджаком этого не видно ни Грэхему, ни кому-либо другому на студии, да и передача не обернулась полным фиаско, но все же…

— Они все правы Грэхем, никакой я не эксперт! — воскликнула она.

— Как и я, — сказал Грэхем. — Вы прекрасно справились. Я заказал нам столик на семь. Заехать за вами без пятнадцати?

— Спасибо, — ответила она с облегчением, предвкушая, как дома встанет под душ.

Камерон Макалистер лежала на своей кровати с Марайей, ее кроссовки и гольфы валялись на лоскутном коврике. Передача с Грэхемом Корбетом закончилась, начались новости, и она выключила радио. Мэри Энн не пошла в поход, целью которого был сбор трав с Кларой Курье. Причина была уважительная — ей предстояло стать гостьей передачи «Жизнь» с доктором Грэхемом Корбетом. Мэри Энн все сделала как надо. И Грэхем флиртовал с ней даже в эфире. Впрочем, он и так давно уже делал это.

Там, в горах, Камерон спросила Клару:

— Что, если человек уже находится под воздействием одного приворотного зелья, а ему дают другое?

Камерон и сама не знала, верит она или нет в любовные снадобья, но она хотела бы, чтобы они действовали. И чтобы интерес Грэхема к Мэри Энн был вызван исключительно воздействием зелья. И хотела излечить его от этого интереса.

— Ты кого имеешь в виду? — спросила Клара в своей деловитой манере.

Сначала Камерон решила, что Клара боится, как бы она не опоила Пола, а потом — что Клара хочет, чтобы она полюбила Пола.

Камерон рассказала ей все.

— Он тебе не подходит, — была категорична Клара. — Это ее мужчина. — И закрыла тему, продолжив рассказывать экскурсанткам о свойствах лекарственных трав.

И теперь Камерон лежала на кровати в депрессии. Во-первых, потому, что в поход пошли всего три женщины — занятия по самообороне, как и экскурсии в пещеры, привлекали больше приверженцев. И конечно, потому, что предстоящим вечером Мэри Энн встречалась с Грэхемом Корбетом.

Она потянулась к лежащей рядом стопочке бабулиных книг и вспомнила, как они с Мэри Энн обсуждали однажды, на какую из литературных героинь больше похожа каждая из них. Мэри Энн сказала, что находит в себе сходство с Эммой.

— С этой инфантильной любительницей вмешиваться в чужие дела, которая считает себя умнее других? — спросила Камерон.

— Мне Эмма представляется иначе, — сказала Мэри Энн.

Камерон же считала, что сама она похожа на Ребекку. И втайне обрадовалась, что Мэри Энн понадобилось два дня, чтобы понять: Камерон имела в виду саму Ребекку, а не главную героиню книги, вторую жену мистера Де Винтера.

Она перебрала книги и взяла роман «На облаке», «трогательную и волнующую историю о красивой девушке, которая оказалась одна с мужчинами на аляскинской авиабазе». Камерон плохо помнила сюжет. Вроде бы героиня там выходит за героя, чтобы спасти репутацию недостойной родственницы, и так потрясена поступками этой родственницы, что даже забывает о предстоящей церемонии. Девушка с нетерпением открыла книгу, стараясь не думать о том, кто, по мнению Клары, подходит ей.

Тем же вечером Грэхем остановил «лексус» перед домом Жаклин Биллингам и, торопливо подойдя к двери, позвонил в звонок. Собираясь в ресторан, он надел темный пиджак и галстук. «Рик», названный так в честь ресторана из фильма «Касабланка», был одним из двух логанских ресторанов, куда было принято приходить в вечерних нарядах. Он видел однажды, как метрдотель тайком передал посетителю галстук — это был, кстати сказать, Джонатан Хейл. Дверь открыла Люсиль:

— А, здравствуйте, мистер Грэхем!

Грэхем отметил, что уже успел стать для Люсиль мистером Грэхемом, а не мистером Корбетом. Очевидно, это знак одобрения. Интересно, что сказала бы по этому поводу его мать? Отец умер два года назад, но мать по-прежнему жила в Мемфисе в свое удовольствие. Она собиралась приехать к нему на День благодарения, но он подумывал о том, чтобы еще до праздника самому съездить повидать ее.

Мэри Энн спустилась вниз. Вид у нее был сказочный. Черное платье выше колен с вырезом, заканчивающимся фестоном в виде сердца. И сзади глубокий вырез, открывающий гладкую спину. Грэхем невольно проглотил слюну.

— Спокойной ночи, Люсиль, — попрощалась Мэри Энн. — Я взяла с собой ключ.

— Желаю хорошо развлечься, — ответила Люсиль.

Они вышли на крыльцо, и Мэри Энн захлопнула за собой дверь. Она на ходу надевала черное пальто, и Грэхем помог ей.

— Вы выглядите необыкновенной красавицей, — не преминул отметить он. — Я вам никогда не говорил, что считаю вас красавицей?

— Никогда, — усмехнулась она.

Грэхем открыл дверцу и придерживал ее, пока она усаживалась. «Ноги у нее роскошные», — подумал он, одобрительно глядя, как она пристегивается ремнем безопасности. Он осторожно захлопнул дверцу, и едва сел за руль, как на другой стороне улицы остановился автомобиль с логотипом местного цветочного магазина. Они оба с любопытством взглянули на него. Грэхем намеренно медлил, вставляя ключ в зажигание. Мгновение спустя из машины выбрался рассыльный и заспешил мимо них к двери дома бабушки Мэри Энн. В руках он нес вазу, содержавшую никак не меньше двух десятков пунцовых роз.

— Это для вашей бабушки? — спросил Грэхем.

— Понятия не имею, — ответила Мэри Энн.

— Вы пользуетесь успехом, правда? — усмехнулся он.

Мэри Энн что-то пробормотала, и, судя по всему, флористическое подношение не доставило ей удовольствия. Напротив, ее ощутимо сковала неловкость.

— Это не от меня, — сказал Грэхем.

Она покосилась на него и поняла, что он сгорает от любопытства, желая узнать, кто прислал ей цветы. Ей тоже было интересно, и беспокоила мысль, что цветы эти могут быть от Джонатана.

Но нет. Глупо. Ведь он помолвлен с другой. Он просто не может прислать ей цветы…

— Все в порядке? — спросил ее Грэхем.

— Да.

Он включил фары и отъехал от тротуара, размышляя, не раскаивается ли Мэри Энн, что согласилась на его приглашение. Если эти розы от другого мужчины, она, возможно, жалеет, что не оставила вечер свободным.

И он сбавил скорость.

— Может быть, хотите вернуться и узнать, от кого цветы?

Мэри Энн покосилась на него. И внезапно испугалась. Испугалась оттого, что ей понравилось плавное очертание его подбородка. Видно было, что он побрился перед этим свиданием. И вел себя очень тактично. Она, наконец, сумела выдавить из себя ответ на его вопрос:

— Конечно, нет.

Грэхем так и этак повертел ее ответ в голове и, улыбнувшись, прибавил газу.

— Включим музыку? — кивнул он на радио.

— Можно, — согласилась она. — Вы какую любите?

— Этническую. В последнее время скандинавскую. Вдруг внезапно открыл ее для себя. Вы знаете Джоша?

Да. Студент колледжа, будущий журналист, стажировался летом на радио. Мэри Энн кивнула.

— Он меня с ней познакомил. Люди поют на незнакомом языке о легендарных битвах. А вы?

— Какую люблю музыку? — Она подумала. — Наверное… кантри.

Грэхем непринужденно перешел на другую тему, подходящую для свидания:

— Вы в свободное время чем занимаетесь? Я как-то видел вас на велосипеде.

— Нет, я редко выбираюсь. — Она виновато вспомнила про поход посетительниц Центра помощи женщинам, который променяла на участие в программе Грэхема. А теперь она встречается с мужчиной, которого любит ее кузина. Мало утешало то, что, откажись она от встречи с Грэхемом, он все равно не пригласил бы Камерон. Конечно, Камерон не станет высказывать претензий, но Мэри Энн было тяжело даже невольно огорчать кузину.

Грэхем отвлек ее от раздумий, попросив рассказать о ее семье. Для этого пришлось сосредоточиться.

— Ну, чем занимается мой отец, вам известно, — проговорила Мэри Энн торопливо. — Мама — секретарь в церкви. Вообще она специалист по французской литературе. Мой брат, Кевин, старше меня на два года. Он химик, работает в фармацевтической фирме.

— Какой контраст между занятиями ваших родителей.

— Да. — У нее засосало под ложечкой. — А отец до того, как стал актером, работал на шахте. Начал играть в массовке, одно повлекло за собой другое. Они поженились здесь.

— Они женаты до сих пор?

Мэри Энн молча кивнула. Грэхему Корбету ни к чему знать подробности. Ему многое ни к чему знать, потому что, как говорит мама, «это никого не касается».

— Я, кажется, говорила, что мой отец алкоголик, — проговорила она.

— Он вылечился?

Она неопределенно взмахнула рукой, думая о том, что многого все равно не объяснишь, тем более что даже внутри семьи это не обсуждалось. Она посмотрела на его профиль:

— А кто ваши родители?

— Отец умер несколько лет назад. А мать — писательница.

— В самом деле?

— Эвелин Корбет. Пишет любовные романы из жизни Юга. Все ее герои плохо себя ведут — хотя, надо признать, правдоподобно. На мой взгляд, она талантливый автор.

Мэри Энн глубоко вздохнула, пытаясь представить себе, каково жить в семье, где признаются реалии двадцать первого века. «Словно вырываешься из тесной клетки…»

Но она, тем не менее, предпочла уехать в Логан и поселиться у бабушки, которая жила совсем в другой реальности. Проявив недюжинную проницательность, Грэхем спросил, о чем она задумалась. Мэри Энн с усмешкой рассказала ему и подвела итог:

— Все Биллингамы — утонченные натуры.

— А как ваши мать и бабушка относятся к алкоголизму вашего отца? — спросил Грэхем.

— Мама просто хочет, чтобы он бросил пить. А бабушка вообще не говорит об этом.

Грэхем понимающе улыбнулся:

— Вы договорились ограждать бабушку от грубой прозы жизни?

— Ну, ведь разговорами тут не поможешь.

— Наверное, но поговорить о таких вещах все равно бывает полезно.

Мэри Энн удивленно посмотрела на него, но промолчала.

Грэхем нашел свободное для парковки место за полквартала от «Рика». Внутренний голос говорил ему, что он ступил на зыбкую почву, но все же он не жалел, что многое узнал о Мэри Энн.

— Значит, выросли вы во Флориде? — спросил он.

— Да. И до сих пор скучаю по океану.

«Наверное, — подумал Грэхем, — она очень любит свою бабушку, раз предпочла жить с ней в Логане, в доме, представляющем собой островок прошлого, в стенах которого не принято говорить о пороке».

Их столик оказался наверху, напротив окна. Укромное местечко возле камина. Едва Мэри Энн вошла с Грэхемом в ресторан, как увидела, что все мужчины и женщины обратили на них взгляд, заметили их. Это доставило ей меньше удовольствия, чем могло бы в какое-нибудь другое время.

Зачем она вообще заговорила об алкоголизме отца? Это было просто неуместно, да она вообще не любила, когда семейные проблемы выставлялись напоказ.

О подобных вещах разумнее помалкивать.

Они просмотрели меню и сделали заказ. Сперва им принесли вина и хлеб с маслом. Они без особого интереса поговорили о реконструкции городского кинотеатра, о последней радиопостановке, о ресторане и шеф-поваре. Но мысли Мэри Энн витали далеко.

— О чем вы думаете? — спросил он, наконец.

— О том, что есть проблемы, которые не разрешит даже самый доверительный разговор.

Он перестал намазывать маслом хлеб и поднял на нее глаза.

— Да?

— Приходится помнить о хороших манерах, об осторожности. О других людях. Но хорошие манеры вообще придуманы для удобства других людей.

Грэхем улыбнулся. Улыбка сначала возникла в его глазах, под падающей на лоб прядью каштановых вьющихся волос. От этой улыбки ей стало уютно и тепло. Возможно оттого, что как-то очень уж отчетливо она прониклась его обаянием, Мэри Энн поспешила проговорить как можно будничнее:

— Вы, наверное, думаете, что это неправильно.

— Нет, вы как раз все верно сказали, — ответил он. — О цели хороших манер. Об их назначении. Одна наша с Брионией приятельница, видимо, не получила в свое время надлежащего воспитания. Как-то она сама себя пригласила к нам на ужин и засиделась до двух часов ночи. Я переоделся в пижаму, халат, завел будильник в гостиной, спросил Брионию — когда ей завтра вставать, в пять тридцать или пять сорок пять? Бриония говорила: «Эллен, ты, наверное, устала? Мы не хотим тебя утомлять». Но Эллен не понимала намеков. Вы абсолютно правы. Хорошие манеры подсказали бы ей, что не следует ставить нас в неловкое положение, являясь незваной на ужин и задерживаясь так надолго, что пришлось выпроваживать ее намеками.

Мэри Энн невольно хихикнула, представив, как Грэхем в пижаме и халате заводит будильник, чтобы выставить гостью, которая не желает уходить.

Ответная улыбка Грэхема отразилась в его глазах.

«Он мне нравится! Даже не верится, до чего он мне нравится».

Ей вдруг пришло в голову, что за такого человека она могла бы выйти замуж. А поскольку Грэхем уже был женат, вряд ли он испугается брачных уз.

— Надеюсь, вы познакомитесь с моей матерью на День благодарения, — сказал он. — Она приедет навестить меня. Думаю, вы ей понравитесь.

Мэри Энн попыталась представить, какие такие ее качества могут приглянуться его матери-писательнице.

— Почему?

— Может быть, потому, что вы нравитесь мне.

У нее екнуло сердце. Надо спросить у Клары Курье, может ли приворотное зелье подействовать таким образом, чтобы она влюбилась в мужчину, который его выпил? Она, конечно, не то чтобы влюбилась, но чувствовала себя как-то совсем по-новому.

— По-моему, в сегодняшней передаче я была просто ужасна, — пожаловалась она.

— Вы прекрасно справились. Самое плохое в передаче с прямым эфиром, если дают заведомо неудачный совет. Вы этого не сделали.

— Но я не нахожу, чтобы мои советы были хорошими! Никогда бы не подумала, что столько людей принимают близко к сердцу личные проблемы барменов.

— Иногда такое случается. Но вы не принимайте это близко к сердцу. Помните, что мы обсуждали тему знакомства и вовсе не обязаны были разрешать все животрепещущие вопросы.

— Если тебе двадцать лет, все вопросы кажутся жизненно важными.

— Пожалуй.

Мэри Энн почувствовала, что дышит глубоко, всей грудью, словно присутствие Грэхема вдруг избавило ее от удушья.

Твердо решив не касаться больше в разговоре своей семьи, она спросила Грэхема, где он учился и где познакомился с Брионией. Он оказался выпускником Йельского университета, а Брионию встретил на межуниверситетском матче по футболу. Она играла за свой университет. Потом несколько девушек из ее команды пригласили его поужинать. Последовал недолгий период ухаживаний, затем они решили съехаться, затем поженились. Бриония как раз делала диплом в Маршалльском университете, когда умерла.

— Ну а вы? — спросил он.

— Я закончила Колумбийский университет. И с моей степенью могла бы делать что-то более интересное.

— Так почему же не делаете?

Вопрос был поставлен слишком прямо. Ей не очень хотелось исследовать причины. Но все же честность взяла верх.

— Наверное, боюсь, — призналась она.

Странно, но, к облегчению Мэри Энн, он не стал добиваться объяснений. И поскольку он молчал, она невольно сказала больше, чем хотела:

— Писательство — это своего рода выставление себя напоказ. Обнажение. На моем теперешнем уровне все гораздо проще.

Когда они вышли из ресторана на прохладный ночной воздух, Грэхем спросил:

— Хотите немного пройтись? После плотного ужина это полезно.

— Хорошая мысль.

Они пошли вниз по Страттон-стрит мимо католического собора Богоматери Мира.

— Здесь венчались мои родители, — проговорила Мэри Энн.

— Он очень красивый, — сказал Грэхем. — Мне особенно нравятся витражи.

— Так вы были внутри?

— И не раз.

Внезапно вынырнувшая из двери здания, где помещалась редакция газет, темная фигура заставила ее вздрогнуть. Человек навел на них фотоаппарат и щелкнул затвором в манере папарацци. Это был Джоэль Нагги, начинающий фотограф «Логан стандарт». В свои неполные семнадцать он иногда делал превосходные снимки, которые не удавались и его более опытным коллегам по газете.

— Не трудись, Джоэль, в газету это не пойдет, — охладила его Мэри Энн.

— А я вам ничего не отдам, — ответил юноша. — У меня касательно этой фотки большие планы. Не желаете немного попозировать? Как насчет поцелуя?

Мэри Энн не хотелось даже задумываться, что он имел в виду под «большими планами».

— Пошел вон, — процедила она и внезапно отчетливо вспомнила, как однажды нашла в мусоре выброшенный журнал. Ей было тогда, наверное, лет двенадцать. Там она увидела фотографию отца — он был явно пьян и с блаженной улыбкой одной рукой обнимал одну девицу, другой — другую.

Но Джоэль, несмотря на его ухватки, не был папарацци. Однако он явно считал, что фотоснимки Грэхема могут стать сенсацией. И возможно, не ошибался.

Они двинулись дальше, а за ними, на некотором расстоянии, Джоэль. Мэри Энн молчала.

— Не слишком крупная удача, — проговорил Грэхем. — Я все же не Брэд Питт.

— Разве ваш портрет недавно не поместили на развороте журнала? — спросила Мэри Энн. Кто-то сказал ей об этом, и, когда она вспомнила кто, совесть принялась за нее с новой силой. Камерон.

— Все равно, — ответил он. — В любом случае мне приятно, что меня видели с вами.

— Я бы не хотела попасть в журналы, — призналась она. — Уж во всяком случае, не за то, что с кем-то прошлась по улице. Не хочу быть знаменитой. Или скандально знаменитой. Вот если стать известной как автор, — другое дело. А так — нет.

Грэхем взглянул на нее с некоторым удивлением.

— Я серьезно говорю, — подтвердила она. — По-моему, быть знаменитостью — отвратительно.

Такой, как ее отец? Грэхему хотелось сказать, что она воспринимала бы выходки своего отца так же мучительно, даже если их и не освещали бы в центральной прессе.

Они вошли под навес магазинчика «Цветущая роза», принадлежавшего Анджи Уокман. Джоэль отстал, наконец, и Грэхем повернулся к ней. Пристально глядя на нее, он спросил:

— Вы хотели бы, чтобы на моем месте сейчас оказался Джонатан?

Мэри Энн вспыхнула. То, что он догадался о ее чувстве к Джонатану, привело ее в замешательство. Неужели и для Джонатана оно было также очевидно?

— Разумеется, нет! — ответила она, решив не напоминать о том, что Джонатан помолвлен с Анджи Уокман. О факте, который самой ей, впрочем, не слишком помешал.

Заглянув в ее лицо, Грэхем не поверил ей. Она все еще очарована их никчемным директором радиостанции.

— Увы…

— Что? — переспросила Мэри Энн, щеки ее все еще продолжали пылать.

— Нет, ничего, — покачал он головой и зашагал дальше.

Стремясь попасть с ним в ногу, Мэри Энн решила избегать разговоров о Джонатане. А Грэхем был для нее запретной территорией из-за Камерон.

Они подошли к «лексусу», и он распахнул перед ней дверцу. По дороге обратно в Миддлебург он спросил:

— Не хотите ненадолго заглянуть ко мне… или собираетесь сегодня лечь пораньше?

— Да, лучше сразу домой, — ответила она, думая о Камерон.

— Я хотел отдать вам запись сегодняшней передачи, — сказал он.

— Я обязательно должна ее прослушать?

— Иногда это помогает правильно настроиться перед следующей передачей.

Это явный намек на то, что ее сегодняшнее участие в передаче не было таким чудесным, как он ее уверял.

— Тогда я зайду за ней.

— Сейчас?