Каждый… а Лу́на — чаще всех. А если нет, то бродила по залу — безмолвная, одинокая. Слухи и шепотки разносятся быстро; пожалуй, о том, что она уже не в фаворе, стало известно даже живущим за пределами Лондона. Впрочем, возможно, и нет: из опасений, простиравшихся от вполне обоснованных до откровенно абсурдных, провинциальные дивные всегда старались держаться подальше от придворных. Но, в чем бы ни состояла причина, подол ее сапфирово-синих юбок лишь изредка касался чьего-то еще. Казалось, королевская немилость окружает ее незримой непроницаемой сферой.

И вот с дальней стороны зала загремело, зарокотало, точно удары волн о скалистый берег:

— Грядет! Грядет повелительница всех дивных Англии, от белых скал Дувра до камней древней стены! Дорогу королеве, владычице Халцедонового Двора!

Море дивных всколыхнулось внезапной приливной волной: все собравшиеся пали ниц. Самые скромные (и самые робкие) простерлись на черно-белом мраморе, отвратив лица в стороны и накрепко зажмурив глаза. Луна прислушалась. Вот мимо мерно, уверенно прогрохотали тяжелые шаги. За ними последовал призрачный шепот юбок. По залу пронеслось хладное дуновение — скорее воображаемое, чем ощутимое.

Минута, и двери в приемный зал с грохотом затворились.

— По повелению госпожи вашей поднимитесь и предстаньте пред ее очи! — пророкотал громоподобный голос.

Охваченные дрожью, придворные поднялись на ноги и повернулись к возвышению.

Недвижно восседавшая на троне, Инвидиана могла бы сойти за собственный портрет. Хрусталь и черный агат, украшавшие ее платье, составляли рельефные узоры, прекрасно гармонировавшие с узорчатой филигранью трона, в то же время являя собою резкий контраст с балдахином над возвышением. Безупречный лик королевы в обрамлении высокого, окаймленного бриллиантами воротника не выражал никаких чувств, но Луне казалось, что там, в глубинах ее холодных темных глаз, таятся искорки веселья.

Оставалось надеяться, что в сем она не ошибается. Не испытывая веселья, Инвидиана нередко впадала в гнев.

Размышляя об этом, Луна старалась не встречаться взглядом с особой, стоявшей подле королевы. Кавалерственная дама [В Англии, а затем Великобритании — эквивалент рыцарского звания для женщин.] Альгреста Нельт застыла, как каменный столп — ноги широко расставлены, руки сцеплены за могучей спиной. Казалось, тяжесть ее взгляда пригибает к полу. Где только Инвидиане удалось отыскать Альгресту и двух ее братьев? Об этом не ведал никто. Где-то невдалеке, на севере, хотя некоторые говорили, будто прежде они жили за морем, в землях альвов, пока за некие неизвестные преступления не отправились в изгнание. Так или иначе, за право возглавить личную гвардию Инвидианы троице великанов пришлось сойтись пред королевским троном в решительном бою, и Альгреста победила. Благодаря не росту, не силе, но жестокости, и Луна прекрасно знала, что великанша сделала бы с нею, будь на то ее воля.

Гибкий, точно змея, дивный в изумрудно-зеленом дублете, сидевшем на нем, точно вторая кожа, поднялся на две ступени ближе к трону, склонился перед королевой и повернулся лицом к залу.

— Дивный народ! Добрые феи и эльфы, — возвысив вкрадчивый до елейности голос, заговорил Валентин Аспелл, — сегодня мы принимаем гостей — сородичей, понесших трагическую утрату.

По слову лорда-распорядителя двери в приемный зал распахнулись. Опершись ладонью об острые грани колонны, Луна вместе со всеми повернулась навстречу гостям.

Ну и жалкий же вид имели вошедшие дивные! Грязные, изнуренные, простые одежды изорваны в клочья… Проковыляв в зал, все они замерли в благоговейном ужасе сельских жителей, впервые столкнувшихся с холодным великолепием Халцедонового Чертога. Придворные попятились в стороны, освобождая дорогу, но вовсе не уважение немедля открыло гостям путь к Инвидиане — напротив, на лицах многих отразилось деланное, ехидное сострадание. Дело было в ином: за чужаками, точно пастух за стадом, следовал брат Альгресты, сэр Пригурд. С терпеливой целеустремленностью подталкивая пришельцев вперед, он подвел гостей к подножию трона. Тут вышла недолгая заминка, прерванная раскатившимся по залу рыком Альгресты. Крестьяне, как один, встрепенулись, задрожали и бросились на пол.

— Вы преклонили колени пред королевой Халцедонового Двора, — допустив некоторую неточность (двое из незнакомцев вправду опустились на колени, но остальные попадали ниц) объявил Аспелл. — Поведайте ей и собравшимся здесь первым лицам ее королевства о постигшем вас горе.

Один из двоих преклонивших колени, коренастый дух-домовой, заметно утративший бодрую, жизнерадостную тучность, повиновался приказу первым. По счастью, ему хватило здравого смысла не подниматься.

— Ваш-вашество, блаародное величество, — начал он, — мы тут, тово… все потеряли, значить.

Последовавший за сим рассказ излагался на практически непостижимом сельском диалекте, и вскоре Луна оставила все попытки вникнуть в его подробности. Впрочем, общий смысл оказался достаточно ясен. Рассказчик-домовой служил некоему семейству с незапамятных времен, но вот недавно смертных вышвырнули прочь с их земель, а дом их сожгли дотла. Мало этого, подобные несчастья постигли отнюдь не его одного. Осушив окрестные топи, землю с пожарищем и всем остальным отдали под какое-то фермерское хозяйство нового вида, а крохотную деревеньку соединили дорогой с другой, покрупнее, в результате чего погиб местный хозяин дубовой рощи, а курган некоего дивного из малозначительных сровняли с землей.

По завершении рассказа снова возникла заминка. Тогда домовой пихнул локтем изрядно побитого жизнью, жалкого вида лесного духа, пака, дрожавшего на полу рядом с ним. Пак нервно, пронзительно вскрикнул и вынул откуда-то грубый холщовый мешок.

— Ваш-вашество, — повторил домовой, — мы тута вам гостинцев кой-каких принесли.

Аспелл выступил вперед, принял у домового мешок, один за другим вынул из него принесенные дары и передал их Инвидиане. Первой на свет появилась роза с рубиновыми лепестками, за нею — веретено, что вертится само собой, резная чаша из огромного желудя и, напоследок, небольшая шкатулка. Подняв крышку, Аспелл повернул ее к королеве. В зале поднялся шорох, половина придворных вытянули шеи, дабы взглянуть, что там, внутри, но содержимое шкатулки так и осталось для всех секретом.

Так ли, иначе, дарами Инвидиана осталась удовлетворена. Взмахом белоснежной руки отослав Аспелла прочь, королева впервые за все это время разомкнула уста.

— Мы выслушали повесть о ваших утратах, и дары ваши радуют наш глаз. Не бойтесь, новое жилье вам непременно подыщут.

Ее холодные, бесчувственные слова положили начало целому шквалу поклонов и расшаркиваний со стороны деревенских дивных; домовой, не поднимаясь с колен, вновь и вновь припадал лицом к полу. Наконец Пригурд поднял просителей на ноги, и гости с немалым облегчением, радуясь своему счастью, а также возможности наконец-то убраться с глаз королевы, засеменили к выходу.

Луне их было жаль. Злосчастные глупцы, несомненно, отдали Инвидиане все свои сокровища — и много ли им с того проку? Несложно догадаться, кем и какими средствами было затеяно сие благоустройство сельских угодий! Вопрос только, чем дивные из этих мест ухитрились так разгневать королеву, что та в отместку уничтожила их дома?

Хотя, возможно, все это — не более, чем средство достижения иной цели.

Инвидиана окинула взглядом придворных и снова заговорила. Возможно, прежде какой-нибудь оптимист и сумел бы различить в ее тоне едва уловимый намек на добродушие, но теперь от него не осталось ни следа.

— Когда ушей наших достигли вести о сих бедствиях, мы поручили нашему преданному вассалу Ифаррену Видару разузнать обо всем.

Тощий, точно скелет, Видар стоял на видном месте, у подножия трона, и в этот миг на губах его заиграла самодовольная усмешка.

— И что же? Верный слуга поведал нам нечто совершенно возмутительное — такое, что нашим скорбящим сельским собратьям и пригрезиться не могло.

Сдержанная любезность ее тона леденила кровь пуще всякого гнева. Охваченная дрожью, Луна прижалась спиной к острым граням колонны. «Луна и Солнце, — подумала она, — пусть это меня не коснется!» Разумеется, в тех возмутительных событиях она не участвовала и даже не знала, что произошло, однако это ровным счетом ничего не значило: в искусстве фабрикации обвинений по мере нужды Инвидиана с Видаром были отнюдь не новичками. Неужто королева уберегла ее, Луну, от Альгресты Нельт только затем, чтобы устроить ей эту ловушку?

Если так, ловушка столь хитроумна, что и не раскусить… История, изложенная Инвидианой, несомненно, была шита белыми нитками — один из дивных якобы решил отомстить другому, уничтожив земли собрата, — однако замешанной в ней особы, некоего мелкопоместного рыцаря по имени сэр Торми Кадогант, Луна почти не знала.

Обвиняемый сделал единственное, что мог бы предпринять на его месте любой. Не явись он ко двору, пожалуй, имело бы смысл бежать. Конечно, попытку найти убежище среди французских, шотландских либо ирландских дивных сочли бы изменой, но все же, сумев пересечь границу, он оказался бы спасен. Увы, он пребывал здесь, а посему, протолкавшись сквозь толпу, бросился ниц перед троном и с мольбою простер руки к королеве.