Мари Милас
Финишная черта
Здравствуй, мой дорогой читатель!
Все книги цикла «Случайности не случайны» можно читать как самостоятельные истории. Однако перед прочтением «Финишной черты» я рекомендую ознакомиться с «Зажигая звезды». Также основные действия «Финишной черты» происходят в тот же год, что и события «Натальной карты». В тексте будут упоминаться песни, включайте их для полного погружения. Приятного чтения!
Цикл «Случайности не случайны»:
#1 «Зажигая звезды»
#2 «Громкий шепот»
#3 «Натальная карта»
#4 «Финишная черта»
Больше о книгах, героях и эстетике, а также других новостях можно узнать в телеграм канале автора: Mari Milas — https://t.me/mari_milas
Предупреждение
Это светлая и добрая книга, но в ней поднимается тема, которая может оказаться болезненной для некоторых читателей. Берегите свое сердце и разум, ваше ментальное здоровье важно!
*упоминание и описание сексуального насилия над ребенком.
Плейлист
Hold On — Chord Overstreet
Black And White — Niall Horan
Iris — The Goo Goo Dolls
Reflections — The Neighbourhood
Dusk till dawn — Camylio
Do or Die — Natalie Jane
Burning Down — Alex Warren
In The Stars — Benson Boone
ROOM FOR 2 — Benson Boone
Run for the hills — Tate McRae
Not to be Dramatic — Zoe Clark
Happier Than Ever — Billie Eilish
Bad Idea — Dove Cameron
I miss you, I’m sorry — Gracie Abrams
Love The Way You Lie — Eminem, Rihanna
A Little Death — The Neighbourhood
Полный плейлист — спотифай
Посвящается
Всем тем, кто стоит с нами на старте и все еще ждет нас на финише.
Пролог
Аврора
Интересно, умеют ли кричать муравьи? В школе нам говорили, что это насекомое очень сильное и умное. Часто его недооценивают и не замечают. Может, они кричат, когда тащат огромную крошку хлеба или когда их дом из веточек сносит ветром? А что, если они вопят во все горло, когда над ними нависает огромная человеческая нога? Но, скорее всего, они не умеют кричать, потому что их сила в другом. Может, если бы люди применяли свою силу с умом, они бы не использовали свой голос как оружие?
Я слишком часто об этом думаю, потому что, кажется, мы с сестрой — муравьи. В нас есть сила. Мне это точно известно. Однако этого мало, чтобы противостоять…
— Ты такая глупая, Аннабель! — кричит папа, хлопая по столу. Ручки и карандаши подпрыгивают, а затем скатываются на пол.
Я дергаюсь, чтобы собрать их и заодно прикоснуться к сестре. Нужно постараться успокоить ее. Она всегда дрожит и плачет, когда папа повышает голос. Я так хочу, чтобы Анна разучилась плакать, ведь тогда он не будет еще сильнее на нее кричать.
— Аврора, сидеть! — громогласной командой папа прерывает меня, хотя я даже не успеваю встать со стула.
Я ощущаю себя собакой, поэтому без задней мысли выдаю:
— Я хочу лежать.
Сестра втягивает в себя воздух, шепча:
— Рора, не надо.
Глаза папы метают в меня ножи, и, наверное, я должна съежиться от страха, но мои мысли сосредоточены только на Аннабель и на том, что она еле дышит.
Я нужна ей.
— Я хочу в туалет, — говорю в надежде, что он отстанет от Анны и позволит ей проводить меня. — Очень. Сейчас описаюсь. Вот прям сейчас.
Я мечтаю, чтобы мама забрала нас и мы спокойно поехали домой. Папа на работе со вчерашнего вечера, а это значит, что он будет орать на нас из-за любого пустяка. Я даже дышу намного тише, чем обычно, лишь бы не разозлить его еще больше.
Папа выходит из-за своего рабочего стола и направляется к двери.
— Офицер Девис, — выкрикивает он в коридор. Тут же появляется взрослый мужчина с животом, как у Обеликса. Офицер Девис дружит и работает с папой, и мы с сестрой всегда сравниваем его с этим персонажем из мультфильма. Я хихикаю в кулак от его забавного вида. — Проводи мою дочь до уборной.
Я резко перестаю улыбаться. Мой глупый план провалился. Может, еще не поздно сказать, что мне перехотелось в туалет?
— На выход, Аврора. — Папа указывает рукой в направлении коридора.
Я нехотя спрыгиваю со стула, поправляя школьную юбку. Прежде чем уйти, сжимаю руку сестры. Ее глаза красные от слез, а ладонь такая холодная, что на моей коже появляются мурашки.
— Не уходи, дождись меня. Я отведу тебя.
— У тебя много других дел, Аннабель! Открывай учебник и не отвлекайся, — рявкает папа.
С тяжелым вздохом я отпускаю руку сестры и выхожу из кабинета. Мы обе понимаем, что спорить с нашим папой все равно что биться об стену. Стена останется невредимой, но ты будешь весь в синяках. И нет, он никогда нас не бил. Мы даже ни разу не получали подзатыльник, как множество мальчишек в моем классе. Но это не значит, что папа не делает нам больно.
Делает.
И, кажется, я не люблю его, как маму.
Эта мысль мне не нравится, ведь я должна любить его, так ведь? Все дети в моем классе говорят, что любят своих родителей одинаково. Я же люблю папу лишь в особенные дни. В те дни, когда он не превращается в злодея из всех моих мультиков. В те дни, когда он не кричит на нас. В те дни, когда Аннабель не плачет из-за него.
Мы идем по коридору полицейского участка, другие офицеры с жалостью смотрят на меня, а затем на дверь, откуда продолжают доноситься крики. Я скукоживаюсь, как изюм, под их взглядами. Мне не должно быть неловко, ведь мы с сестрой ни в чем не виноваты, однако по коже ползет липкое, как мед, чувство… стыда? Чушь какая-то.
Обычно папа не позволяет себе срываться на нас в присутствии других людей. Все считают его хорошим. Может быть, эти люди действительно думают, что мы в чем-то провинились? Может, на них он тоже кричит, когда они плохо выполняют свою работу?
Я опускаю взгляд на свои белые туфельки с блестящими бабочками. Забавно, что их купил папа.
— Они подходят тебе, наша неугомонная бабочка, — сказал он и поцеловал меня в лоб. В тот день у него было хорошее настроение. Аннабель даже купили новые пуанты, хотя папа зеленеет лишь при одной мысли, что сестра занимается балетом.
Мы заворачиваем за угол, офицер Обеликс останавливается и открывает для меня дверь, на которой приклеена табличка с изображением девочки в платье.
Я захожу, он следует за мной.
— Ты не в платье, — хмурюсь я, останавливаясь около кабинки. — Тебе сюда нельзя.
— Точно, — он усмехается, чешет свой большой живот, а затем, покачав головой с редеющими светлыми волосами, выходит в коридор.
Постояв пару минут, решаю все-таки зайти в кабинку и сделать все свои дела. Неизвестно, сколько мы еще здесь пробудем, прежде чем мама заберет нас домой. Так и не выжав из себя ни капли, я поправляю юбку и гольфы. Эти штуки постоянно сползают с ног, превращаясь в отвратительную гармошку.
Я вскрикиваю, открывая дверь кабинки, потому что мистер Обеликс преграждает мне путь.
— Ты не в платье, — вновь говорю, задыхаясь от испуга.
— А ты в нем. — Его глаза зловеще сверкают.
По моей коже снова ползет какое-то мерзкое чувство. Да что такое? Меня никто не касается, тогда почему я чувствую себя так ужасно? Наверное, это страх.
Рука мистера Обеликса тянется к его штанам и расстегивает ширинку. Автоматически мои глаза закрываются, потому что мама всегда говорит, что нельзя подглядывать за другими. Но ведь… это туалет с девочкой в платье. Он не должен снимать тут штаны. Почему он это делает?
— Открой свое прекрасное лицо, детка, — полушепотом говорит мистер Обеликс.
Я чувствую, что теперь он стоит намного ближе, ведь его пальцы накручивают одну из моих косичек.
Мне не хочется открывать глаза.
Мне не хочется, чтобы он меня трогал.
Мне не следует быть здесь.
Я резко делаю шаг, чтобы сорваться на бег, но сильная рука обхватывает мою шею и впечатывает в стену кабинки туалета. Писк вырывается из глубины горла, а от испуга и страха я распахиваю глаза.
С губ срывается хриплое:
— Анна.
Я не способна на крик, ведь то, что открывается моему взгляду, выбивает из меня дух. Тошнота бурлит где-то в животе и поднимается к горлу быстрее, чем по утрам, когда мама запихивает в меня овсянку.
Никого нет рядом, чтобы помочь мне. Ни Анны, ни мамы, ни папы. Я снова чувствую себя муравьем. А может быть, хрупкой бабочкой, как и говорит папа.
Злой Обеликс трясет на уровне моего лица своим… я не знаю, что это. Знаю лишь, что это то, что нельзя показывать маленьким девочкам. А возможно, и взрослым. Он сжимает кулак и прикасается ужасным вытянутым бордовым органом к моей щеке.
— Ты будешь смотреть и стоять здесь, как хорошая девочка, поняла?
Я не могу ответить, не могу даже плюнуть в него, потому что мои зубы стучат от страха, а во рту все сводит от подступающей рвоты.
Рука мужчины дотрагивается до всего моего тела, а я не могу пошевелиться. Прямо как Анна, когда на нее кричит папа. Я даже заплакать не могу, хотя очень хочется. У меня горит вся кожа, болит горло, как и всегда, когда приближается истерика, и щиплет в носу. Но страх так силен, что мне остается лишь замереть и вспомнить что-то хорошее. Что-то, от чего мне не страшно.