— Я сказала то, что хотела сказать! — отрезала Лерикас. — Эти трое суть одно, суть дракон! Золотой дракон — нет, золотой драконенок! И чтоб я никогда не поднялась в небо, если я дам его в обиду!
Цвирт закрыл глаза. Ему отчетливо представился золотой драконеныш о трех головах: вот он бредет, спотыкаясь, по осколкам скорлупы, вот неловко переваливается через Драконий Хребет… голова дель Ардена между тем корчит жуткие рожи, адептка Ясица показывает язык, а Рихтер говорит страшное: «Адепт Цвирт, к красной черте!»
— Но Тьма! — все-таки выдавил он. — Амулет! Зеркало!..
— Причина и следствие, — едва ли не с удовольствием повторила Лерикас. — Птенец, только что вылупившийся из яйца, — желанная добыча для хищника. А вы, вместо того чтобы оберегать его, создаете еще больше проблем!
— Этот дракон скоро инициируется, — вставила Фириэль. — Вам ведь известно, как это происходит?
Цвирту было известно. Десятью минутами ранее Лерикас огласила полный список обстоятельств, сопутствовавших ее инициации.
— Они должны победить то, что хочет их сожрать, — произнес Корин из Херьянгс-фьорда, поглаживая крысу согнутым пальцем. — Дракон — это явление стихии, вроде вулкана или новой звезды. Нет ничего удивительного, что появление нового, да вдобавок еще золотого, — это проверка для мира на прочность. В наших общих интересах сделать так, чтобы мир это пережил.
— Что конкретно я должен сделать?
— Не мешать! — почти спокойно сказала Лерикас. — Догоните их. Успокойте. Объясните, что произошла… мм… нестыковка. Ведь для вас нестыковки — это обычное дело? Если им потребуется помощь — помогите. Но в основном постарайтесь не путаться под ногами!
— Я объясню вам все.
Фириэль легко поднялась на ноги. Более приятных в общении эльфиек Цвирт никогда не встречал. Интересно, она замужем? Это чисто научный интерес!
Корин из Херьянгс-фьорда издал какой-то сдавленный звук. Хотя, впрочем, это могла быть и крыса.
— Давайте выйдем! — поспешно предложила эльфийка. — В саду сейчас очень хорошо! Цветут георгины…
— Иди отсюда, георгин, — еле слышно пробормотал рыжий тролль.
Едва дверь закрылась за последним из ковенцев, Сим принял человеческий облик. Он пересел в оставленное Фириэлью кресло, побарабанил пальцами по подлокотникам и хитро посмотрел на хозяйку.
— Знаешь, Лериэ, — нейтрально сказал Корин, — мне почему-то казалось, что это будут мирные переговоры.
— Мне тоже казалось. — Конунг Арры подошла к окну и глубоко вдохнула яблочный запах. — Но, видно, я никогда не прощу КОВЕНу ни Шайнгарда, ни Рэнта. Потому что Шайнгард — мой город, а Рэнт — мой муж.
Сим с интересом покосился на Корина. У того явно вертелась на языке какая-то ехидная фраза, но он, как умный дракон, знал, когда можно говорить, а когда лучше помолчать.
— Слышь, Эрик! — позвал кошкодлак. — Кончай прятаться, они уже ушли! Можно не бояться!
— Ну, раз ты так говоришь… — откликнулся некромант. Он стоял в тени, и Сим был уверен, что ни один ковенец его не заметил. — Тебе верю. Ты у нас по страху точно специалист.
Сим хмыкнул. Он был уверен, что все к лучшему: фьордингская составляющая Эрика таких шуток просто не понимала, зато эльфийская ценила хороший ответ выше хорошего удара.
— А вообще, это была отличная мысль — позвать еще драконов! — Сим подмигнул Корину, тот ответил ленивой усмешкой. — А то были бы мы сейчас с тобой — погорельцы.
— Ну, усы я тебе и сейчас подпалить могу, — сказала Лерикас, не оборачиваясь.
— Молчу-молчу! — торопливо проговорил Сим. Но все понимали, что гроза миновала.
Запах горячего металла понемногу выветривался, и комнату заполнял кисловатый яблочный аромат.
«Это становится нехорошей традицией!» — мрачно думала я, пока горничная с трудновыговариваемым именем Станцерль бодро застегивала многочисленные крючочки на моем новом платье. Пальцы у нее были ловкими, но я привыкла одеваться сама, без посторонней помощи, и чувствовала себя донельзя нелепо.
Как там было в лыкоморских сказках? Накорми, напои, в баньке попарь и спать уложи? Родственники обоих моих друзей придерживались другого алгоритма, и выглядел он приблизительно так: «Поймай Яльгу — отмой Яльгу — выдай ей что-нибудь юбчатое, — а потом, ежели доживет, можно и покормить». Я в принципе была не против. Но видят боги, до чего же оборотничья мода была удобнее западной!
Хотя бы тем, что она не предусматривала корсета.
Я попыталась вздохнуть и тут же поняла, что это плохая идея. Корсет — настоящий корсет, а не та тряпочка, которую называла этим словом Полин! — ужал меня так, что для воздуха внутри почти не осталось места. Вся конструкция, снабженная косточками, жесткими швами и металлической пластинкой спереди, гораздо больше напоминала хитрые потайные латы, чем деталь дамского туалета. Больше всего досаждала проклятая пластинка — она лишила меня всякой возможности наклониться вперед, и я на собственном опыте поняла, откуда у благородных дам берется такая царственная осанка.
Что касается самого платья, то оно оказалось длинным, кремовым и сплошь обшитым кружавчиками. Они были везде: на подоле, на рукавах, в вырезе лифа, на многочисленных оборках… Юбки стояли колоколом, покачиваясь при каждом шаге, на рукавах болтались какие-то ленточки, зато грудь волшебным образом приподнялась и увеличилась. В лифе ей было, во-первых, тесно, во-вторых, холодно: вырезы здесь носили довольно глубокие.
Зато каблуки были не в почете.
Станцерль, невольно переименованная в Стасю (она говорила только на родном языке, а мой аллеманский не включал названий деталей туалета), удовлетворенно прицокнула языком и подвела меня к зеркалу. В зеркале наблюдалась бледная рыжая особа весьма испуганного вида. Э нет, не годится! Я поспешно поджала губы и высокомерно задрала подбородок. Вот так-то лучше!
Станцерль-Стася поправила локон, специально вытащенный из моей прически, и добавила пару шпилек для пущей устойчивости. Я улыбнулась, покивала и шагнула к выходу, но Станцерль, всплеснув руками, издала возмущенный возглас. Схватив со столика какую-то коробочку, она быстро и чрезвычайно аккуратно извлекла оттуда пару перчаток и изъявила жестами готовность их на меня надеть. Однако я решительно воспротивилась. Боевой маг, одолевший василиска, уж точно в состоянии справиться с какими-то кружевными перчатками.
«Занесло же нас в эти края!» — уныло размышляла я, следуя по длинным коридорам, вымощенным черно-белой плиткой. По детской привычке я старалась не наступать на черные и под конец начала напоминать себе шахматного слона. Платье шуршало, покачивалось, лезло под ноги и всеми силами старалось отравить мне жизнь.
Наконец впереди показалась изящная арка, за которой виднелся обеденный зал. Я прибавила ходу, уже привычно поддерживая подол. Хвата богам, у двери не имелось лакея с жезлом; приятно улыбаясь, я вплыла в столовую и тут же увидела страшное.
Посреди длинной комнаты, оформленной в светло-золотистых тонах, стоял длинный стол. На столе имелась скатерть (одна штука, белоснежная), букеты цветов (три, кажется, но одинаковые), и неисчислимое множество всяких столовых приборов. Ложки, вилки, ножи, нечто и вовсе не вероятное… Госпожа баронесса, сидевшая во главе стола, послала мне обворожительную улыбку, и я, старательно сияя, заняла указанное место.
Напротив меня сидела Аннелизе в платье цвета морской волны. Место слева от нее пустовало, а дальше расположилась весьма живописная группа: Сигурд в окружении двух девушек лет шестнадцати. Та, что сидела справа, выглядела скорее худощавой, с очень живым лицом и блестящими светло-карими глазами. Непослушные волосы были заколоты костяными гребнями — интересно, не из того ли василиска, что мы на пару с Эгмонтом завалили в Драконьих горах? Та, что слева, немного напоминала Полин в период перед очередной диетой, но в отличие от нее ничуть по этому поводу не страдала. Волосы она заплетала в две косы, украшая роскошными шелковыми лентами, и каждая из этих кос была чуть толще, чем моя одна. Я было завистливо вздохнула, но вовремя вспомнила про корсет. Все трое вели оживленную беседу, и Сигурд выглядел очень довольным жизнью.
Вблизи приборов оказалось еще больше, чем издали. Я насчитала возле своей тарелки пять разновеликих вилок и затосковала. Вообще-то на запястье у меня болталась крохотная дамская сумочка, а в сумочке обретался верный «Справочник», на сей раз именовавшийся «Отрадой дамуазели». Размера он был карманного, в пол-ладони, но я плохо представляла, как листаю его на глазах у изумленной баронессы, пытаясь определить, которым ножичком и под каким углом полагается пилить жаркое. Добро бы я еще сидела с дальнего края, так ведь нет — как почетную гостью, меня усадили по левую руку от хозяйки!
С другой стороны от меня сидел Луи, едва не подпрыгивавший на стуле от восторга. Я вспомнила, что успела прочесть в «Справочнике»… то есть «Отраде дамуазели»! — и заподозрила будущего барона в намерениях объявить меня дамой сердца.
— А у нас сегодня консоме! — таинственным шепотом поведал он. — Яльга, вы любите консоме?
— А как же! — браво ответила я. Знать бы еще, что это такое, а самое главное — чем его едят. «Эгмонт! — подумала я так громко, как только могла. — Где тебя мрысы носят?! Твои это родственники или чьи? Будь человеком, выручай!»
Разумеется, Эгмонт не откликнулся. Желудок, сдавленный корсетом, издал приглушенное попискивание, и чтобы заглушить этот звук, я торопливо обратилась к Луи:
— А вы мне не поможете… как будущий коллега? Я пока знакома только с вашей матушкой и самой старшей из ваших сестер…
Будущий коллега смутился и просиял.
— Да… да я… с удовольствием! — быстро нашелся он.
Вскоре я уже знала, что:
— …девушка справа от Сигурда — это Аннедоре, ей семнадцать, и она хоть и девчонка, но вполне ничего. Она любит стрелять, фехтовать, охотиться и, — Луи понизил голос, хотя это было почти невозможно, — прекрасно играет в кости!
— …вторая собеседница оборотня — Аннерозе, они с Аннедоре близнецы, но не слишком похожи, хотя и родились в один день. От нее нигде нет спасения: курточку одерни, волосы расчеши, вечно норовит пирожок подпихнуть, и хоть бы мышей боялась, что ли! Никакой от нее радости. Да еще женихи эти! Если жених ей нравится, значит, туда-сюда с записочками бегать придется, а если нет — думай, как отвадить! Брат ты или кто?
— …самую младшую из сестер, сидевшую по левую руку от Луи, зовут Аннегрете… то есть это Курт ее так зовет, а все остальные зовут Гретхен. Но Курт — он в нее влюблен, так что ему можно. Когда он совершит подвиг, так сразу и признается, а пока Гретхен ничего и не знает. А вообще, от нее тоже лучше держаться подальше: она сильно ботанику любит — не успеешь оглянуться, а тебе уже всучили совок и корзинку.
— …а Аннелизе играет на арфии, и ее собачку зовут Максимилиана. Сначала, правда, ее — собачку то есть! — назвали Максимилиан, но потом выяснилось, что ошиблись, после того как в доме прибавилось пять новеньких Максимилианчиков.
— …а жених Аннелизе — офицер, и его зовут Георг; а еще…
Но тут Луи был вынужден замолчать: в столовую, на ходу одергивая парадный камзол, вошел Эгмонт. Вид у него был крайне недовольный, зато я почувствовала себя гораздо лучше. Выходит, не мне одной страдать от изысков здешних мод! А к этому костюму только пудреного парика не хватает…
Эгмонт, склонившийся над рукой матери, бросил на меня испепеляющий взгляд.
— Ну что же. — Госпожа баронесса обвела взглядом стол. — Теперь, кажется, ждать нам больше некого. Можно начинать. Хотя…
Она перехватила мой отчаянный взгляд и, знаком подозвав слугу, коротко отдала ему какое-то распоряжение. Сказано было по-аллемански, и я ничего не поняла, зато у невозмутимой Аннелизе брови медленно поползли вверх.
Слуга поклонился, куда-то исчез и почти сразу же вернулся. Теперь его сопровождал поваренок, торжественно тащивший огромную корзину. Пока корзина добиралась до кресла хозяйки дома, баронесса отложила в сторону вилку, ложку, нож и маленькую ложечку. Все остальные столовые приборы — сверкающая серебряная кучка — оказались небрежно отодвинуты к краю стола.
— Карл, уберите все лишнее, — самым светским тоном распорядилась баронесса.
У Аннелизе, кажется, немного дрожали губы. Она смотрела на исчезающие со стола приборы с видом ребенка, впервые заметившего луну на дневном небосводе. «Так не бывает!» — отчаянно думала она. Честное слово, я не собиралась подслушивать ее мысли, но это разобрал бы даже глухой.
Слуга прошел вокруг стола, «убирая лишнее». Сигурд и близняшки даже не заметили перемен: им было не до того. Луи пребывал в совершеннейшем восторге. Курт доказывал Гретхен, весьма старательно выговаривая лыкоморские слова, что дорогой… э-э… фройляйн не следует мочить свои маленькие ножка и свои… хм… чистые ручка, а необходимый лопух он доставит ей сам. Аннегрете — этакий белокурый цветочек — улыбалась знакомой рихтеровской улыбкой, не сулившей собеседнику легкой жизни. Периодически она поправляла Курта, напоминая о склонениях, спряжениях и падежах.
Консоме оказался крепким бульоном, к которому прилагались на выбор маленькие пирожки трех видов. Я печально грызла тот, что с сыром, — корсет, ужавший меня почти в полтора раза, не оставлял свободы для маневра. Бульон еще хоть как-то, но просачивался. Я покосилась на Эгмонта — маг был по-прежнему мрачен, что ничуть не отразилось на его аппетите. Вот ведь гад! Громко подумав все, что хотела сказать о западной моде вообще и женской западной моде в частности, я с усилием заглотила пирожок и перевела взгляд на Сигурда.
Вот уж кто не испытывал ни малейших неудобств! Оборотень ел за нас обоих — его тарелку наполняли сразу с двух сторон — и при этом ни на миг не прерывал беседы. С Аннедоре он обсуждал тонкости охоты на зайцев, Аннерозе надиктовал чуть ли не целую поваренную книгу, Аннегрете пообещал выслать при оказии парочку отростков, а Аннелизе от души поздравил с предстоящим замужеством.
— Любой был бы счастлив взять в жены дочь такой достойной матери! — с пафосом закончил Сигурд, убив сразу двух зайцев.
Аннелизе приятно зарумянилась, а госпожа баронесса улыбнулась оборотню, как родному. Только Эгмонт не разделял общего счастья. Медленно положив вилку на тарелку, он слегка наклонился и внимательно посмотрел на волкодлака. Тот ответил совершенно невинным взглядом.
— А как в Арре принято справлять свадьбу? — спросила белокурая Аннегрете.
Следующие два вида жаркого, один большой пирог и три маленьких, а также легко проглатываемый салат Сигурд вещал практически соло. Все это была уже известная мне информация, поэтому я с чистым сердцем слушала другого рассказчика.
Луи тоже не интересовали свадьбы. Его интересовала Академия Магических Искусств, а особенно — факультет боевой магии, и об этом он был готов рассказывать часами.
— Когда мне будет тринадцать, — увлеченно говорил он, не забывая, впрочем, поглядывать на мать, — я тоже сбегу из дома! Только это большая тайна. Вы ведь меня не выдадите, правда?
— Что вы, Луи, — ответила я, ухитрившись не измениться лицом. — Среди боевых магов это не принято. А почему «тоже» и почему именно в тринадцать?
— Ну как же… — Мальчик явно не ожидал, что я не знаю таких простых вещей. — Эгмонт убежал из дома в тринадцать лет, и я убегу! И поступлю на боевой факультет, и стану боевым магом, и буду странствовать и сражаться с чудовищами!
Я с тоской проводила взглядом аппетитного фазана, которого как раз проносили мимо, и с некоторым опозданием поняла, что сказал Луи. Эгмонт сбежал из дома? Зачем? Что-то не похоже, чтобы он был здесь несчастным сироткой!
— Тринадцать не подходит, — ответила я, потому что это первым прыгнуло на язык. — Теперь на первый курс принимают с девятнадцати лет.
И тут же пожалела, что сказала.
— Но… но… Яльга, как же так? Ведь Эгмонта приняли! Я это точно знаю! А до девятнадцати лет мне еще… целых одиннадцать! И это же почти совсем старость!
— Такова жизнь, — скорбно сказала я. Мимо проносили фаршированного поросенка.
Весь замок пропах съестным. Даже в моей комнате пахло молоком и пирожками. Станцерль ловко расшнуровывала платье; едва дождавшись, когда она с ним закончит, я освободилась от корсета и вздохнула полной грудью.
— Стася, ну как они все это носят?
— Ya, Fraulein! — ответила понятливая Стася.
Я плюхнулась на постель и горестно вздохнула, вспоминая поросенка, фазана и все остальное, чего мне так и не довелось попробовать. За ужином мы не перемолвились с Эгмонтом и парой слов, но я была уверена, что надолго мы в баронстве не задержимся. Завтра нас здесь уже не будет, и хочется верить, что на этот раз телепорт сработает без сюрпризов.
Позавтракать бы успеть! И больше никакого корсета!
Пирожками пахло все сильнее. Я недоверчиво принюхалась и тут же поняла: запах идет не из-за двери, а из-под большой салфетки, смутно белевшей на подоконнике. Да неужели?..
Я спрыгнула с постели и босиком бросилась к подоконнику. Так и есть! Под салфеткой обнаружилась тарелка поджаристых пирожков и кувшин молока. В два укуса заглотив пирожок, я запила его молоком прямо из кувшина и только тогда заметила, что на подносе стоит изящный бокал с вензелем «ЭА».
Если этим вечером кто-нибудь гулял по парку — скажем, Курт, отыскивающий редкостный лопух, — он мог бы видеть на фоне окна рыжую девушку в ночной рубашке. Девушка торопливо поедала пирожки, доливала и доливала молока из кувшина и выглядела, сдается, не особенно куртуазно. Зато чувствовала себя совершенно счастливой. Почти как Сигурд, наверное…
Вспомнив светского волка Сигурда, я фыркнула и едва не облилась молоком.